Можайский — 3: Саевич и другие - Павел Саксонов

Подсудимый (затягиваясь и пуская колечками дым). Не признаю. Я чист, как этот дым. Посмотрите, г-н председатель, как искусно пускаю я колечки!

Председатель (строго). Такие замечания неуместны в суде. Г-н пристав, введите свидетеля, крестьянина Селифонтьева… (смотрит в лорнет на публику)… Гм… Я вижу там двух крестьян и одного мещанина. Думаю, вам, крестьяне, и ты, мещанин, вам можно и постоять… Встаньте! (пристав вводит Селифонтьева). Селифонтьев, ты лжесвидетельствуешь на этого барина, да? Отвечай! Отвечай скорей! Что же ты молчишь?

Селифонтьев (искоса посматривая на курящего подсудимого). Я-с?.. Я — ничего… Окромя того, что, значит, как ефтот барин, в своем, значит, во гневе… на счет ихней супруги, значит…

Председатель. Господа присяжные! Вы видите, как этот свидетель сбивается в своих показаниях. Довольно, Селифонтьев, довольно! Г-н пристав, уведите свидетеля и позовите сюда Марью.

(Пристав уходит и возвращается один).

Пристав. Марья не идет.

Председатель. Это что значит?

Пристав. Говорит, — боюсь.

Председатель. Прекрасно! Господа присяжные, вы видите, что главная свидетельница против капитана Копейкина не заслуживает никакого доверия. Она отказалась от показаний в самую торжественную минуту. Допрос кончен. Г-н прокурор, не угодно ли вам начать обвинительную речь?

Прокурор. Господа присяжные! Перед вами человек, убивший свою жену…

Председатель. Позвольте. У господина капитана Копейкина есть звание, чин, орден… Неугодно ли вам выражаться определеннее?

Прокурор. Убивший свою жену…

Председатель. Зачем "убивший свою жену"? Зачем эта положительная форма? Вы можете сказать: "может быть убивший" или "хотя и убивший, но это не доказано", или "хотя и убивший, но величие характера подсудимого…"

Прокурор (вдохновенно). Господа присяжные, я умолкаю перед величием характера подсудимого и беру свое обвинение назад!

49

49 Вероятно, Михаил Фролович всего лишь — без всякого намека — переиначивает для фотографа «Пушкина»: а кто, Пушкин что ли?

50

50 Cемитское божество, которому даже в историческую эпоху приносились человеческие жертвы — преимущественно дети.

51

51 Иван Павлович Мержеевский (1838–1908) — российский психиатр, профессор Медико-хирургической академии в Петербурге, директор клинического отделения душевных болезней.

52

52 Психическое заболевание, наблюдаемое при инфекционных и органических психозах и иногда при шизофрении.

53

53 Михаил Александрович Рыкачёв (1840–1919) — выдающийся русский метеоролог, директор Главной физической обсерватории, первый председатель Воздухоплавательного отдела Императорского русского технического общества. Инициатор наблюдения за движением облаков с аэростатов. Создатель целой сети метеорологических станций. Генерал-лейтенант по Адмиралтейству. Генерал флота с 1909 года.

54

54 Михаил Фролович намекает на любовь Льва Толстого ходить пешком из тульского имения в Москву.

55

55 Михаил Фролович намекает на Медузу Горгону, при взгляде на которую люди превращались в камень.

56

56 Саевич цитирует стихотворение Пушкина «Во глубине сибирских руд», то есть — на каторге.

57

57 Князь С.В. Шаховской (1852–1894) — в 1885–1894 годах губернатор Эстляндии.

58

58 Евстафий Николаевич Скалон (1845–1902) — в 1894–1902 годах губернатор Эстляндии, преемник на этом посту князя Шаховского.

59

59 Аллюзия на евангельский рассказ о воскрешении Христом Лазаря.

60

60 Очевидно, Саевич имеет в виду Александровскую барачную больницу в память С.П. Боткина, хотя и странно то, что он называет ее Александровской. Обычно ее называли просто «городской» и «барачной»: этого было довольно, чтобы понять, о какой больнице шла речь. Александровская барачная больница (существует поныне, Миргородская улица, 3 с корпусами, за Московским вокзалом) была предназначена для экстренной и бесплатной — в любое время суток — госпитализации острых и заразных больных.

