М.С. - Владимир Чистяков

На лаврах почивать нам, конечно не дадут. Но и под суд тоже не отдадут.

Трансконтинентальный курьерский. Знаменитый экспресс. До появления авиации — самый быстрый способ пересечь материк. Стремительный темно-синий локомотив. В облике — словно родство с торпедой на колёсах. Вагоны специальной постройки. Трансконтинентальное путешествие — весьма популярное развлечение. Было. Города на противоположных концах материка между которыми курсирует экспресс — две важнейших базы грэдских флотов. А где базы — там и верфи. А по дороге — немало городов с крупными заводами. Так что в настоящее время на экспрессе от одного моря до другого в основном катаются инженеры, связанные с достройкой кораблей и поставками оборудования. Катаются за казённый счёт. Из-за войны судостроительная промышленность работает с большим напряжением.

Хм. Всплыли в памяти личные поезда императора. Каждый имеет свое имя. Как корабль. В трёх из них у неё было по персональному вагону. Точнее, почему было? Поезда-то есть. Только она на них ездить больше не собирается.

Что-то вспомнился мелкий скандал незадолго перед её похищением. Тогда она гостила у Эриды. Херт же был весьма высокого мнения о умственных способностях ненаследной, и поэтому время от времени разговаривал с ней. И даже с усмешкой выслушивал мнение четырнадцатилетней девчонки по тем или иным государственным проблемам. Или же просто хотелось отдохнуть душой, общаясь с человеком не научившемуся ещё лжи и лицемерию.

К сфере деятельности соправителя относился и весь железнодорожный транспорт. Он рассказал Марине о высокородной аристократке, к тому же его дальней родственнице напросившейся на аудиенцию. Принял. Влетела и с места в карьер, стала жаловаться на начальника одной из железных дорог. Она де высокородная госпожа собиралась поехать на курорт. А негодяй начальник железной дороги заявил, что может предоставить ей только три купе первого класса, тогда как она требовала два вагона для себя, два вагона для прислуги и платформу для личного автомобиля. Но она, высокородная госпожа, не может путешествовать в таких кошмарных условиях…

И что бы их высочество сделало на месте соправителя?

Нашёл кого спрашивать! От высказываний Марины уже в том возрасте у многих глаза квадратными становились. Статистику сердечных приступов не вели к сожалению.

Марина ответила: предоставила бы один товарный вагон для скота. Во время войны надо ограничивать свои потребности. А это просто скотство так поступать. Ну, а вы как поступили. Странно как-то на неё посмотрел первый соправитель. «Выросла ты, девочка», — задумчиво проговорил он. — «Ей же я просто сказал — аудиенция окончена».

В этот раз решила возвращаться в столицу на трансконтинентальном. В нем всегда только один класс- первый. Быстро. Дорого, правда, но с её звёздами есть определённые скидки. А вздумай показать настоящие документы — вообще бы бесплатно поехала.

Одноместных купе не было. Взяла билет в двухместное.

Ну, а кто там в соседях? Тьфу ты пакость. Легальный святоша. И довольно высокого ранга. Молодой ещё. Физиономия сытая, ряса новенькая, символ веры — ювелирный, да с камушками. Пользовался бы успехом у столичных потаскух высокородных.

Глазки вот только неприятно умные. Святошам такие не положены.

А денежки на трансконтинентальный откуда?

Ну, ладно хоть можно не волноваться, что приставать будет. Рожица-то да и всё остальное у Марины сейчас более чем ничего… Хотя она-то хорошо знает, что не на пустом месте скабрезные анекдоты про священников появляются.

Скорчила кислую рожу, и сделала вид, что спит. Почти два дня пути. А не повезёт — то и три. Даже трансконтинентальный могут задержать из-за экстренных перевозок военных грузов. В том числе и мяса. Пушечного.

Два или три дня. Столько не проспишь. А той мусорной литературой, что торгуют на вокзалах, запасаться из принципа не стала. Посетить что ли вагон ресторан? Но тогда надо отправляться поскорее, ибо в столицу она твёрдо решила приехать трезвой как стёклышко.

Сквозь полуприкрытые веки заметила, что священник нет- нет, да и скосит глаза в её сторону. Физиономия-то у него более чем благообразная. Старушенциям такие очень нравятся. Или аристократкам свихнувшимся на мистике. Или же — хе-хе, малолеткам. Что-то вспомнилось, ещё перед отъездом было громкое дело. Сколько-то там священников разных конфессий обвинялись как растлители.

Пресса, общественность и прочие прогрессивно мыслящие выли конечно, о провокации спецслужб. Но изнутри спецслужб как-то виднее. Кэрдин конечно и не такую провокацию организовать может. Но в данном случае в этом нужды не было. Несмотря на вопли всяких там деятелей, засудили довольно многих. Да ещё церкови спасли некоторых, дав семьям пострадавших немаленький отступной, лишь бы они не подавали исков.

Интересно, этот благообразный тогда не привлекался, а то рожа уж больно знакомая… Или она в досье эту харю видела? Напрягает память. Точно, из досье рыло. И ни кто-нибудь, а один из лидеров умеренного крыла этих самых борцов за культурную автономию. Ну, надо же так вляпаться!

Теперь три дня любоваться на рожу главаря повстанцев безо всякой возможности выкинуть его из поезда. На полном ходу, разумеется.

«Ну, что за удача у меня такая? Сумасшедший не убил, в танке не сгорела, бандиты не прирезали, и вдруг нате! Повезло. Сиди теперь и слушай проповеди. Притом за свои же деньги!

Или, может в окно его выкинуть?

Только от такого номера даже Кэрдин вряд ли отмажет».

«Сколько ей лет? — думает святой отец- Двадцать пять? Тридцать? Или больше? Выглядит молодой, но рассуждает… Кто же она? Судя по форме — каратель. Судя по речам — человек с высшим образованием, а то и не с одним. Судя по внешности — человек весьма благородных кровей. Но аристократы не ходят с пистолетами на поясах и ножами за голенищами. А те кто так ходят, не рассуждают о смысле жизни и не цитируют отцов церкви. Хотя ненавидят нас не меньше, чем она. Чем умнее враг, тем он опаснее».

Она по-прежнему сидит, откинувшись на спинку кресла. Глаза закрыты, но она не спит. Святой отец твёрдо уверен в этом. На руках и на шее у неё были видны следы залеченных ожогов. Да и лицо явно не обошлось без внимания хорошего пластического хирурга. Когда-то давно она, должно быть, выглядела страшно.

Где это её так? Здесь или на фронте? Судя по наградам, она там была. Но что бы фронтовик с двумя высшими орденами добровольно подался в каратели… Мягко говоря, странно.

— Нужник то же кому-то надо чистить, — не открывая глаз сквозь зубы проговорила она.

Святой отец отпрянул. Она словно прочла его мысли.

Она же села, и облокотившись на стол, с усмешкой сказала.

— Не надо быть гением или телепатом, что бы понять твои мысли. Та-а-а-кие заслуги, и в та-а-а-кой дыре.

— Не такая уж здесь дыра.

— Не дыра, разумеется, но всё равно, в нужнике почище. А чистить надо. Ну вот я и чищу.

— Виселицами, расстрелами да лагерями?

— А хотя бы. По-моему, это ничуть не хуже, чем отрубленные головы, руки, ноги и распоротые животы беременных женщин с зашитыми внутрь кроликами. Лично видала эти ваши художества. У меня кроме как на петли и пули ни на что больше фантазии не хватало. Да и не считала я нужным особо фантазировать. У ваших же…Перепилить человек двуручной пилой, сжечь заживо, загнать в задницу пяток пустых бутылок, или в глотку залить расплавленный свинец, иголки под ногти пленным загонять. Сразу под все — она зачем-то взглянула на свою руку и добавила — впрочем, у Тима до подобного тоже додумались. Да ты не морщись, и не делай вид, что не знаешь. Знаешь ведь ни хуже меня, а может даже и лучше. Легальный оппозиционер, — в последней фразе звучит буквально звериная ненависть.

— Да легальный, и не стыжусь этого. А зло никогда не рождало ничего, кроме зла.

— Да это, с какой стороны посмотреть. И знаешь, тут не кафедра в богословской академии, так что не надо проповедовать.

В воздухе повисла напряженность. Она зевнула, и спросила.

— К вопросу о зле и добре: вот ты вроде из синих, значит можешь иметь жену и детей. Так?

— Да так.

— Значит, женат и дети есть?

— Да есть.

— Сколько?

— Трое.

— Сколько им?

— Семь, пять и два.

— Прививки от оспы им делал?

— Да делал.

— В наших клиниках?

— Да.

— Оспа — зло, а мы с ней боремся. И дети от неё не умирают. Это плохо?

— Нет.

— Значит, нет. Ваши пророки призывают просвещать тёмных людей. Но там, где я была, ваши священники, кстати, кончившие Академию, вместо того, чтобы объяснять народу, зачем мы делаем прививки, внушали людям, что мы, таким образом, хотим убить их детей. И люди убивали врачей. А у всех священников дети были привиты. Но они говорили прихожанам, что это дух святой их защищает. Тоже и с другими прививками. Спросишь, зачем это делалось? А власти над стадом, вам, уродам элементарно хотелось. А то не дай бог, мужики нас слушать начнут, и налоги нам платить будут, а не вашим бандитам, да вам дармоедам. И таких да подобных примеров я знаю массу. Я зла, может даже жестока. Но я не ханжа. А вы все страшные ханжи, волнующиеся только о своём материальном благополучии, и больше ни о чём. А паства для вас это только то, что обеспечивает вам это самое благополучие, и больше ничего. Вы не хуже нас знаете про темноту и невежество народа в этих краях. Процентов семдесят мужчин не умеет ни читать, ни писать, среди женщин ситуация гораздо хуже. И вы ни черта не делаете, что бы это исправить. Грамотный для вас просто страшен. Ибо он умеет думать. И может читать не только вашу священную белиберду, но вообще всё, что захочет. И грамотный может элементарно начать слушать нас. Ибо он поймёт, что мы людям врём намного меньше вас. А если все начнут думать, то кому окажетесь, нужны вы? Проповедники мёртвых учений, великолепно научившиеся пользоваться невежеством собственного народа.