Тысячелетие вокруг Каспия - Лев Гумилев

ГЛАВА VII

НА ИЗЛЕТЕ

58. Фаза и состояние

Как уже было показано, этногенез — процесс, закономерно проходящий несколько фаз. Но если этнос при всех испытаниях не распался, то он продолжает существовать как этноценоз, верхняя ступень геобиоценоза, не развиваясь, а лишь взаимодействуя с соседними этносами. Различие такого этноса с этносами, проходящими пассионарный толчок и спад — чисто количественное: вместо одного грандиозного толчка, созидающего колебания акматической фазы и надлома, идут мелкие волнообразные повышения и снижения пассионарного напряжения системы. Эти колебания не меняют стереотипа поведения, не ломают структуры, а культура, если она и меняется под влиянием соседей, то не влияет на устойчивые формы, отработанные веками и соподчиненные жесткой обратной связи этноса с вмещающими ландшафтами.

Говоря проще, гомеостаз — торжество посредственности, выбрасывающей из системы и гениев, и преступников, поэтому прогресс культуры и мысли, как и регресс норм этики в нем, невозможен. Гомеостатическая система имеет начало — затухание первичного пассионарного толчка, но не имеет естественного конца. Она осуждена на бессмертие. Зато она легко может быть убита соседями, обладающими повышенной пассионарностью при наличии этнокультурной доминанты — цели. Но она успешно сопротивляется неорганизованным в систем пассионарным популяциям, и наносит сокрушительные удары субпассионарным системам, ибо нулевой уровень выше отрицательного. В этом состоянии были индейцы Северной Америки, патаны Гиндукуша, алтайцы, эвенки и многие другие.

Ни в коем случае не следует считать людей гомеостатических популяций неполноценными, отсталыми или «дикими». Вспомним, что подавляющая масса персон в развивающихся этносах — такие же обыватели, как и в племенах горцев, лесовиков и степняков. Различие идет не на организмическом, а на популяционном уровне: одни системы обладают талантами, героями, мудрецами, а также подонками, лентяями, преступниками, а другие выбрасывают из своей среды тех и других, мешающих им жить.

В обоих типах систем посредственности сходны между собой, и тут и там поведенческий императив — консервация стереотипов, но не навязывание своего — соседу. Эта позиция ведет к этническому симбиозу и сохранению многих этносов, которые, в противном случае, были бы или обращены миссионерами, или ограблены и перебиты флибустьерами. В том и другом случае их бы не осталось.

Разумеется, в гомеостатичных этносах сокращается патриотизм — жертвенная любовь к традициям далекого прошлого, но его заменяет «натализм» — любовь к родной природе. Широко известна историй половецкого хана Атрака, ушедшего в Грузию со своей ордой и прижившегося там. Когда соплеменники захотели вернуть его домой, никакие уговоры не помогали. Тогда один из послов дал ему понюхать пучок сухого ковыля. Хан немедленно поднял орду и вернулся в донскую степь. Отсюда вытекает вывод: сила воображения и абстрактной мысли обратно пропорциональна силе ощущения и условного рефлекса. А что оценивать выше или ниже — вопрос праздный, потому что природа не базар, а значит, природные явления (феномены) подлежат описанию, а не оценке.

Конечно, гомеостатичные этносы так же непохожи друг на друга, как и этносы, складывающиеся в этногенных процессах. Сиу не похожи на ирокезов и алгонкинов, патаны на гималайских гурков, печенеги (канглы) на торков (гузов), а те и другие — на половцев (куманов), но главное, что надо помнить; ни те, ни другие не примитивная, а финальная стадия этногенезов, происходивших в разных местах и в разное время. Этносы, изучаемые нами, не дети, а старички, у каждого из которых есть своя история, даже если она ими забыта.

59. Персистенты

Утрата этносом пассионарности — процесс необратимый, но постепенный, Не все дети героев одновременно превращаются в капризных мальчишек и тупых эгоистов, неумеющих отличить приятное от необходимого.

На юго-восток ушли те уйгуры, которые предпочитали отступление сопротивлению, не соображая, что отступать некуда, ибо танский Китай степнякам не друг. Но были и «отсталые» уйгуры, еще не утратившие пассионарности дедов. Они пошли на юго-запад, где натиск тибетцев окончился, а китайский не возобновился. Они отделились от своих разложившихся соратников и перебрались в Ганьсу. В то же время джунгарские племена, члены уйгурской конфедерации, но не уйгуры, захватили турфанский оазис и разбили тибетцев в 861 г.