61

61 От Балтийского вокзала, куда во время описываемых событий прибывали поезда из Ревеля.

62

62 Городской больничный сбор — прообраз нынешних медицинских страховых полисов.

63

63 Инихов по-другому называет всю ту же Александровскую городскую барачную больницу в память Сергея Петровича Боткина.

64

64 Михаил Фролович имеет в виду существовавшее в Империи правило оформлять проездные документы, удостоверявшие личность человека, место, из которого он выбывал, и место, в которое направлялся. Не требовалось оформлять такие документы лишь в том случае, если человек выбывал из места своего постоянного жительства ради посещения другого такого же места: например, покидал городскую квартиру, чтобы съездить в свое поместье. Впрочем, если поездки не выходили за рамки одной губернии и не были продолжительными, никто особенно не придавал значения этому правилу, тем более что в той же столице человек в любом случае должен был оформить то, что мы назвали бы «пропиской» или «регистрацией». Тем не менее, у Саевича, ездившего в Ревель и в Эстляндскую губернию, проездные документы должны были быть, и уж кто-кто, а жандарм железной дороги должен был это знать и должен был — о чем и говорит Михаил Фролович — их постараться найти.

65

65 В год, разумеется. Впрочем, цифра не совсем верная, так как Михаил Фролович вывел ее явно обобщенно и из общей статистики: в среднем, ежегодно из водоемов Петербурга (рек, каналов и т. д.) вылавливали 150–170 утопленников, причем личности некоторой их части устанавливались еще «по горячим следам». Тем не менее, именно на Обводный канал приходилось наибольшее количество такого рода происшествий — и при этом с огромным отрывом от всех других каналов и рек вместе взятых, — почему, собственно, Михаил Фролович и дал такую цифру: примерно 2/3 от общего числа. Нужно учесть и то, что далеко не все тонувшие утопали «мирно»: по собственной небрежности или просто в пьяном виде, т. е. — в результате несчастных случаев. И хотя совокупную статистику совершавшихся в Петербурге преступлений этими данными старались не портить (напомним, что официально в полуторамиллионной столице совершались не более нескольких десятков убийств ежегодно — феноменально низкий по современным, да и не только, меркам показатель), все же очень большое количество утопленников являлись именно жертвами совершенного в отношении них насилия. А вот почему именно Обводный канал лидировал в этой печальной статистике, не совсем понятно. Разве что можно это обстоятельство списать на специфику мест: преимущественно бедных. А где процветает бедность, там, как известно, процветает и преступность.

66

66 Читатель может подумать, что Никита Аристархович, ставя себя на одну доску с Чеховым, был слишком уж высокого мнения о себе. Однако это не так. Из других дошедших до нас текстов известно мнение журналиста, считавшего Чехова полной бездарностью, а его работы — унылой и совершенно далекой от реальной жизни писаниной: извращенным представлением о жизни. Таким образом, Никита Аристархович не о себе был чрезвычайно высокого мнения, а об Антоне Павловиче чрезвычайно низкого. Себя же он упомянул в его компании исключительно потому, что так было принято и вообще ожидаемо: лучше всего других успокаивает личное признание в том, что и сам такой же. Известно вот такое высказывание Никиты Аристарховича: «Еще немного, и силами Чехова наш театр превратится в кладбище!» Эта фраза, как нам кажется, предвосхищает сказанное позже Вудхаузом: «Если этот человек и произносит «привет, девчонки!», то таким тоном, как в русской драме объявляют присутствующим, что дедушка повесился в сарае».

67

67 Михаила Георгиевича, полицейского врача Васильевской части. Читатель, возможно, о нем уже позабыл, но в момент диалога он по-прежнему спал на диване в гостиной Никиты Аристарховича.

68

68 Вот современное определение «невских зажоров» от Комитета по природопользованию Петербурга: невские зажоры представляют собой плотные скопления мелкобитого кристаллического льда и шуги, стесняющие живое сечение русла иногда на 70–80 % и приводящие к подпору (подъему уровня воды), снижению пропускной способности русла либо отверстий водопропускного сооружения и возможному затоплению прибрежных участков реки.