Бабье лето (сборник) - Мария Метлицкая

– Вот, – заключила Клавка, – и не строй из себя. Тоже мне невинность святая! Легла под мужика – без всяких там любовей – и еще ребенка родила. Незаконного… Повезло тебе, понимаешь? – энергично зашептала Клавка. – Мужик немолодой, мучить тебя не станет. Не жадный – Ашотик врать не будет. И нужно ему – всего ничего. Подумай, Нинка! Это ж все по знакомству, удача такая! Нет у него времени бабу в Москве искать. Берет, что дают, как говорится. Ашотик сказал, что ты – женщина приличная, чистая. Не гулящая. С жилплощадью. Он и согласился. Ты на себя посмотри! Тридцать четыре уже. И никого рядом! И на горизонте никого! Красавица, тоже мне! Толстая, рыхлая. Одета как нищенка. За душой ни шиша. И одна на всем свете. Ни поддержки, ни помощи.

– Не одна! – возразила Нина. – С Котиком!

– Вот именно, с Котиком! О нем хоть подумай. Только слезы лить можешь – ах, Котик! Бедный Котик! А на деле… Была б ты хорошая мать, Котик твой грел бы жопку на Черном море. И персики бы кушал, а не холодную манную кашу.

Вот это было уже зря. Точнее – не зря! Это было по больному.

– Хорошо, – тихо сказала Нина. И еще тише добавила: – Я… Попробую. Постараюсь… Ради Котика…

Клавка удовлетворенно кивнула и достала из сумки помаду – разумеется, ярко-красную.

– Еще шпашибо мне шкажешь! – прошепелявила она, крася перед зеркалом тонкие губы.

Вернулись в зал. Клавка – довольная и решительная, Нина – поблекшая и совсем скисшая. Как простокваша на подоконнике.

Из ресторана вышли пошатываясь – орлы с Кавказа и Клавка от выпитого, а Нина – от усталости и тошнотворного страха перед тем, что ей предстоит.

Поймали два такси – для Клавки с ухажером, они ехали в комнату, снятую Ашотиком для любовных утех, и вторую машину – для Нины и дилижанского гостя. Ту, что везла Нину на эшафот. Голгофу. Виселицу.

Клавка шепнула:

– Не дрейфь! Не девочка. Делов-то на три копейки! Через час будет дрыхнуть, как сурок. – И засмеялась: – Стерпишь. Не то мы, бабы, еще терпели! А может, еще и понравится. Когда распробуешь! – и громко хохотнула, усаживаясь в подъехавшую машину.

В машине герой-любовник всхрапнул, как старый конь, и завалился тяжелой головой на Нинино плечо – больно, но терпела.

У дома она его почти выволакивала на себе – молодой шоферюга нагло ухмылялся, но из машины не вылез – не царское дело!

Втащила по лестнице в свою квартиру. Усадила в кресло в надежде, что там несостоявшийся, слава богу, любовник и проведет остаток ночи.

Сама легла у Котика в комнате, не раздеваясь. Сон не шел – прислушивалась к звукам из большой комнаты. Мерный и громкий храп гостя ее успокоил, и к утру Нина, наконец умаявшись, уснула. Проснулась она от грохота – выскочила в коридор. Братец ронял что-то в ванной и громко чертыхался. Вышел мокрый, в семейных трусах по колено, волосатый, огромный, распаренный и злой.

– Тесно у тебя. Не квартира, а нора заячья!

Нина обиделась – какая есть. И подумала: «В гости не приглашала, между прочим. Сам напросился». Но чистое банное полотенце вынесла – гость в доме, хоть и непрошеный. И чайник на плиту поставила.

Посмотрел на нее внимательно, словно видя впервые. От чая отказался.

– Что кишки полоскать? Завтракать пойдем в ресторан!

– Зачем? – испуганно пискнула Нина. – И дома можно. Яичницу вот или колбасу поджарить.

– В ресторан! – настойчиво повторил он. – Там покушаем. Мясо, овощи. Как люди. Колбасу я не ем – собачья еда. А потом на базар пойдем. Еду купим. Хорошую. Человеческую.

Нина плюхнулась на табуретку и заревела.

– Не пойду! Не приучена я к ресторанам. И мясо мне не нужно. И овощи. И еда не нужна. Никакая. Ничего мне не нужно! Ну пожалуйста! – взмолилась она.

– Странная ты. Непонятная. Того не хочешь, этого, – совсем растерялся Ашотов брат. – А чего хочешь, женщина?

– Уходите! – взмолилась Нина. – Пожалуйста! Не получится у нас. Вы уж на меня не сердитесь! Найдете другую женщину. Хорошую. А я… Не подхожу вам. Честное слово – не подхожу!

Он удивленно пожал плечами и стал натягивать рубашку, повторяя:

– Странная ты. Непонятная. И чего плачешь? Что я, тебя обидел?

Нина жарко заверила:

– Нет, что вы! Ничем и ни разу. Просто…

И снова принялась твердить, что виновата, расстроена, что плохая и глупая, но…

Влезая в брюки, он чертыхнулся, запыхтел и крикнул ей из комнаты:

– Проводи меня, хозяйка!

Она вышла из кухни и протянула ему руку – будьте здоровы, дескать, и не обессудьте!

Несостоявшийся любовник посмотрел на нее и, тяжело вздохнув, подтвердил:

– Странная. Чудачка. – И, покачивая головой, как от неожиданного открытия, стал медленно спускаться по лестнице, продолжая что-то бормотать на своем языке.

Нина, закрыв дверь, вздохнула так глубоко, что даже перехватило дыхание – где-то в области грудной клетки. Словно спазмом, до боли.

