Тень. Голый король (сборник) - Евгений Шварц

Тень. Почему так пусто в зале? Где все? Луиза?

Вбегает принцесса. За нею придворные.

Принцесса. Как тебе идет голова, милый!

Тень. Луиза, где он?

Принцесса. Не знаю. Как ты себя чувствуешь, дорогой?

Тень. Мне больно глотать.

Принцесса. Я сделаю тебе компресс на ночь.

Тень. Спасибо. Но где же он? Зовите его сюда.

Вбегают первый министр и министр финансов.

Первый министр. Отлично. Все на месте.

Министр финансов. Никаких перемен!

Первый министр. Ваше величество, сделайте милость, кивните головой.

Тень. Где он?

Первый министр. Прекрасно! Голова работает! Ура! Все в порядке.

Тень. Я спрашиваю вас: где он?

Первый министр. А я отвечаю: все в порядке, ваше величество. Сейчас он будет заключен в темницу.

Тень. Да вы с ума сошли! Как вы посмели даже думать об этом! Почетный караул!

Пьетро. Почетный караул!

Тень. Идите просите, умоляйте его прийти сюда.

Пьетро. Просить и умолять его – шагом марш!

Уходит с караулом.

Принцесса. Зачем вы зовете его, Теодор-Христиан?

Тень. Я хочу жить.

Принцесса. Но вы говорили, что он неудачник.

Тень. Все это так, но я жить без него не могу!

Вбегает доктор.

Доктор. Он поправился. Слышите вы все: он поступал как безумец, шел прямо, не сворачивая, он был казнен – и вот он жив, жив, как никто из вас.

Мажордом. Его светлость господин ученый.

Входит ученый. Тень вскакивает и протягивает ему руки. Ученый не обращает на него внимания.

Ученый. Аннунциата!

Аннунциата. Я здесь.

Ученый. Аннунциата, они не дали мне договорить. Да, Аннунциата. Мне страшно было умирать. Ведь я так молод!

Тень. Христиан!

Ученый. Замолчи. Но я пошел на смерть, Аннунциата. Ведь, чтобы победить, надо идти и на смерть. И вот – я победил. Идемте отсюда, Аннунциата.

Тень. Нет! Останься со мной. Христиан. Живи во дворце. Ни один волос не упадет с твоей головы. Хочешь, я назначу тебя первым министром?

Первый министр. Но почему же именно первым? Вот министр финансов нездоров.

Министр финансов. Я нездоров? Смотрите. (Легко прыгает по залу.)

Первый министр. Поправился!

Министр финансов. У нас, деловых людей, в минуту настоящей опасности на ногах вырастают крылья.

Тень. Хочешь – я прогоню их всех, Христиан? Я дам управлять тебе – в разумных, конечно, пределах. Я помогу тебе некоторое количество людей сделать счастливыми. Ты не хочешь мне отвечать? Луиза! Прикажи ему.

Принцесса. Замолчи, ты, трус! Что вы наделали, господа? Раз в жизни встретила я хорошего человека, а вы бросились на него, как псы. Прочь, уйди отсюда, тень!

Тень медленно спускается с трона, прижимается к стене, закутавшись в мантию.

Можете стоять в любой самой жалкой позе. Меня вы не разжалобите. Господа! Он не жених мне больше. Я найду себе нового жениха.

Тайный советник. Вот радость-то!

Принцесса. Я все поняла. Христиан, милый. Эй! Начальник стражи, взять его! (Указывает на Тень.)

Пьетро. Пожалуйста. Взять его! (Идет к Тени.)

Первый министр. Я помогу вам.

Министр финансов. И я, и я.

Цезарь Борджиа. Долой тень!

Хватают Тень, но Тени нет, пустая мантия повисает на их руках.

Принцесса. Он убежал…

Ученый. Он скрылся, чтобы еще раз и еще раз стать у меня на дороге. Но я узнаю его, я всюду узнаю его. Аннунциата, дайте мне руку, идемте отсюда.

Аннунциата. Как ты себя чувствуешь, Христиан-Теодор, милый?

Ученый. Мне больно глотать. Прощайте, господа!

Принцесса. Христиан-Теодор, простите меня, ведь я ошиблась всего один раз. Ну, я наказана уж – и будет. Останься или возьми меня с собой. Я буду вести себя очень хорошо. Вот увидишь.

Ученый. Нет, принцесса.

Принцесса. Не уходи. Какая я несчастная девушка! Господа, просите его.

Придворные. Ну куда же вы?

– Останьтесь…

– Посидите, пожалуйста…

– Куда вам так спешить? Еще детское время.

Ученый. Простите, господа, но я так занят. (Идет с Аннунциатой, взяв ее за руку.)

Принцесса. Христиан-Теодор! На улице идет дождь. Темно. А во дворце тепло, уютно. Я прикажу затопить все печки. Останься.

