Мир Савойя. Зов тьмы (СИ) - Ингвар Лара

— Расскажи мне, милая, отчего ты упустила ее? — Лекар говорил спокойно, лаская ее обнаженные плечи, Марина дышала тяжело, ногти впились в ладони, и с них закапала кровь. — Кто ей помог? С кем она была?

Марина не могла солгать ему, и возможно поэтому молчала. Лекар не любил давить на ее разум, опасаясь, что та независимость, которую она обрела, сломается под его волей. Или станет еще ярче, и тогда Марина сможет покинуть его. Он провел по ее шее большим пальцем, опустил руку в ложбинку между грудей. Соски у нее послушно затвердели, Лекар был готов поклясться, что войди он в нее сейчас, Марина окажется мокрой и готовой его принять. Эта мысль приятно согрела.

— Расскажи, милая. С кем она была?

Марина издала жалостливый всхлип, когда Лекар чуть сильнее надавил на ее разум. Она прятала что-то от него, пыталась скрыть за мельтешащими образами эльфийки. Лекар увидел, как выпрыгнул мантикор, и едва не ужалил Марину смертоносным хвостом. Как он побежал за эльфийкой, упавшей лицом в воду. В воде отражалось пламя. Яркое, алое и очень знакомое. Все чувствовали его жар на своей коже, когда Ришар де Крафт спалил живьем его старшего брата. Лекар опустил руку ниже, просунул под тонкую ткань так, чтобы касаться ее ягодиц.

— Там был твой брат, Марина. Странно, что ты забыла об этом.

Лекару захотелось ее ударить, избить это фарфоровое личико, потому что она не только ослушалась его, она посмела ему солгать. Марина медленно подняла голову, всмотрелась в бледные голубые глаза Лекара, на губах ее появилась улыбка. И тогда Лекар понял. Своевольная и ненавидящая его всей своей душой, Марина и не собиралась привести ему эльфийку, она хотела убить ее в дороге, не позволить дожить ей до дня возложения на алтарь.

— Эльфийка мертва. — сказала она, с удовольствием рассматривая как на лице Лекара сменяются выражения: неверие, растерянность, страх перед повелителем и гнев, искажающий прекрасные черты. — Я дала ей зелье вечного сна. Уже больше недели прошло, у ее организма скорее всего закончились силы, и она погибла. Я — Марина де Крафт. Неужели ты думал, что я стану той, кто поможет пробудиться Ледяному Королю?

Марина увидела как перекосило лицо Лекара, услышала скрип его зубов и успела подумать о том, что счастлива, ведь ей удалось перед смертью увидеть младшего брата. Рука на ее ягодице заставила ее придвинуться к нему, Лекар сжал ее до боли, человеку и даже молодой савойя бы такое прикосновение стоило смещения костей.

— Ты шлюха, которую по ошибке выпустили из постели. — прошипел он ей, прежде чем накрыть ее рот поцелуем. Ментальным приказом Лекар заставил ее разжать зубы, руки Марина вскинула сама, ее тело предательски дрогнуло. Собрав остатки воли Марина укусила Лекара за язык, рот ее наполнился кровью. Господин только рассмеялся ей в лицо, его вкус крови заводил. Он призвал вихрь и толкнул ее на кровать. Марина попыталась вырваться, но невидимые руки были сильнее, они разорвали на ней одежду, оставили Марину дрожать от гнева и возбуждения. С себя Лекар снимал одежду руками, он не торопился, в конце концов он уже дал себе разрешение делать с Мариной все, что ему захочется. Пожалуй он дал себе его еще в тот момент, когда увидел ее в синем шелковом топе. Лекар нашел бы повод завалить ее на эту кровать, но Марина сама предоставила его охотно: — Я буду трахать тебя до тех пор, пока ты не позабудешь свое имя и не уяснишь до конца, что ты принадлежишь не роду де Крафт, а мне. И только мне.

