Волшебный горшочек Гийядина - Светлана Багдерина

– Нет… – рассеянно и едва ибн Садык заметно качнул не перестававшей кружиться головой. – Нет, ребятки мои… мне не плохо… мне совсем не плохо… мне очень хорошо… так хорошо, как не было… не скажу даже, сколько лет… хорошо…

– Но что?..

– Что случилось?..

– Хорошо – это хорошо, но почему?..

– Отчего?..

– …вдруг?..

– Кэмель, – севшим до шершавой хрипотцы голосом торжественно произнес хозяин города и обвел замерших в различной степени недоумения гостей взглядом, разгорающимся ликующим сиянием. – У вас – настоящий Кэмель. Приобретенный в подлинном ритуале.

– Да, и?..

– И что же?..

– А какая разница?..

– Имени твоего на его пьедестале, о величайший из поэтов современности, я полагаю, пока нет? – не обращая внимания на посыпавшиеся со всех сторон вопросы, последний Великий устремил внимательный взгляд на стражника, переминающегося с ноги на ногу всё еще в обнимку с трофейным верблюдом.

– Мы… они… по некоторым причинам… не успели его там написать, – смущенно пробормотал он.

– Ну это дело нескольких секунд, – усмехнулся старик, – поставь-ка его на пол…

Сулейманин повиновался.

Ибн Садык повел пальцами, и из воздуха сгустился и повис рядом с подставкой скульптурки тонкий алый луч.

– Как твое полное имя? – пронзительно глянул на гостя Маариф.

– Селим ибн Азиз, по прозванью Охотник, – непроизвольно вытянулся во фрунт и четко, как перед караул-баши на параде, отрапортовал он.

– Так и запишем… – довольно пробормотал старик.

Красный луч по его безмолвному приказанью ожил, и быстрыми точными движеньями у самой кромки пьедестала, испещренного многочисленными именами победителей прошлых лет – если не прошлых веков – вывел имя с каждой секундой всё более недоумевающего стражника.

– Вот, готово… – с самодовольным удовлетворением хозяин города рассмотрел получившуюся надпись и щелкнул пальцами. Луч пропал.

– А теперь… – маг повел руками, и статуэтка поднялась в воздух и бережно опустилась на руки хозяину, – …вызывай. Ибо, не знаю, как вы, но я не останусь в этом благословенном городе – да будь он проклят в столетиях – ни одной лишней минуты.

– Вызывать?..

– Вызывать кого?..

– Кэмеля, естественно, о невинные из невинных!

И тут – впервые за время их знакомства – старый волшебник рассмеялся.

– Ибо только Кэмелю – крылатому верблюду Смерти – подвластно пересекать туманы забвения между этим Светом и Тем!

– Но… на верблюде может поместиться…

– На этом верблюде может поместиться хоть весь мой город, приди мне в голову такая блажь – потащить его с собой! – расхохотался ибн Садык. – А теперь, о совершеннейший и изысканнейший из поэтов Белого Света – вперед! Потри его лоб тремя средними пальцами правой руки! Назови по имени! Прикажи явиться сюда! Мы улетаем! Сулеймания ждет нас… Ждет меня! Ибо пусть осталось всего несколько дней из отпущенного мне премудрым Сулейманом времени, но прожить их я намереваюсь как человек, а не как кадавр. А, что скажешь, ваше премудрие?

И он хитро подмигнул покрасневшему Агафону.

С тщательно, но не слишком успешно скрываемым ужасом на простодушном лице, Селим оттопырил большой палец и мизинец правой руки и опасливо, будто касался спящего кооба, дотронулся до широкого лба верблюда.

– Три, три, три! – просуфлировали приглушенным, но дружным шепотом его болельщики.

– Сколько раз? – стражник задержал руку и растерянно скосил круглые от волнения глаза на ибн Садыка.

– Три, – посоветовал тот.

– Да потру я, о премудрый из наимудрейших, всенепременнейше потру, но только скажите мне, сколько…

– Раз, два, три, – снова, но теперь уже с расстановкой и наглядной демонстрацией пальцев любезно подсказал хозяин города.

– Ага, понял, – закивал Охотник, и точно указанные три раза провел дрожащими как осиновые веточки под грозой пальцами между флегматично полуприкрытыми глазами фигурки.

– Вы-зы-вай! – возбужденно проскандировали друзья.

– КАК?!.. – звенящим нервическим шепотом возопил Селим.

– Сивка-бурка, вещая каурка… – пришло на память Серафиме.

Группа поддержки прыснула, стражник заулыбался и, скорее по наитию, нежели осмысленно, проговорил торжественно и четко:

– Приблизься к нам из чужедальних стран,Летящий сквозь забвения туман!Явись скорей, услышь мои мольбы,Корабль в пустыни жизни и судьбы!Нам покажись хоть на одно мгновенье,Кэмель, несущий смерть и вдохновенье!..

