Ты никогда не исчезнешь - Бюсси Мишель

Что делать? Карабкаться следом, цепляясь голыми руками? Без снаряжения, да и голова у него всегда кружится, стоит ему встать на табуретку... Единственный выход — предупредить Леспинаса, и тот перехватит их наверху. Да, наверху, но где именно? Как понять?

И тогда ему пришла в голову очевидная мысль: чтобы их увидеть, надо отступить подальше. А чтобы отступить подальше...

Шипы скребли по льду. На этот раз он бежал к лодке. Резко дернул за веревку. Ветка обломилась. Он кинул ее в лодку вместе с веревкой, шагнул на самый край берега, чтобы оттолкнуть лодку. Одной ногой он стоял на снегу, другой — в ледяной воде. Холод пробрал до колен. И все же он запрыгнул в лодку, схватился за вес­ла и стал грести. Ноги застыли, руки горели, взгляд был прикован к скале.

Чем дальше он отплывал, тем больше открывалась стенка. Он различил расчищенную площадку наверху, деревья там были вырублены.

Забрались ли они туда? Слипающимися от инея глазами он высматривал их тела, прижавшиеся к каменной стене. С озера скала казалась не такой крутой, и на ее поверхности было множество выемок, позволяющих взобраться... Но беглецов он не видел.

Куда они подевались?

Нектер положил весла и предоставил лодке плыть самой.

Надо как можно быстрее связаться с Леспинасом! Ярко-синие огоньки по-прежнему вспыхивали над причалом, но слишком далеко, жандармов не разглядеть.

Он вытащил телефон, убедился, что сигнал есть, снова посмотрел на стенку — и увидел их.

Они добрались до самого верха, до нависавшей над озером площадки. Фиолетовую куртку Мадди и оранжевую Тома ни с чем не спутаешь.

Что делать? Надо быстро выбирать между телефоном и биноклем, между их безопасностью и собственным любопытством...

Выбирать ему не пришлось.

Ему показалось, что сквозь плотную завесу снега он разглядел, как Мадди Либери опустила руку, помогая Тому взобраться на площадку. Потом показалось, что он услышал ее крик. Потом стало тихо.

Не веря своим глазам, он смотрел, как Том пошатнулся и стал падать, падать, как падает отколовшийся от стенки камень, — и упал в озеро в сотне метров от лодки.

С каждым новым кругом на воде лодка покачивалась.

Нектер бросил бинокль и телефон, он греб, задыхаясь, из последних сил, вывихивая плечи, он колотил воду лопастями весел, наказывая ее, внушая ей: не забирай этого мальчика... Но когда он добрался до эпицентра колец, всего через несколько секунд после того, как Том ушел под воду, поверхность воды уже сомкнулась. Вновь перед ним была чистая, гладкая чернота. А под ней Том все еще погружался в глубину — на тридцать метров, на шестьдесят, на сто, он так и будет погружаться, пока не окажется в ином мире...

IX Арест Пещеры Жонаса 55

Я открыла глаза.

Первое, что я увидела, были слова на баскском.

Если бы я подрезала ему крылья,

Он был бы моим

И не улетел бы.

Листок с этими строчками был приколот кнопками к противоположной стене.

А я любила птицу.

Слова кружились в голове, словно детская считалка.

А я любила птицу...

А я любила птицу...

Казалось, я слышу детский смех, и крики, и грохот волн, и жужжание пчелы.

— Доктор Либери, вы очнулись?

Голос шел откуда-то с изнанки сна. Я хотела повернуть голову, но все закачалось, кривая стена сменилась грязным потолком, двери улеглись горизонтально, и наконец — крупным планом — я увидела свои ноги. Я чувствовала себя внутри фильма, который снимали на мобильник и забыли выключить камеру.

— Доктор Либери?

Голос шел сверху и сбоку. Я скосила глаза и на этот раз увидела их.

Трех полицейских.

Я узнала лейтенанта Леспинаса, бородача со взглядом доброжелательного монаха, эту девицу Лушадьер, которая, напротив, не смела на меня взглянуть, и здоровяка под два метра ростом по фамилии Саломон, ему бы скорее пристало быть горным проводником где-нибудь в Гималаях, даже непонятно, почему он решил затеряться среди овернских вулканов.

— Где... Где я?

