Плиомикон (СИ) - Пешкин Антон

— Эту игру я подсмотрел у твоего народа, кстати, — ухмыльнулся надзиратель и напялил пластиковый пакет на голову юноши, прямо поверх глухой железной маски. — Тебе должно понравится. Напомнит тебе о доме.

Сразу после этого мучитель завел генератор, выплевывающий в душный, влажный воздух клубы едкого дизельного дыма, и просунул трубку в пакет. Техей мгновенно ожил, зажмурился от черного дыма, кашляя и задыхаясь, ощущая, как он проникает в легкие, в желудок, да даже в мозг… Заполняет всего тебя, отравляя, вызывая мерзкие опухоли внутри организма. Но не сразу, а медленно, медленно, и при этом душит, не дает дышать…

Юноша начал было терять сознание, бился в конвульсиях на своем пыточном станке, как надзиратель резко снял с его головы мешок. Мальчик тут же шумно, жадно вздохнул, глотая душный, воняющий потом и гнилью воздух и откашливаясь. Весь его рот и нос были полны черной, едкой копоти, тянуло блевать, но уже давно блевать было нечем — ребра, обтянутые кожей, явно давали понять, что кормили Техея только тогда, когда у надзирателя было хорошее настроение. Его тело, до этого сильное и жилистое, теперь превратилось в жалкое подобие себя самого с тонкими, болезненными руками, искривленной, выгнутой колесом спиной и тощими, атрофированными ногами.

— Говори где он! Говори! — закричал, брызгая слюной через щели в маски, надзиратель. — Говори где атлас!

Но Техей молчал. Он привык молчать, даже когда хотелось кричать. Теперь он с каждым днем все больше и больше погружался внутрь самого себя, говорил с голосами, которые до этого считал лишь бредом, прислушивался к ним… По ночам пленники в клетках затыкали уши, чтобы не слышать, как бормочет себе под нос истерзанный, искалеченный юноша, как он смеется и плачет по одному ему известным поводам.

Вдруг, свет на корабле на несколько секунд погас. Такое уже случалось раньше, корабельный генератор был ни к черту, да и вообще за этим судном не очень-то хорошо следили. Надзиратель выругался себе под нос, включил небольшой фонарик, что снял с пояса. Время все шло и шло, а свет никак не включался. Нижняя палуба все так же была погружена в абсолютный, густой мрак.

— Да чтоб вас… — пробубнил жирдяй, быстрыми, неуклюжими шагами устремился к лестнице, подсвечивая путь фонариком.

Люди в клетках щурились от яркого света фонаря, отворачивались, но сейчас надзирателю было не до них. Он быстро, задыхаясь от одышки, поднялся по лестнице на верхнюю палубу, заставленную контейнерами с грузом, и принялся медленно идти вперед, выхватывая то один, то другой угол холодным светом фонарика.

— Эй! — прикрикнул он. — Доложить! Что со светом?!

Однако ответом ему была лишь тишина. Вскоре, и его фонарик стал странно мерцать, жирдяй ударил пару раз по пластиковому корпусу, но это не помогало. Через несколько секунд он погас окончательно.

— Кто здесь?! — закричал надизратель. — Кто это?!

И вдруг, в полной, мрачной тишине, в темноте, что, казалось, была почти осязаемой, послышался шепот. Шепот, шепот, сплошной шепот со всех сторон сразу. Кто-то, кто специально топал, шуршал в темноте, пугая жирдяя до дрожи в ногах, не прекращал шептать вместе с остальными.

— Заткнитесь! — завопил он в ужасе. — Заткнитесь, вы! Включить свет! Быстро, свет!

Но никто из охранников ему не ответил. Все они были мертвы, тяжелые доспехи тянули на дно их обескровленные тела.

Шепот все усиливался, шагов вокруг становилось все больше. Стали различимы отдельные слова — слова писания, которое чтит ужасающее племя самых темных глубин Плиоса. Шесть тысяч страниц изречений, инструкций, напутствий…

И когда свет вновь зажегся, надзиратель не успел даже пискнуть, когда увидел вокруг себя десятки людей в черных одеждах, с красными платками и противогазами на голове. Один из них молниеносно вонзил в толстую, заплывшую жиром грудь ублюдка длинную, широкую иглу, раздалось жужжание небольшого прибора и кровь прямо из сердца устремилась по трубкам в большую пластиковую емкость. Замерев, упав на колени, надзиратель беззвучно, как рыба, открывал рот, и через жалкие несколько секунд упал замертво, иссушенный и выпитый до дна дьявольской машиной.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

"Уничтожить демона", — быстрыми, четкими жестами приказал аэромантам один из них, и люди в черном разбежались кто куда.