Когда в звенящей от напряжения тишине растаял последний звук стиха, люди затаили дыхание и в десять пар глаз воззрились на бесстрастную статуэтку в ожидании дива.

Прошло десять секунд… Пятнадцать… Еще пятнадцать… Двадцать…

Ничего не происходило.

Набранный в восхищении воздух стал постепенно выходить с разочарованными вздохами, хотя чего они ждали – они и сами толком выразить сумели бы вряд ли.

Грома и молний? Землетрясения? Чудесных знамений? Светового шоу с разноцветным дымом и искрами? Просто молча материализовавшегося посреди комнаты экзотического четвероногого двурукого двукрылого? Или материализовавшегося с полупоклоном и традиционным «Слушаюсь и повинуюсь»?

Или это джинны так приходят?

Или ифриты?

Или дэвы?

Или золотые рыбки?..

Впрочем, что бы это ни было, не было ничего. Металлический верблюд продолжал равнодушно взирать на окруживших его людей как и минуту, и десять, и тридцать минут и, не исключено, что тридцать или триста, или три тысячи лет назад. В самые пессимистически настроенные головы серыми толпами стали закрадываться сомнения насчет верности легенды, аутентичности статуэтки, правильности методики вызова, твердости памяти и восприятия действительности особы, методику порекомендовавшей, да и вообще самого существования Кэмеля как личности. Самые оптимистичные головы закрутились по сторонам с удвоенной энергией, выглядывая хоть какие-нибудь признаки скорого появления вызываемого или причин, вызвавших задержку.

Безрезультатно.

Через пять минут сдался даже Селим. Он обвел друзей потухшим взглядом, сделал изначально обреченную на неудачу попытку ободряюще улыбнуться, но махнул рукой и убито ссутулился.

– Ну вот… я так и думал… Извините меня…

– Да ты-то тут при чем? – демонстративно не посмотрел Кириан на ибн Садыка.

– А давайте подождем еще! – жизнерадостно предложил Иванушка.

– Чего? – невесело вопросил Абуджалиль.

– Ужина! – фыркнул бард.

– Тебе бы, Кириан, только по…есть! – загорелись праведным возмущением глаза не прочитавшей подтекста Эссельте.

– А еще попить, ваше высочество, – ернически закивал Кириан. – И песни погорланить. А еще я домой хочу!!! Меня почти семья в Гвенте почти ждет!!!.. Но кого это тут интересует?!

– Кириан, миленький, прости меня, не расстраивайся, пожалуйста… – спохватилась и возмутилась принцесса собственному жестокосердию и бесчувственности.

– Не расстраиваться?.. Не расстраиваться?!.. – голос поэта взлетел по лесенке нот, мимоходом пробил верхнее «си», и с новой целеустремленностью рванул дальше. – Не расстраиваться?!.. Да я не расстраиваюсь, ваше добрейшее высочество… с чего вы взяли, что я расстраиваюсь… Я не расстраиваюсь! Я на стены готов лезть, кусаться и выть!!! Подумать только!.. Так поманить, вскружить голову, наобещать с три короба – и низвергнуть в трам-тарарам… трах-тарарах… тартарары!..

– Кто тебе чего наобещал? – нахмурился Олаф.

– Не будем тыкать лютней!..

Хозяин города хотел что-то возразить или добавить, но разошедшийся бард не дал никому и слова вставить в свой горестный монолог.

– Сорок лет и три года мотался человек по Белому Свету как цветок по поверхности океана! Сорок лет с лишним никому до него дела не было, никто в душу заглянуть ему не хотел, все только погоняли-понукали, спой это, расскажи то, забацай ламца-дрица!.. Лакей от музыки! Швейцар в преддверии поэтического общежития! Баян на празднике чужой жизни! И вот когда, наконец, появилась она, чьи взоры душу томят, как жар печи – горшочек молока, вся жизнь, и без того не мед в сахаре… мед засахаренный… не сахар и не мед… то есть… валится под откос, в канаву, как рваная калоша, пропущенная через мясорубку!..

– Слушай, Кириан, не стони. Не у одного тебя дома невеста, – огрел суровым взглядом отряг мечущегося по комнате миннезингера.

– Мне чужих невест не надо, конунг, но и своей я отдавать никому не собираюсь! – бард остановился перед ним и вызывающе скрестил руки на груди. – Не собирался… то есть… Когда был жив… Киря жил, Киря жив, Киря будет жить… Подпись – Киря… На памятнике… за оградкой…

– Кириан, – скрипнул зубами и опасно подался вперед отряг. – Да заткнешься ты сегодня или нет?!?!?!