Ян Жижка - Григорий Ревзин

Все эти светские и церковные хищники собрались со всех концов католической Европы ради того, чтобы попытаться поднять новые полчища против непокорной Чехии.

Легат папы кардинал Бранда стал колесить по Германской империи, договаривался, проверял, сыпал деньгами, раздавал отпущения грехов.

Долго колебались столь жестоко битые Жижкой ближайшие соседи Чехии маркграфы Мейссенские и герцог Силезский. Но и они пошли вслед за другими.

К середине 1421 года Бранде удалось снова собрать огромные крестоносные орды — примерно полтораста тысяч пеших и всадников.

XIX. СЛЕПОЙ ПОЛКОВОДЕЦ

В начале июля 1421 года из Табора в западную сторону, в Прахеньский край, выступила возовая колонна.

Два ранее разрушенных Жижкою замка, Раби и Бор, успели за год поднять из развалин свои стены. Пан Рикиберкский, их владелец, присягнувший Жижке быть Табору «вечным другом», держит теперь связь с Сигизмундом. Его, видимо, подзадорило близкое вторжение крестоносцев. В предвкушении перемен Рикиберкский открыто грозит союзным Табору городам — Сушицам, Клатовам, Писку. Города эти просят у таборитов управы над католиками.

Жижка едет впереди колонны, за гонцами. Он мрачен.

— Говорят, я суров с врагами, — обращается Жижка к Матвею Лауде, табориту из рыцарей, едущему рядом. — А сколько раз приходилось мне жалеть, что поверил панскому слову, отпустил врага на волю. Вот и Рикиберкского напрасно помиловал прошлой осенью. Не один десяток наших ляжет сейчас под Раби и Бором…

— Всего чертополоха не изведешь, — замечает Лауда.

— А надо! — раздраженно перебивает Жижка. — Надо! А то в Чехии житья не будет! Паны Ченек и Опоченский клялись на коленях, а сейчас перехвачены их письма королю венгерскому. Ну, а Розенберг — мало я громил его? И снова Розенберг вкупе с паном Краиржем в Будейовицах точит нож на нас.

— Этого давно пора выжить из его Крумлова.

— Дай срок! Он нищим уйдет отсюда, если унесет голову. Да только, брат Матвей, не годится одно дело переделывать по три раза!

Жижка помолчал. Потом гневно, повысив голос:

— Ну, а что до Рикиберкского… Ворону негде будет свить гнезда в Раби, богом клянусь! Камня на камне не оставлю!..

По зеленым лощинам, по холмам Прахеныцины движется боевая таборитская колонна.

За год непрестанных походов крестьяне обратились в закаленных бойцов. Это цепники, арбалетчики, судличники, воины с ручницами, приставленные к тарасницам. Весь сложный военный механизм работает слаженно, дружно.

Жижка часто оглядывается назад. Строгий его глаз, сверкающий из-под шлема, примечает и немного нарушенное расстояние между возами и не совсем стройное движение людей по сторонам возов.

Глядя на созданное им войско, полководец забывает тревоги. «С такой ратью, — говорит он себе, — многого можно добиться и все поправить».

Подошли к Раби. На крутом холме — стройные башни замка. Высокая стена уставлена дозорными вышками, изрезана бойницами. Вокруг замка по склону лепятся дома ремесленников, лавки торговцев. Посад опоясан второй стеною пониже, перед нею наполненный водою ров.

По знаку Жижки с возов снимают тяжелые гоуфницы; метательные снаряды. К пушкам становятся пушкари. Июльский вечер гремит раскатами орудийной пальбы.

Каменные ядра, пущенные опытной рукой, долбят посадскую стену. На защиту ее вышли наемники пана. Сверху на таборитов дождем сыплются стрелы. Но слабая внешняя стена подается быстро. Через час в ней уж зияет большая брешь. Преодолев ров, в нее проникают табориты. Сверху на них низвергается поток камней, горячей смолы, воды. У бреши закипает рукопашный бой. Наступает решительная минута… Слышится боевая таборитская песня:

На сонмы врагов не глядите!Мужество в сердце храните!Блажен, кто за правду падет!

Пробравшись по телам товарищей внутрь посада, воины открывают ворота изнутри, — и вот лавина атакующих с победным криком уже катится по кривым, узким улочкам Раби.

Жижка преследует панских, отступающих к замку. Главное, не дать противнику опомниться, на его плечах ворваться в замок.

— Вперед!

Жижка взмахивает мечом. За ним бегут с длинными, связанными одна с другою лестницами. Ими можно достать до гребня замкового обвода.

Жижка подбегает к стене.

— За мной! Наверх! — Он взбирается на первую перекладину.

Страшный удар в лицо сбрасывает его наземь…

Через полчаса Жижка очнулся в своей походной палатке от боли.

Раскаленным железом жжет лоб. Кругом черная ночь… Рука потянулась к лицу, наткнулась на что-то, и в тот же миг хлестнуло по голове нестерпимой болью, затопившей сознание…

Вокоре раненый снова приходит в себя. Черная-черная ночь… Слышится знакомый голос… Это Матвей Лауда.

— Стрела, брат Ян… В глазу стрела!.. Позволь костоправу вынуть…

«Ослеп!..»

Ужас, потрясший его, на мгновенье совсем прояснил голову. Раненый тяжко застонал, задвигался на ложе. Но в охваченном пламенем мозгу мелькнуло: «Может, глаз все-таки цел?..»

У Жижки стало сил прохрипеть:

— Не трогать!.. Вези в Прагу так… со стрелой…

Тяжело больного, в бреду, со стрелою в глазу везут Жижку в далекую Прагу.

уже не вернуть, его нет!.. Не стало, значит, и полководца!.. Это сейчас-то, когда полчища крестоносцев вновь подступают со всех сторон к чешским границам!.. Кто же защитит теперь?..

В унынии и страхе живет в эти дни пражский народ.

Крепкий организм первого гетмана Табора долго борется со страшной раной, грозящей смертью. У постели больного день и ночь тетка, сестра и дочь Анешка. Здесь же младший брат его Ярослав, верный спутник во многих походах, простой таборитский цепник.

Постепенно спадает жар, проясняется голова. Раненый совладал с болезнью! Но эта ночь, темная ночь без конца и края!.. Это горше смерти! Стоит ли жить?.. Слепцом?..

Жижке пятьдесят один год. Нагрянувшая беда в несколько дней выбелила его длинные усы, посеребрила голову.

По пустым глазницам легла белая повязка…

Постепенно Жижка научается ощупью есть, пить, ходить по комнате, выставляя впереди себя палку.

Удивительным образом обострился у него слух. Загрубелое в походах лицо стало чувствовать дыхание собеседника, легчайшее дуновение ветерка, приносимое в окно.

Сильная воля и мощная натура ослепшего вождя Табора совладали с несчастьем. Они ищут теперь не смерти, а жизни. Они требуют деятельности. Может ли человек, полный воли, выбыть из деятельной жизни потому только, что перестал видеть?

Жижка снова думает не о сабе, а о Чехии. «Что-то будет с ней?.. Кто отобьет теперь волков с кре-стами на пиках, что рыщут вокруг нее? Збынек из Буховца? Ян Рогач?»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});