И больше никаких парадов - Форд Мэдокс Форд

красного словца она постоянно муссировала в беседах эту тему, по крайней мере, до того разговора с ним. Он же на это вообще ничего не ответил. Не произнес ни слова… Под конец, встав и захватив в соседней комнате зонт с котелком, Марк сказал, что должен теперь ехать в министерство и, опять же без всякого выражения, посветил ее в содержание письма, по крайней мере в той его части, которая касалась ее лично. Марк сказал, что Сильвия действительно может поселиться в Гроуби, но при этом должна понимать, что поскольку их отец умер, а он сам, бездетный чиновник, постоянно пропадает в Лондоне, занимаясь делом, пришедшимся ему по душе, то хозяином имения, по сути, является Кристофер, которому позволительно делать с ним что угодно, при том однако условии, что его будут надлежащим образом содержать, о чем его брат, конечно же, позаботится. Поэтому если она действительно хочет там жить, ей придется добиться на это у супруга разрешения.

– Если ваши слова действительно правда, Кристофер, вполне естественно, может решить поселиться в Гроуби с мисс Уонноп, – добавил он с невозмутимостью, настолько затушевавшей его предложение, что всю его поразительность она осознала, лишь когда отошла от дома и прошагала по улице приличное расстояние, открыв от удивления рот. – В таком случае ему просто придется поступить именно так, и никак иначе.

С этими словами он бесстрастно подставил ей локоток и повел по коридору, освещенному лишь круглыми окошками, за которыми наверняка располагалась его ванная. И только по тому, как это сделал Марк, Сильвия поняла, что он нервничает.

И в этот самый момент с весельем в душе, но и с замиранием сердца, поняла, с какими трудностями могла столкнуться на пути к реализации своего плана. Ведь, отправляясь к Марку, она буквально с ума сходила от того, что Кристофер в Руане оказался в госпитале, и хотя медики заверили ее, сначала телеграммой, а потом и письмом, что его положили единственно из-за болезни легких, она даже понятия не имела, до какой степени Красный Крест может – или не может – вводить родственников в заблуждение, чтобы скрыть масштаб потерь.

Поэтому стремление осыпать Кристофера любыми оскорблениями, какими на тот момент она только могла, казалось ей вполне естественным, а мысль о том, что ему сейчас могло быть больно, порождала в душе желание эту боль максимально усилить… Иначе, разумеется, она бы к Марку просто не пошла… Потому как это был стратегический просчет. Однако потом она сказала себе: «Да будь оно все проклято!.. Какой там стратегический просчет, а? Зачем мне вообще думать о какой-то стратегии? К чему я вообще стремлюсь?..»

Сильвия лишь сделала что хотела – под влиянием момента!..

Теперь она, конечно же, все осознала. Она не знала, как Кристофер уговорит Марка, да ее это мало заботило. Но как-то все же уговорит, в этом у нее не было ни малейших сомнений, хотя его отец умер от сердечного приступа, когда до него дошли слухи о сыне, которые она сама распространяла о муже, столь же эффективно, как и малый по имени Рагглз, а вместе с ним и другие, еще более безответственные любители позлословить на чужой счет. Этим сплетням полагалось раздавить Кристофера, но вместо этого они раздавили его отца…

Однако Марка, с которым они не виделись десять лет, Кристофер наверняка уговорит… А если не наверняка, то скорее всего. По сути, ее мужа никто не мог ни в чем упрекнуть, а Марк, хоть и выглядел недоумком с севера Англии, дураком все же не был. Просто не мог быть. Хотя бы потому, что поднялся довольно высоко по чиновничьей лестнице. Кроме того, хотя Сильвия, как правило, никаких чиновников даже в грош не ставила, если такой человек, как Марк, которому с самого рождения автоматически полагалось занять положение среди респектабельных господ, не только его занимал, но и возглавлял целый департамент, считаясь многими человеком поистине незаменимым, то игнорировать его не представлялось возможным… По правде говоря, во второй, более праздной части своего письма он сообщал, что ему предложили титул баронета, но вместе с тем просил Кристофера не осуждать его, если от него будет решено отказаться. Брату после смерти этот чертов титул не понадобится, что же до него самого, то он скорее подавится яблочной косточкой, чем позволит этой шлюхе, имея в виду Сильвию, его стараниями превратиться в баронессу. Потом, все с той же непостижимой заботливостью, Марк добавлял: «Но если ты подумываешь о разводе, а я молю Господа, чтобы ты о нем действительно задумался, хотя и признаю за тобой право оставить все как есть, и после моей смерти титул перейдет к твоей девушке, то я с радостью его приму, потому как после развода это может где-то помочь. Но пока я предлагаю от него все же отказаться и похлопотать о произведении в рыцари, если тебе, конечно же, не будет слишком тошно называть меня сэром… Ведь в моем понимании во времена сродни тем, которые выпали на нашу долю, никто не вправе отказываться от оказанной ему чести, как поступают некоторые мерзкие интеллектуалы, потому как это то же самое, что ударить суверена по лицу, а потом еще подпрыгнуть, на радость врагу, чего эти парни наверняка и добивались».

Сильвия ничуть не сомневалась, что Марк, а вместе с ним, вероятно, и Уоннопы, окажет Кристоферу самую мощную поддержку, если ей вздумается устроить ему публичный скандал… Что касается Уоннопов… то девушкой можно и пренебречь. Впрочем, может, и нет, особенно если она проявит норов и станет вправлять Кристоферу мозги. Но вот ее мать, дама уже в возрасте, была из тех, кого следовало опасаться, – обладала злым языком и пользовалась определенным уважением там, где велось много разговоров… благодаря как положению ее покойного мужа, так и солидному характеру публикуемых ею статей… Сильвия как-то отправилась посмотреть, как они живут, на безотрадную улочку в отдаленном предместье с так называемыми фахверковыми домами – вверху каркасная конструкция, причем далеко не в лучшем состоянии, внизу хрупкий кирпич. Дома в действительности были довольно почтенными, несмотря на кажущуюся эстетичность, но при этом утопавшими в тени огромных, старых деревьев, наверняка придававших окрестностям еще больше живописности… С тесными, убогими и, по всей видимости, очень темными комнатами… Обитель чрезвычайной бедности, если, конечно, не крайней нужды… Она поняла, что за войну доходы пожилой дамы настолько упали, что им приходилось жить единственно на жалованье учительницы, которое девушке выплачивали в школе… Она пару раз прошлась взад-вперед по улице, полагая, что Валентайн может