Млава Красная - Вера Камша

– Ваше величество, позвольте мне выразить глубочайшую признательность за оказанную честь и столь быструю аудиенцию. – Безукоризненно сидящий фрак и породистое лицо превращали лорда в восковую фигуру или идеального лакея; впрочем, хорошие лакеи напоминают идеальных вельмож чаще, чем те, от кого государству есть прок… Один Васенька Янгалычев чего сто́ит, да и сам ты на заматеревшего Адониса не тянешь. – Поистине, явленное вами благоволение к скромному посланнику неизменно расположенных к вашему величеству монарших особ Соединённого Королевства повергает меня в смущение.

«Эк завернул, – с невольным уважением подумал Николай Леопольдович. – И без толмача явился, лишнее свидетельство, что дело конфиденциальное…»

– Пустое. – Лицо Арсения Кронидовича было благожелательным и спокойным. Николай Леопольдович надеялся, что таковым оно и останется, тем паче государя, стоя за ширмами, не остановишь. – Мы всегда рады видеть у себя посла сестры нашей Анны и, пользуясь случаем, желаем осведомиться о здоровье августейшего семейства и, особо, о здоровье её высочества Генриетты и новорождённого Тюдора.

– Её величество и их высочества, благодарение Господу, чувствуют себя хорошо, – заверил посол. – Безмерно рад также сообщить вам, государь василевс, что жизнь их высочеств вне опасности, но я незамедлительно сообщу в Лондон о беспокойстве вашего величества.

– Слова ваши поистине принесли нам радость, – чуть ли не нараспев произнёс василевс, – в последнее время нас весьма тревожило положение её высочества, но теперь мы спокойны.

Государь улыбнулся и замолчал, глядя поверх головы посла на картину, где на крыльце своего володимерского терема князь Степан Никитич Алдасьев-Серебряный низко кланялся собравшемуся люду, соглашаясь принять терновый венец распадающегося, растерзанного, казалось бы, в клочья Володимерского государства. Арсений Кронидович намеревался не говорить, а слушать, и лорд это понял. Англичанин вновь поклонился, спокойно и учтиво, – он не сомневался ни в себе, ни в своих новостях.

– Ваше величество. – Правильный и чистый чужеземный выговор казался Тауберту чуть ли не издевательством, хотя что для посла может быть естественней знания языка страны, в которой он служит? – Я дерзнул просить о приватной аудиенции, ибо располагаю поистине печальными новостями, могущими весьма огорчить не только ваше величество, но и мою королеву. Но прежде, ваше величество, покорнейше прошу позволить мне несколько слов. Всем известно, что правительство её величества крайне озабочено сохранением мира на просторах Европы и несомых им благословения и процветания. Двадцать пять лет Европа наслаждается относительным покоем, не зная больших войн. Залечены раны, нанесённые страшными годами Буонапартовой грозы…

«Да, славно заворачивает, – вновь отметил Николай Леопольдович. – Ритор отменный, если не знать, ни за что не поймёшь, к чему ведёт».

– Потому-то кабинет моей государыни несказанно огорчён возможным непониманием и разногласием между равно дружественными нам королевством Пруссия, опекающим Ливонское герцогство, и Российской Державой. Мы были союзниками в самой страшной войне, что доселе знал мир. Мы вместе созидали нынешнее благополучие. Вот отчего тревожные вести с российско-ливонской границы подвигли меня столь неучтиво и недипломатично добиваться срочной аудиенции вашего величества.

Василевс милостиво кивал, не перебивая и не являя ни малейших признаков нетерпения. Лорд Грили, похоже, несколько удивлённый подобным оборотом, тем не менее продолжал с прежней уверенностью:

– Вчера вечером, ваше величество, ваш покорный слуга получил последние известия из Млавенбурга, доставленные туда посредством телеграфа. Я покорнейше прошу простить меня, если сведения сии уже устарели и ваше величество пребывает в полной о них осведомлённости. Согласно той телеграмме, случилось ужасное: а именно, открытое столкновение армии Ливонского герцогства с войсками вашего величества, возглавляемыми его сиятельством князем Шаховским, моим добрым знакомым. Предводительствующий ливонскими силами, возможно, памятный вам генерал фон Пламмет извещает, что его лагерь подвергся нападению со стороны сил вашего величества. Была предпринята попытка захвата пленных, не увенчавшаяся, однако, успехом. Фон Пламмет счёл необходимым принять меры, как он выразился, к обеспечению безопасности вверенных его попечению страны и армии. Мне очень жаль, но он атаковал сосредоточенные на восточном берегу Млавы войска вашего величества…

«Какой актёр пропадает, – в сердцах думал Тауберт. – Ему бы в столь любимых англичанами трагедиях играть, хотя чем дипломатия не пиэса?..»