Они тащили на палубу с крошечных, электромоторных лодок термические заряды, устанавливали их на двигателе, на огромном бензобаке корабля, на нижней палубе. Люди внизу, увидев тех, кто перебил в одночасье их пленителей, тянули к ним руки, умоляли забрать их отсюда, с этого проклятого судна, но странные аэроманты были немы. Они быстро установили заряды там, где они нанесли бы наибольший урон, и покинули корабль прежде, чем пластиковые, заполненные термитом заряды начали воспламеняться.

Техей закрыл глаза, все еще ощущая во рту привкус едкого дыма. Наконец-таки, все это закончится. Безумие, начавшееся… когда же все это началось..? Точно, когда они прибыли в тот чертов гидроцех. В тысячу раз проклятый, злосчастный гидроцех, где все пошло наперекосяк, где умер Эол и где это чудовище, Майя Бортеас, начала погоню за Техеем. Это по ее вине он сейчас оказался здесь, но благодаря аэромантам он наконец-таки обретет покой. Теперь он уже не боялся смерти.

Термические заряды, прожигая, расплавляя корпус и системы корабля, ярко полыхали в полной темноте. Люди, запертые в клетках, в панике кричали, когда вода начала быстро подступать. Она пребывала так стремительно, что не было никаких шансов даже попытаться выбраться из клетки, не говоря уж о том, чтобы освободиться от злосчастного ошейника. Люди толкались, лезли друг другу на головы, лишь бы быть подальше от воды, умоляли о пощаде, но море было глухо к их молитвам. Один лишь Техей, чувствуя, как приятная, холодная вода быстро забирает его тело в свои пучины, как спина и голова погружаются в ледяную тьму, был спокоен. Он задержал дыхание, лишь чтобы продлить на мгновение свою последнюю мысль.

— Ну, вот и все, — раздался в голове один из голосов.

— Вот и все… — вздохнул другой.

Термический заряд расплавил балку, что была частью каркаса корабля. Раздался ужасный, режущий уши скрежет, когда под весом контейнеров стал проваливаться потолок. Своей тяжестью контейнеры сминали ржавые прутья клеток, давили людей, что кричали, вопили от боли под ними, ломали кости, лопали черепа, оказавшиеся между ними и палубой. Они стали падать с борта корабля, судно завалилось набок и Техей почувствовал, как металлический барабан, к которому он бы приковал, проворачивается, впервые за много дней задирая его голову над ногами. Он рефлекторно сделал глубокий вдох, широко раскрыл глаза, видя, как под весом его тела медленно сгибаются, вылетают со свистом проржавевшие болты, которыми барабан крепился к полу. Еще один, последний болт и Техей, шумно, часто дыша, вместе со своей машиной пыток упал вниз, в затопленную половину корабля с огромной, прожженной термитом дырой в боку.

— О это шанс! — закричали голоса как один. — Давай, Техей, давай! Греби как можешь!

И мальчик, что есть сил, стал грести, болтать стопами в воде, уткнувшись верхушкой головы в металлический борт корабля. Всего пара метров, пара метров, и он окажется вне тонущей посудины! Стопы немели, гудели от напряжения, которого не испытывали уже давно, но он плыл, плыл навстречу тускнеющему на глубине свету.

И когда, наконец, он с бочкой выплыл из огромной дыры в корабле, воздух, что был внутри металлического орудия пыток, резко, быстро стал поднимать исхудавшего, измученного мальчика наверх, к свету. Туда, где через провалившиеся своды высокого потолка пробивался к подземным водам свет злого солнца. Мальчик бултыхался, прикованный к барабану, беспомощно, как мог бил стопами под водой, лишь бы не перевернуться и не оказаться под водой вновь. Волны от всплывающих из-под воды больших пузырей воздуха, от тонущих оплавленных обломков корабля хлестали мальчика по лицу, били в нос, не давая нормально дышать и заставляя постоянно отплевываться. Легкие в деформированной долгим пребыванием в одной позе грудной клетке то раздувались, вдыхая воздух, бедный на кислород на такой высоте, то сжимались, выплевывая наружу воду, черную от смываемой из легких гари.