И наступило счастье! Такое счастье и облегчение, словно она выиграла… Ну, допустим, машину «Волгу» – в лотерею. Или… да что там! Ни с чем не сравнимо было облегчение, ну просто камень с души. Словно казнь через повешение заменили долгожданной путевкой. Например, в Болгарию, на Солнечный Берег.

Вечером позвонила Клавка, прошипела в трубку:

– Нет у тебя подруги, свинья противная! Выгнала человека на улицу – не емши, не спамши! Он Ашотику сказал, что ты – ненормальная. Выла белугой! Вот теперь и вой дальше. Посмотрим, как ты без меня. И без Ашотика. Мало мы тебе добра сделали? Скотина неблагодарная. И телефон мой забудь, поняла? Нет у тебя подруги Клавдии. Нет! Честная наша и неприступная! И выживай, как знаешь, вместе со своим Котиком бледнолицым. Доходягой незаконнорожденным. И еще – жди своего прынца. Подъедет, не сомневайся! Молодой и красивый. Весь в тебя! – Клавка швырнула трубку.

Нина не обиделась – ну, почти. Потому что отчего-то чувствовала себя очень виноватой. Получается – в ресторан пошла, икры поела, шампанского попила, а надежд не оправдала – ни Клавкиных, ни Багдасара – так звали братца. Не говоря про Ашотика. Обиделась только на «бледнолицего доходягу». Вот тут обиделась до смерти и изгнала Клавку из своего сердца. Вычеркнула. Из списка знакомых тоже. Пошла ко всем чертям! Благодетельница! И без вас проживем. Не сдохнем. И без любви и «прекрасного прынца» тоже.

Она и Котик. Семья. И никто им не нужен, а уж богатый Багдасар – тем более. Потому что главное в ее жизни – сын. Котик. А ее жизнь… да бог с ней, с ее жизнью!

Не сложилась – да и ладно. Переживем.

* * *

Всю неделю прожила как на пороховой бочке. Сотрудницы утешали: не дай бог, что – узнали бы сразу. Плохие вести доходят быстро.

Нина видела, как женщины из ее отдела расцвели, расправили плечи, подняли головы – а все потому, что «скинули» детей. Осторожно спросила у одной:

– Не скучаешь?

Та рассмеялась:

– Пока не соскучилась! И потом, мы с мужем как в раю – вечером в киношку бегаем, в выходные по гостям. Даже в театр сходили – сто лет не были! Какой театр, если дочку оставить не на кого! Свекровь – стерва, мать болеет. И поспать можно, и вечером у телика завалиться. Короче – не жизнь, а сказка. И потом, когда же пожить для себя? Пока молодые и здоровые! – И, чуть подумав, подтвердила: – Ну, нет! Точно – не соскучилась.

Нина подумала: «Я урод. Все нормальные, только я сумасшедшая. Права Клавка. Все щебечут, обсуждают наряды, красят губы и глаза, бегают в столовую попить кофейку с ромовой бабой. А я…»

Только одна сотрудница, Вера Матвеевна, внимательно наблюдала за печальной Ниной, а потом тихо сказала:

– Все оттого, Нинок, что ты – одинокая. В смысле, мать-одиночка. Вот если бы была при муже – тогда бы не убивалась так горько. Не обижайся – я знаю, что говорю. Сама сына одна тянула, с трех месяцев. И жизнь свою так и не устроила – все думала, а если Ваньке моему при чужом мужике хуже будет? Или обидит его чужой мужик? Вдруг неласковый попадется? А Ванька был для меня всем. Ничего вокруг не видела. – Она замолчала и грустно покачала головой. – А теперь понимаю – зря! Жизнь пролетела, пенсия на носу. И я старуха – больная и скучная. А Ванька мой… женился, развелся. Опять женился. И снова развелся. И – ту-ту! Уехал в Мурманск. Как сбежал. И вижу я его два раза в год – это если по-хорошему. А ведь я совсем одна – ни сестер, ни братьев. Подруги при семьях – свои заботы. Внуки, мужья, дачи, огороды… Так и кукую – а сын к себе не зовет! Да и куда бы я – в Мурманск? От своей квартиры, от работы. От Москвы… Эх, Нина! Думать надо о себе – это в первую очередь! Дети, они ведь… Свою жизнь проживают. Особенно – сыновья! – Она горько вздохнула, взяла из ящика стола сигареты и пошла в курилку.

Нина подумала, не у всех же так! И потом – сколько еще впереди времени! Целая жизнь. Пока Котик вырастет. Пока женится. Жизнь устроит. И ни в какой Мурманск он не уедет. Разве же он оставит ее одну?

В субботу утром вскочила, собрала сумки – печенье, карамельки, лимонные дольки, сливы, яблоки, сыр «Российский», плавленый сырок «Дружба» – все, что Котик любил. Накануне купила машинку в «Детском мире». Сначала в сумку положила, а потом вынула – отберут машинку у Котика, наверняка отберут. И тогда будет трагедия и слезы. Приедет – и наиграется! В булочной у метро «Университет» купила еще теплых ватрушек: «Угощу воспитательниц и нянечек». И двинулась на вокзал. Поезд до Рузы шел долго, около двух часов. В поезде, еще не заполненном дачниками, она уселась у окна и задремала. На станции вышла и растерялась – автобус до Пестово ушел полчаса назад. А следующий должен был подойти только к обеду. Нина села на скамейку и расплакалась. Полдня терять! И пешком не дойдешь – полста километров до сада. Вышла на улицу – а вдруг такси? Таксисты были, но… кто ехать вообще отказывался, а кто заломил такую цену, что у Нины слезы из глаз – да как же так можно, господи!