Сокровища - Джоанна Кингслей

— Как могла ты это сделать? — закричал он, схватив жену за плечи и тряся ее. — Что ты за чудовище, если могла сделать подобное со своей дочерью? — Если б Джозеф не оказался дома, Стив завершил бы то, что не удалось сделать его жене.

Крики Стива и вопли Беттины заставили Джозефа выбежать из своей комнаты. Он оттащил зятя от дочери и пригвоздил к стене.

— Genoeg! — закричал он. — Достаточно! Все кончено!

При взгляде на жену, съежившуюся на полу возле кровати и защищавшую хрупкими руками голову, у Стива испарилась вся ярость, на смену которой пришла полная решимость уберечь свою дочь.

— Нет, Джо. Это никогда не кончится, пока она в этом доме. — Он повернулся и вышел из комнаты.

Пит наблюдала эту сцену из коридора, пока отец не отнес ее в постель.

Стив и Джозеф проговорили всю ночь. Ужасная печаль сменила гнев, и они были в состоянии разумно обсуждать создавшуюся ситуацию. Наконец они неохотно согласились, что больше невозможно держать Беттину дома. Ее надо поместить в какое-то заведение, где она может получать необходимое лечение. Это надо сделать, чтобы Пит была в безопасности.

Даже теперь, когда Джозеф вновь работал, они не могли позволить себе устроить ее в дорогой санаторий. Сколько раз они ни пересчитывали, как ни старались урезать расходы, долларов все равно не хватало. Оставался только один выход.

Беттину отправили в Йонкерс, в нью-йоркский государственный институт для душевнобольных.

Долгое время Пит не понимала, куда ушла ее мать и почему. Когда Стив попытался объяснить, что мама больна и ей пришлось отправиться в больницу, где ее могут вылечить, Пит мрачно кивнула и, казалось, смирилась с этим. Но она часто просыпалась с криками после дурных снов. И если Стив или Джозеф подхватывали небольшую простуду, либо у них болела голова, девочка начинала нервничать, у нее портилось настроение, она становилась сама не своя.

Однажды, когда Беттина пробыла в больнице уже полгода, Стив слег с тяжелой формой гриппа. Пит заползла к нему в постель, хотя ее предупреждали держаться подальше от отца, чтобы не заразиться.

— Ты тоже уйдешь, папа?

— Что? — спросил он, смутившись.

— Дедушка сказал, что ты болен. Ты тоже уйдешь в больницу, как мама, и не вернешься никогда?

— Конечно, нет. Это только грипп. Я никуда не собираюсь.

— Обещаешь?

— Обещаю. — Он прижал к себе дочку, гладил ее по волосам, целовал в лобик, не беспокоясь, заразится она этим чертовым гриппом или нет.

Пит начала быстро расти. В школе ее жестоко дразнили безумной матерью, которая жила в сумасшедшем доме. Однажды она явилась домой с синяком под глазом после того, как Томми Галлагер прошелся за ней по улице, мяукая вслед, потому что ее мать была «сумасшедшая кошка», и Пит злобно бросилась на него.

Изо дня в день Пит жила в постоянном ожидании каких-то ранних признаков очередного кризиса в ее жизни. Она научилась ждать плохое. Разбитый алмаз. Потеря удобного дома. Сумасшедшая мать. Какие бы небольшие минуты радости ей ни выпадали, они не могли восполнить потери. Она своими глазами видела, насколько хрупким может быть счастье, как легко его разрушить одним неверно направленным ударом. Если она не сможет полностью уклоняться от ударов судьбы, поняла Пит, тогда ей придется укрыться крепким панцирем, крепче самого алмаза. Ей нужны такие же неуязвимые доспехи, как у сказочного рыцаря, защищенного волшебными чарами.

— Он такой красивый, папа, как кинозвезда. — Восьмилетняя Пит сидела на корточках перед большим новым телевизором «Сильваниа» и смотрела, как молодой человек с лучезарной улыбкой махал своим сторонникам в предвыборной президентской кампании. Стив и Джозеф сидели молча, ничего не говорили друг другу, едва отвечая ей. Поскольку сегодня проводились выборы, ни один из них не работал полный день, и Пит знала, что они навещали маму. Когда они возвращались домой из той специальной больницы, они часами потом были мрачны и неразговорчивы.

Пит просила отца позволить ей задержаться подольше у телевизора и дождаться, когда Джон Кеннеди официально будет объявлен победителем, но подсчет голосов все затягивался и затягивался, а завтра надо идти в школу. В десять часов она поцеловала двух молчаливых мужчин и отправилась спать.

Спустя два часа ее разбудили крики.

Сначала раздался голос дедушки, такой громкий и резкий, что напомнил ей о мистере Ивере в тот день, когда был уничтожен алмаз.

— Нет, Стив, нет! Я не могу тебе позволить дольше держать там Беттину! Отвратительное место — гадючник!

Фраза застряла в сознании Пит вместе с пониманием того, что они спорили опять о маме. Мама в гадючнике? Она уже несколько месяцев в больнице, и ей никогда не позволяли навестить маму. Что за секрет они хранили от нее?

Пит выползла из постели, когда опять раздался голос папы.

— Нет, нет, нет выбора, черт побери, Джо. Что, по-твоему, мы будем делать с ней? Она опасна.

Пит пробралась в коридор. Она заглянула в гостиную и увидела в центре ковра стоящих друг против друга отца и дедушку. Кулаки сжаты, вены на шеях вздулись, они смотрели друг на друга и напоминали боксеров на ринге.

— Врачи сказали, что ее можно поддерживать в спокойном состоянии на лекарствах, — сказал Джозеф.

— Их потребуется слишком много, и даже в этом случае — это игра, и ты знаешь об этом, — ответил Стив. — Допустим, дозировка неверна. Предположим, она… обхитрит нас как-то, не примет пилюли. Ты готов поклясться жизнью Пит, что это сработает?

— Но она там уже девять месяцев. Девять месяцев в этой адской дыре. Ты ведь видел, что она из себя представляет, Стив. Она умрет там. — Стив не ответил. Он беспомощно смотрел на стену. — Ты желаешь ей смерти, верно? — закричал Джозеф. — Ты хочешь, чтобы Беттина совсем ушла с дороги.

Стив повернулся опять лицом к Джозефу.

— Конечно, нет. Она моя жена, черт возьми! Мне больно за то, что она пережила. Но разве я недостаточно отдал своей жизни ее безумию, Джо? Неужели я не заслужил шанса тоже жить?

— Нет, если это убивает мою дочь!

— А я не желаю терять свою!

Пит не могла больше этого видеть и слышать. Она бросилась опять в постель, глубоко зарылась под одеяло, натягивая его на уши, чтобы не слышать крики.

— Заставь их замолчать, — шептала она в подушку. — Пожалуйста, пожалуйста, сделай так, чтоб все было опять в порядке.

Она ощупью искала в своем укрытии самую дорогую вещь, Раффи, мягкого игрушечного жирафа, которого купил ее папа, когда она родилась. Повзрослевшая часть ее существа была смущена необходимостью такого успокоения, но она все-таки притянула его к подбородку и так крепко сжала, что послышался треск ниток и шов разошелся.