Ученый. Нет. Мы оденемся потеплее и уедем. Не задерживайте нас, господа.

Цезарь Борджиа. Пропустите, пропустите! Вот ваши галоши, господин профессор!

Пьетро. Вот плащ. (Аннунциате.) Похлопочи за отца, чудовище!

Капрал. Карета у ворот.

Ученый. Аннунциата, в путь!

Занавес

1940

Бессонница

Из дневника

Скоро в газете стали появляться заметки, а потом и статьи о предстоящей декаде ленинградского искусства в Москве. Везли туда и «Снежную королеву», и «Тень». В одной статье написали что-то лестное обо мне… Вернувшись из Детского, поехали мы вскоре в Москву. Чуть не весь состав был занят оркестрантами, балеринами, актерами. Ехать было, как всегда, и весело, и беспокойно.

27 января

Весело и беспокойно было в гостинице «Москва», где получили мы номер высоко – кажется, на десятом этаже. Погода стояла ясная и теплая. В коридоре встречались все свои: вот проплывает Зарубина, все с той же прелестной улыбкой – уголки губ вверх, и все тот же нелепый, но упорный протест вызывает ее фигура. Так и хочется потребовать: похудейте же! А вот Гошева, тоненькая и молоденькая, с невозможно светлыми глазами, таинственная и поэтическая, страшно подойти, чтобы не омрачить впечатление. В «Тени» играет она едва ли не лучше всех. Я видел, как на репетициях она сердилась и страдала, как медленно овладевала ролью. Как обижалась на Акимова – между ними было, как понял я много позже, нечто еще более сложное, чем отношения между режиссером и актрисой, которая собирается уйти из театра. А ее к этому времени уже звал к себе Немирович-Данченко. Однажды после какого-то замечания акимовского стояла она за колонной, сосредоточенная, вся занятая одной мыслью, таинственная и хрупкая, страшно разбить впечатление. Но я подошел. И она сказала: «Я думаю сейчас не о роли, а как справиться со змеями». И движением головы дала понять, что скрываются эти змеи в акимовском замечании, которого я и не понял. Проходит Тенин, квадратный, грубоватый и вместе с тем, где-то в глубине это едва-едва просвечивает, на особый лад томный, что поражает женщин. Сухаревская, и складная и нескладная, словно ушедшая в себя, что объясняется, впрочем, ее глуховатостью. Ей тесно в самой себе, она похожа на беспокойную гимназистку, которая не дает покоя учителям вопросами и правдолюбием. Ее все время кусает и жалит собственный талант. Ей мало только играть, ей хочется самой ставить, сочинять пьесы. Энергия – неразумная, внерассудочная. Форму приобретает, только когда Сухаревская играет. Я написал, что видел в коридоре Зарубину, а теперь не могу вспомнить – не путаю ли. Не тогда ли родилась Танюша у нее и в «Тени» играла Сухаревская? Проходит Лецкий, полный сознания своей полноценности.

28 января

Заходит Суханов, таинственно улыбающийся. Он спорит против того, что нравится всем, и защищает то, что все ругают, от неудержимого желания занять самостоятельную позицию. Это натура мужественная, склонная к действию, но до крайности сложная. Шагу не сделает он прямо еще и потому, что при настоятельной потребности идти цели он себе не представляет. Пробегает Акимов, который обращает на тебя внимание, когда ты ему нужен, и с детской простотой просто не видит тебя, если не нужен. Зон с готовой улыбкой, стройный до излишества, жених женихом, откинув голову, спешит на спектакль без малейшего сомнения в предстоящем успехе. Во всяком случае, встречным так кажется. Новый ТЮЗ гастролировал в помещении филиала МХАТа, в бывшем Коршевском театре. Я мало знал это театральное помещение. Вышло так, что в студенческие годы я ни разу там не был. Кирпичное здание со ступеньками во всю длину вестибюля. Темно. Рано собравшиеся актеры сидят во дворике у актерского входа. Ощущение домашнее, провинциального театра. Успех «Снежной королевы» меня не столько радует, сколько вызывает смутное чувство вины, как всегда, когда хвалят твою старую вещь. Теплая погода сменяется внезапным похолоданием. Небо ясное, угрожающей темной синевы, и ледяной ветер. И вот приходит, наконец, вечер премьеры «Тени». Мы идем в Малый театр, когда совсем еще светло. Переходим дорогу у сквера против Большого театра (чего с тех пор я никогда не делаю). Тень впервые играет Гарин. Первый акт проходит с успехом. В директорском кабинете знатные гости. Среди них глубоко неприятный мне Немирович-Данченко. Неприятен он мне надменностью, которой сам не замечает, – слава его так обработала. Неприятен бородкой, которую поглаживает знаменитым жестом – кистью руки от шеи к подбородку. Неприятен пьесой его, которую я прочел случайно, – кажется, «В мечтах», где он думает, что пишет, как Чехов, а пуст, как орех.