Плечи василевса поднялись, он уже смотрел исподлобья, однако по-прежнему не прерывал англичанина, только лишний раз кивнул.

– Из сообщения явствует, что кровопролитие достигло поистине ужасного размаха. Корпус его превосходительства генерала Шаховского рассечён надвое, его передовые части, Пятая и Шестая пехотные дивизии, понесли тяжкие потери. Погибла половина корпуса, и я не нахожу слов, чтобы выразить всю скорбь, охватившую меня при этих ужасных известиях.

Самым лучшим сейчас было хранить молчание и дальше, сдержанно и неопределённо улыбаясь, дождаться, когда посол израсходует весь запас никчёмных любезностей и скажет наконец, что ему по-настоящему нужно, но чаша терпения василевса переполнилась.

– Благодарю вас за расторопность, любезный лорд. – Привычка Арсения Кронидовича в гневе наклоняться вперёд и смотреть исподлобья была известна всем. В том числе и самому василевсу; взяв себя в руки, государь небрежно откинулся на спинку кресла, продолжая разглядывать богатырскую фигуру основателя династии. – То, что вы также получили весть о коварном и подлом нападении ливонцев на священные рубежи Державы нашей, заставляет поверить факту сего поистине ужасного вероломства. Нет, не брата нашего Рейнгольда и тем более не брата нашего Иоганна, но изгнанного с позором из столицы нашей генерала, решившего, быть может, половить рыбку в мутной воде. Мы не сомневаемся, что влекомый жаждой мщения фон Пламмет действовал на свой страх и риск, не имея на то высочайшего приказа, тем более что он, если мне не изменяет память, был уволен от прусской службы ещё при Морице-Иосифе?

– Ваше величество совершенно правы, – склонил голову посол. – Однако, ваше величество, осмелюсь подчеркнуть – случилось именно то, что может случиться, когда две армии выстраиваются одна напротив другой, быть может, по причинам весьма далёким от нападения друг на друга. Политическая демонстрация, оказание давления, сохранение государственного достоинства… а потом случайный выстрел или неосторожный дозор – и в дело вступают пушки, после чего уже невозможно разобраться, кто начал первым.

Моё сердце всецело принадлежит вашему величеству, и потому я, будучи осыпан вашими милостями, тщусь хоть как-то, в меру своих малых сил, донести до вас, государь, слово правды. Вам ведомо, что Брюссельский арбитраж обязан всеобщей конвенцией двадцать пятого года подробно разбирать подобные инциденты, могущие послужить воспламенению всеобщей войны. И, увы, присутствие в авангарде корпуса этих ужасных казаков отнюдь не послужит к укреплению позиции Державы Российской в оном.

Все знают, сколь своенравны и необузданны сии иррегулярные войска, на несоответствие коих цивилизованным правилам ведения войны не раз и не два со всем почтением указывал кабинет моей государыни. Фон Пламмет доносит о попытке регулярных частей русской армии захватить пленного, однако казаки… – Лорд Грили перевёл дух. – Простите, ваше величество, мне сию горькую откровенность, быть может, даже дерзость; рискуя навлечь гнев ваш, скажу, что казаки вполне могут склонить Брюссельский концерт к занятию позиции, противоположной взглядам вашего величества…

Мысленно Тауберт молился сейчас за сохранение государева терпения. Длинные и выспренние рулады англичанина слушать было совершенно невыносимо, и один только Господь ведал, чего стоило василевсу выражение вежливого внимания.

– Благодарю вас, лорд, за честные слова, – благожелательно проговорил Арсений Кронидович. – Поистине, счастлива сестра наша Анна, имея столь преданных и быстрых разумом слуг. Что же до прояснения, кто на кого напал… Не русские войска топчут ливонские земли, но так называемые волонтёры, сиречь наёмники фон Пламмета, чинят убийства и разорение на русской земле. Кто первым выстрелил, сокрыто туманом, однако факт, не отрицаемый даже ливонцами, – они, а не мы, массами перешли Млаву. И сия готовность немедля ударить лучше всех сказок о «несдержанности» наших регулярных войск или же храбрых казаков говорит о том, кто замышлял наступление. Прошу вас, любезный лорд, обязательно обратить внимание сестры нашей Анны, что действия наши по выдвижению войск к границам были обоснованны и своевременны.