Критская Телица - Эрик Хелм

— И ты видел?..

— Боги миловали. По неразумию да по неведению вмешался в церемонию, выручил упрямившуюся девицу. После, поутру, выслушал весьма полезные наставления...

Эпей махнул рукой:

— Давай-ка дальше!

— «Кто тебя принес, кто тебя принес, малый, кто тебя принес на этот морской остров, берега которого в волнах?»

Я ответил так, а мои руки были протянуты перед ним. Я сказал ему:

«... Ветер вышел, пока мы еще были в море, прежде, чем мы коснулись земли. Поднялся вихрь, он повторился, и в нем была волна восьми локтей.

Вот бревно! Я схватил его. Корабль погиб, и из бывших на нем не осталось никого, кроме меня. И вот я — рядом с тобой: я был заброшен морской волною на этот остров».

— И вот я рядом с тобой... — негромко повторил мастер.

— А?

— И вот я рядом с тобой...

Карие глаза просияли и вновь устремились к замысловатым письменам.

— Он сказал мне:

«Не бойся, не бойся, малый, не пугайся! Ты достиг меня, вот Бог дал тебе жизнь. Он принес тебя...»

Скрипнула дверь.

Иола и Эпей вздрогнули от неожиданности.

— Не пугайтесь! — пробурчал добродушный Менкаура. — Я услышал, как великое произведение излагают на языке чуждом да неприспособленном. Уж дозвольте заметить: ненужные местоимения хорошему переводу — нож острый! А в общем, отнюдь не скверно...

* * *

— ... Каковой злодейский бунт и послужил к погибели самих мятежников, — закончил Расенна. — Из высадившихся близ Фемиксиды чистым чудом уцелел только человек по имени Кеней, которого вместе с благоразумно оставшимся на борту Сигерисом прошу сохранить в новом экипаже. За битого двух небитых дают...

Обсудив некрасивое положение дел, Расенна и Гирр заключили временное перемирие, уговорились оболгать погибших — мертвецам от этого не было ни холодно, ни жарко — и упорствовать во лжи.

— Итак, — медленно произнесла Арсиноя, — придется набирать команду сызнова. И целый месяц пропал впустую...

— Отчего же, госпожа? — возразил этруск. — Амазоночку доставили в целости, хотя не могу сказать, что в полной сохранности.

Царица вскинула брови.

— Эти мерзавцы, — пояснил Расенна, — поколотили бедняжку, получив отменный и славный отпор. Ежели я немного смыслю в телесных повреждениях, все минует само собою примерно через месяц. Но сейчас ее физиономия... э-э-э... немного вышла из берегов, а посему...

— А посему ты и не спешишь похвастаться добычей, верно?

— Сущая правда, — ухмыльнулся Расенна.

— Девушка в состоянии передвигаться?

— Вполне.

— Значит, веди сюда. Ни разу не видела настоящей амазонки.

— Слушаюсь, государыня. Только сперва несколько слов на ухо.

* * *

О чем толковал хитроумный этруск привередливой повелительнице, остается неизвестным. Но смело можно предположить: ни единого нескромного намека Эфра не услыхала ни сразу, ни когда-либо впоследствии. Будь иначе, на Крите немедленно воцарился бы малолетний Эврибат и его столь же малолетняя супруга, спешно избранная из числа родовитых девочек, ибо гибель государыни, согласно обычаю, влекла за собою полную перемену правления.

* * *

Арсиноя с ужасом уставилась в обезображенное девичье лицо. Левая половина принадлежала хорошенькой обладательнице миндалевидных глаз, высоких скул и неожиданно, необъяснимо нежного для воительницы подбородка. Правая часть, оплывшая после жестокого удара, по-прежнему напоминала маленькую дыню. Обширный кровоподтек уже проступил сквозь гладкую, смуглую кожу.

— Приветствую тебя, о Эфра, — любезно молвила Арсиноя.

— И тебе привет, о царица, — ответила девушка, попыталась поклониться и едва не упала.

— Немедленно комнату, мягкую постель, дворцового лекаря! Наилучшие вина и яства, — распорядилась Арсиноя. — Присмотр, уход, заботу! Я все проверю сама!

Выздоровление амазонки затянулось, как и предсказывал архипират, на добрый месяц. Ударь наемник немного сильнее — Эфра осталась бы лежать бездыханной на далеком северном берегу, неподалеку от своих доблестных соратниц, павших в стычке с дерзостными разбойниками.

Но девушке повезло. Ее постигло только умеренное сотрясение мозга.

Четыре недели кряду Эфру пользовал опытнейший врач, искушенный в премудростях травных, превзошедший науку терапевтическую, хирургическую, гипнотическую.

Запертый в южной оконечности гинекея наравне с тремя десятками служанок, находившийся, по сути, на положении узника, лекарь пытался было воспротивиться неслыханному затворничеству, но весьма откровенный разговор с начальником стражи разом остудил праведное негодование целителя.

Невообразимо высокое жалованье утешило.

Окружающая роскошь порадовала.

А получив от Арсинои дозволение по первой и малейшей прихоти забираться в постель к любой приглянувшейся красотке, седовласый, но вовсе не подверженный старческой холодности, Аминтор окончательно воспрял духом и встрепенулся телом...

Врач предписал Эфре полный покой, благодетельные примочки, укрепляющее питье, легкую, но сытную пищу. Удостоверился в целости глаза. Попросил покоситься влево и вправо, не поворачивая головы, следя за движущимся кончиком сухого, узловатого пальца. Бережно ощупал голову и шею.

— Все минует бесследно, — заявил Аминтор стоявшей рядом Арсиное. — Девочка в сорочке родилась.

Еще ни разу в своей двадцатидвухлетней жизни амазонка не чувствовала такой заботы, не испытывала схожего ощущения безопасности, не ведала подобной ласковой опеки. Малейшую просьбу исполняли незамедлительно, а зачастую и предупреждали. После сурового быта Фемискиры, нескончаемых воинских упражнений, походов и тягот Эфре казалось, будто она угодила в некий земной Элизий. Изысканно убранная, обставленная, искусно расписанная спальня поражала невиданной дотоле красотой. Тихие, приветливые голоса звучали непривычно для слуха, закаленного грубоватыми, отрывистыми командами и приказами...

Всякий день Арсиноя неукоснительно являлась проведать выздоравливающую и подолгу задерживалась у нее, беседуя, расспрашивая, рассказывая. Подметив признаки надвигающегося утомления, царица нежно сжимала Эфре запястье, просила подремать и бесшумно выходила из опочивальни.

Месяц промелькнул почти незаметно.

Боль улеглась, опухоль исчезла, головокружения отступили.

Эфра поправилась полностью.

* * *

Загадочная фраза Элеаны то всплывала в памяти, то снова исчезала, вытесняемая дневными заботами, беспечно утапливаемая в лихорадке ночных огней. Арсиноя вообще не любила раздумывать о печальном либо зловещем. Однако верховная жрица очень редко бросала слова на ветер, и естественное любопытство, наконец, победило.