Земли, освобожденные уйгурами от тибетских захватчиков, считались принадлежащими империи Тан, но китайцы не имели сил для. возвращения их. Они были заняты делами внутренними — смирением постоянно возникавших возмущений: то крестьянских, то военных. Не имея возможности одерживать победы над внешними врагами, китайцы постарались создать врагов внутренних, расправиться с которыми было легко. Благодаря этому «отсталые» уйгуры укрепились в прекрасном оазисе Ганьчжоу и создали самостоятельное государство в Принаныпанье, присоединив к нему Дуньхуан и Хами. А джунгарские уйгуры овладели Карашаром, Кучой и окрестностями Лоб-нора. Так создались два уйгурских княжества, жизнеспособных, богатых и весьма непохожих на степное ханство, породившее и воспитавшее их предков.[321]

Военные успехи 851–861 гг. избавили уйгуров от южной, тибетской угрозы, но война с северными кыргызами продолжалась до начала Х в. И, как ни странно, кыргызы терпели неудачи. Западная Гоби стала непроходимым барьером их экспансии, хотя до этого они торжествовали на востоке до самой Маньчжурии.

Тут невольно напрашивается аналогия с Византией XIII в. Крестоносцы с потрясающей легкостью взяли и разграбили богатый, многолюдный Константинополь, население которого позволяло себя грабить и убивать. Но маленькая Никея и бесплодный гористый Эпир побеждали лучшие войска французских и итальянских рыцарей, пока не вернули себе столицу и захваченные врагами области.

А в то время, когда этносы южной окраины Великой степи сгорали в пламени этносоциальных контактов, обитатели северной окраины жили относительно спокойно. В Горном Алтае, как в природной крепости, уцелели остатки древних тюркютов — телесы, и их соперников телеутов — теленгиты. В Минусинской котловине до XIII в. сохраняли независимость кыргызы, а в Прибайкалье — курыканы, известные под названием «курумчинские кузнецы», так как у них было наиболее развито изготовление железного оружия. В VIII в. курыканы владели западным Забайкальем, но к XI в. были вытеснены оттуда предками западных бурят: эхиритами и булагатами.

Война между монголоязычными древними бурятами и тюрко-язычными предками якутов не нашла отражения в письменной истории но якутские былины — «олонхо» сообщают, что праотцы якутов Омогой и Эллей под давлением врагов погрузили свое имущество на плоты и спустились по течению Лены.[322]

В пойме этой великой реки и ее притоков есть много лугов, а в прилегающей тайге встречаются широкие поляны — аласы, Здесь бежавшие курыканы нашли пастбища для своих коней и рогатого скота. Поскольку соседние эвенки были таежные оленеводы, войны из-за территории между пришельцами и аборигенами не возникло. Вскоре якуты достигли Лены, Индигирки и даже Хатанги (на Таймыре), но свою родину они покинули навсегда,[323]

Курыканы были многочисленнее, богаче своих врагов и отнюдь не трусы, Но личные достоинства людей не восполнят уровня пассионарного напряжения этносов, которое в гомеостазе равно нулю.

Уйгуры и якуты — восточные осколки хуннского суперэтноса — дожили до наших дней, ибо, сменив степной ландшафт, нашли эквивалентные экологические ниши — одни в оазисах Принаньшанья и Джунгарии, другие в аласах Лены. Смена ландшафта неизбежно привела к смене стереотипа, но позволила еще долго существовать забывшим историю потомкам. Совсем по-другому сложилась судьба западных степняков: гузов, печенегов, половцев и кимаков.

60. Позабытый этнос

Странный это был этнос — кимаки. Существовало их государство более трех веков; с IX по XI в., занимало огромную территорию: от верхней Оби до нижней Волги и от низовий Сырдарьи до сибирской тайги,[324] — но ни предки, ни потомки их неизвестны. Первые сведения о них встречаются у ибн Хордадбеха, начальника почты при халифе Мутамиде (870–892) в «Книге путей и государств» — административно-географическом справочнике, составленном для нужд его службы. Содержащиеся в нем данные датируются VIII в.[325] Так, но где же были кимаки раньше?

Еще более неясно исчезновение этого большого государства вместе с населявшим его народом. Предполагается, что кимакское государство было погублено миграциями центрально-азиатских кочевников, подвигнутых на это толчками с Дальнего Востока.[326] Сомнительно, но поставим другой вопрос: куда же девался сам народ, живший на рубеже алтайской горной тайги и широкой степи? Ведь туда не попадали центрально-азиатские кочевники! И почему не среди казахов ни одного рода, считающего кимаков своими предками? И почему инициатива этих миграций приписана киданям, будто бы проникавшим в 1017–1018 гг. в Джунгарию, но отраженных Туган-ханом Караханидом.[327] На самом деле это были отнюдь не кидани, а «турки Китая»,[328] как персы называли восточных кочевников.