Камера, встроенная в мой зрачок, перестала дергаться. Дурацкий вопрос, я же узнала захламленный камин, рваные занавески, ворох неглаженого белья и мух, кружащих над обеденным столом... Я была на ферме Амандины.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Вы спали, — объяснил Леспинас. — Мы ждем уже больше двух часов.

Чего они ждут? Я попыталась собраться с мыслями. Но в голове был только снег, много снега.

— Доктор Либери, объясните нам, что произошло.

Что произошло? Рассудок тормозил. Все, на что я бы­ла способна, — мысленно повторять слова Леспинаса. Пора включаться. Я пошевелила руками, ногами. Поняла, что лежу на диване, завернутая в одеяло. Три жандарма сидели на стульях напротив меня. Три стула, одна кушетка — Леспинас пытался провести нечто среднее между допросом и сеансом психоанализа.

— Я... Я ничего не помню.

Леспинас вздохнул. Похоже, он огорчился.

— Я надеялся, с вами легче будет договориться.

Полицейский встал, подошел к окну. Я воспользовалась этим, чтобы получше разглядеть комнату. На вешалке у входа висели куртка Савины и серый пуховик Нектера. И эти двое здесь, дожидаются, пока закончится допрос?

Леспинас отдернул свисавшую длинными лохмотьями занавеску, но светлее в комнате не стало, а за окном ничего было не разглядеть. Ферма превратилась в беспорядочное нагромождение сугробов. Снег засыпал двор и стер все очертания, невозможно было отличить квадроцикл от поленницы. Дома деревушки Фруадефон на заднем плане скрылись за снежной завесой.

— Метель не утихнет еще часа два, — сказал Леспинас. — Так что в ближайшее время никому нельзя выходить из дома. Потому, как понимаете, сложно было бы вызвать вашего адвоката или прервать ваше задержание и выпустить вас отсюда.

Что я здесь делаю?

Картинки ко мне вернулись, стали более отчетливыми, недвусмысленными, высвободились из оболочки полуреальности. Я увидела свою машину, припаркованную на причале у озера Павен. Я его обогнула. Последний отчетливый кадр — Эстебан в лодке, прямо передо мной. Я бегу к нему... А потом все обрывается... И вот я почему-то здесь.

Леспинас вернулся к своему стулу, и я не стала ждать, пока он усядется.

— Где Эстебан?

Он был в лодке! Что случилось потом?

Веки капрала Лушадьер затрепетали быстрее осиных крыльев, Леспинас взглянул на Саломона, словно не зная, что мне ответить.

Я повторила, стараясь не закричать:

— Где Эстебан? Что я здесь делаю?

Лейтенант Леспинас опустился на прежнее место. Снова поискал поддержки в глазах коллег, не нашел, глубоко вздохнул и заговорил:

— Вас нашли над озером Павен, на верхней площадке, там, куда забираются скалолазы. Без сознания. Мы предполагаем, что после несчастного случая вы лишились чувств и, потеряв равновесие, упали и ударились головой о камень. У вас рана над глазом.

Я потрогала лоб, висок, нащупала полоску пластыря, которая удерживала большой компресс. Повязку наложили кое-как, на скорую руку. Несчастный случай? Какой несчастный случай?

— За перевязку благодарите Саломона, — продолжал Леспинас. — Это он оказал вам первую помощь. Было ясно, что в такую погоду нам придется разбираться самим, полиция из Клермона не приедет. И я решил, что лучше собрать всех вместе здесь. Всех свидетелей. И все улики. Попытаемся как-нибудь все соединить: опросы, допросы и очные ставки.

Я его не слушала.

Несчастный случай? Над озером Павен? Я помнила, как бежала по берегу озера к причалу. К лодке. В лодке меня ждал...

Я повторила, стараясь отогнать страшное предчувствие:

— Где Эстебан?

Рана на голове, которую я поначалу даже не заметила, теперь причиняла мне ужасную боль. Леспинас смотрел на меня жалостливо, как смотрят санитары на свихнувшихся пациентов.

— Мадам Либери, ваш сын умер десять лет назад, — ответил он со вздохом. — В Сен-Жан-де-Люз. Он утонул.

Тупица! Я знала, что полицейские ничего не поймут! Знала, что буду биться в стену. Они и слышать не хотят о том, что не соответствует их восприятию реальности. Я тоже глубоко вздохнула и постаралась, как и Леспинас, не повышать голос: