Тайны Змеиной горы - Петр Антонович Бородкин

конце каждой свою подпись, и нас будто ветром сдует. По конец дней своих за тебя молиться станем. Хочешь, послушай, что записано в бумажках.

Мужик выше остальных ростом рассказал наизусть заученное. Бумажки оказались отпускными билетами, которые выдавались работным при увольнении от службы. Невелика бумажка, а сила в ней немалая: ее обладатель становился вольным поселенцем.

Тот же мужик виновато предупредил:

— Имена в бумажках сейчас не указаны. Не обессудь, превосходительство, ить каждый хочет вольно жить. Проставим после.

От неслыханной дерзости мужиков Беэр оцепенел. Как бы не замечая этого, мужики заявили:

— Все при нас, высокопревосходительство: и чернила, и перо, и дощечка для удобства в письме. Поспешай, чтобы не сумерничать.

…У низкого обского берега мужиков поджидала лодка о трех парах лопашных весел. За один взмах лодка прыгнула на десяток сажен вперед. Скоро под днищем зашелестел песок. Лодка тупо ткнулась в противоположный берег. Человек, что поджидал мужиков, спросил вполголоса:

— Вышло аль нет?

— Вышло! Спасибо за науку. А теперь — на коней…

Шестеро беглых колодников Змеиногорского рудника обрели крылья. Лети куда хочешь.

Удачная охота не могла окончательно рассеять угнетенного состояния Беэра. Объявить же о происшедшем никому не отважился. Бородатые мужики, как живые, стояли перед глазами. На лицах — выражение суровой решительности, в руках — медвежья сила. «Такие где угодно сыщут, придушат не раздумывая…» Опасался Беэр и того, что предай он огласке случай с мужиками, и злоязычная молва окрестит его трусом. Такое не к чести генеральского мундира. «Лучше всего сей случай забыть…» Беэр вспомнил про Лелеснова. Самолично настрочил приказание Змеиногорской рудничной конторе. Тощий пакет украсил алыми сургучными печатями.

— Теперь езжай, штейгер. Пакет передашь управляющему.

Федор явился в рудничную контору. Думал получить вознаграждение за вновь открытые руды. Управляющий вскрыл пакет, наспех пробежал глазами по бумаге, холодно и бесстрастно пояснил:

— Сии руды ненадежны содержанием металлов.

Федор не стал перечить, хотя и знал — руды не бедные. Что означала потеря заслуженной награды против воли шестерых колодников? Знал бы Беэр или управляющий, что Федор Лелеснов и есть тот человек, которого на обском берегу мужики благодарили за науку! Федор так и не узнал, что награду не получил за правду о погибших в руднике работных, которую сообщил Беэру.

* * *

Федор все больше убеждался, что Настя — настоящая опора в самых рискованных делах. Через ее старания дважды спасся от верной смерти Васька Коромыслов. В своих поступках Настя не рисовалась. Вкладывала в них весь ум и душу. При успехе в чем-либо не била в ладоши, не вертелась от радости, а простодушно говорила: «Ну, вот и все…» И больше о том никогда не вспоминала, будто это дело не ее рук и не заслуживает внимания. Перед Федором встала новая Настя, спокойная, уверенная и деятельная.

Сегодня Настя ни свет ни заря прибежала вроде бы к Феклуше за решетом, на самом же деле — чтобы застать дома Федора. Сказала как бы вскользь:

— Вчера Федор Васильевич лекарский осмотр делал новым секретным колодникам.

— Откуда и кто такие?

— Говорит, что не рудничные, незнакомые. Из других местов…

Среди работных ходили недобрые разговоры о секретных забоях: «Похлеще каторги придумало начальство… На каторге-то что! Отробил положенные годы — иди на все четыре стороны, в змеевских же потайниках без сроку робит человек, пока душа телу рукой не помашет на прощанки…»

Колодников изредка извлекали на белый свет. Наружу поднимали в рудных бадейках через какой-нибудь укромный лихтлох, подальше от любопытных глаз работных. От слепящего солнца колодники блаженно щурили глаза, жадно, взахлеб вдыхали чистый воздух, изгоняли из груди спертую подземную сырость.

Работали колодники у дальних рудных куч, где было безлюдье. По недогляду стражи ухитрялись оставить о себе весточку. Если находились в среде их грамотеи, на песке или толстом слое рудной пыли чертили слова:

«Здесь пребывали колодники».

Чаще же рисовали понятное для всех — бородатого мужика в железах. По этим скупым знакам работные и опознавали места выходов колодников.

Перед уходом от Лелесновых Настя неопределенно предложила:

— Помочь бы чем.

— Тут с умом надобно, — сказал Федор. — На выходах стражники по сторонам сычами озираются, близко никого не подпускают.

…Настя брела по змеевскому лужку. Солнце за полдень не успело шагнуть, а корзина у Насти почти доверху наполнена спелой земляникой и сочно-зеленым диким луком-слезуном. До моста через реку, что у самого-похверка, далековато, и Настя решила: «Выберу брод поблизости и напрямик домой…» Шагнула было вперед, и вдруг чей-то властный строгий окрик:

— Куды прешь! Не видишь?

Настя вскинула голову. И только сейчас заметила, что от речки по луговинке пролегла широкая черная борозда, по одну сторону от борозды — высокая насыпь земли. «Видно, канава для воды на промывальную фабрику. Ну и пусть ее…» Еще шаг вперед. Над низкорослым молодым тальником закачалось строгое усатое лицо под форменной фуражкой стражника.

Настя поняла, что за ней наблюдали раньше. Из кустов чей-то восхищенный голос:

— Хороша бабонька, господин сержант. Только такая изюминка не к солдатскому столу!..

Лицо под форменной фуражкой расплылось в улыбке, будто не женщина, а само солнце двигалось к нему.

И Настя улыбалась, приветливо, маняще. Подойдя вплотную, она принялась журить сержанта певучим, лукавым голосом:

— Нешто можно так-то пугать! От твоего окрика чуть языка не лишилась. Уж эти мне служивые! Муха и та человека кусает после Ильина дня. От служивого же во весь год не жди привету и сердечности. Одни грубости. Нет чтобы усталую женщину пригласить отдохнуть…

Гусиным гоготом покатился по луговине неумелый и грубый смех сержанта.

— Го-го! Виноват, виноват-с! На руднике не доводилось такой красавицы зрить. Чья будешь-то?

— Разведенная жена Настасья Белоусова. В домашнем услужении у лекаря Гешке нахожусь.

— Проходи, голубушка, проходи!

Настя протиснулась сквозь кусты. То, что увидела, подтвердило ее смутное предположение. На полянке, зажатой в кольце кустарника, сидели и полулежали колодники. «Отдыхают, видно, сердешные…»

Во взглядах колодников Настя уловила нескрываемое презрение к ней. Особенно смутил смуглый, еще молодой парень. Он лежал на животе, опершись локтями о землю. В сомкнутых ладонях стиснута кудлатая черноволосая голова. Из глаз колодника так и брызгала ядовитая, насквозь прожигающая Настю усмешка, говорящая понятнее всех слов: «Видно, не далекого полета птаха, коли перед свиньей мечешь бисер. Шла бы своей дорогой, не цеплялась. Разведенная жена! Нашла, среди кого жениха искать… Зверей лютее женихи эти».

Сержант заметил, как Настя пристально смотрит на колодников, недовольно крякнул.

— А мне эти люди ни для чего… — безразлично заметила она.