***

Кирис устал отбивать ментальные атаки остальных шевалье, которые жалили изнутри его черепную коробку, будто туда напустили рой пчел. Он прибыл в Ледяной дворец изрядно пьяным, свалился с лошади под деревом-алтарем, уставился на ледяные листья, острые словно кинжалы. В последнее время дерево ожило, листья его колыхались на ветру, плющ вился змеей, а камень каждый день становился все теплее. Король чувствовал свою невесту и будь у него достаточно сил, взлетел бы вместе с ним и деревом и погреб бы Луну могильной плитой.

Кирис погрозил дереву кулаком, он радовался тому, что предупредил Луну, спас ее от участи стать еще одним эльфийским трупом в куче, что гнила поодаль от замка. Хрустальный дворец некогда восхищал Кириса, когда он, деревенский оборотень-барс, увидел его впервые, то едва не упал на колени в благоговении перед его красотой. Ночью, настоящей, а не наведенной Ледяным королем, Луна освещала небосклон и свет отражался в тысячах граней дворца. В преломлении этого света фигуры, что двигались за прозрачными стенами казались всего лишь призраками, нереальными образами. Своим улучшенным, пусть и затуманенным после выпитой крови одного забулдыги, зрением, Кирис видел гарем шевалье. Когда-то он и сам не брезговал зайти к охочим до ласок мертвым бабам, сейчас же мысль о них вызывала в нем отвращение.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Но рой жужжал все громче, а значит один из Шевалье уже близко. Кирис поднял голову, встретился взглядом с единственным глазом Люмьера. Этот глаз был карим, да и кожа у Люмьера сохраняла оттенок умбры, что вызывало зависть у самого Кириса. Его кожа выцвела за первый десяток лет, а Люмьер выглядел так, словно недавно нежился в солнечной ванне.

— Ты пьян.

Кирис кивнул, продолжая рассматривать звездное небо.

— А ты красавчик, жалко, что колдун тебе глаз вырвал. Хотя с другой стороны, некоторым бабам так даже больше нравится. Некоторые… жалостливые.

Кирис вдруг вспомнил о том, как Луна смотрела на колдуна с изуродованным лицом. И тут же прогнал ее образ из своего разума. Люмьер сплюнул на снег. Ударил бы Кириса, но не хотел марать руки. На то и был расчет. Лошадка Кириса попыталась тихонько отщипнуть листок с белого дерева, но фыркнула недовольно и отскочила в сторону, поранив язык. Это дерево ничего не давало, только брало. И для Кириса было удивительно, что остальные савойя этого не понимают. Даже вернись их Ледяной король, кто сказал, что его мнение о светлом будущем совпадет со мнением остальных савойя?

Люмьер говорил что-то о проваленном задании, о задетой чести всех остальных шевалье, о том, что великолепный план их теперь невозможно будет исполнить. Кирис молчал, только усмехался, ведь именно он придумал пустить к колдунам мертвую прислугу, именно он годами обхаживал знать. Бессмертные слуги были его идеей, ему бы понадобились жалкие сорок лет, чтобы снабдить подобной рабочей силой все аристократические дома. Потакая своей жадности люди впустили бы к себе в дома шпионов, верных их приказам только до тех пор, пока они не противоречили приказам создателя. Своей вспышкой гнева Кирис разоблачил план савойя, теперь никто и никогда не пустит к себе в дом немертвую прислугу. Шевалье никакого отношения к его плану не имели, но теперь собрались группкой вокруг него, лежащего на земле и высказывали, какой он блохастый безродный пес. О том, что он оборотень-барс, Кирис им не напоминал. Он и сам иногда забывал, кем был в своей прошлой жизни. Без ментальной связи с остальными немертвыми, без ощущения, что если они постараются, то вскроют его черепную коробку, достанут все мысли, покатают словно вино на языке. Поэтому Кирис и напился. Он знал, что у пьяных мысли путаются, спроси у него остальные, отчего он разорвал маркизу, он ответит «Из-за парика». Его посчитают идиотом, но не станут больше задавать вопросов.

— Раз два три четыре… — медленно Кирис обвел собравшихся взглядом, — А где свет очей моих, Лекар?

Он уже трезвел, а если кто и был бы способен считать двойное дно в его истории, то это был как раз блондинчик. Ветер подхватил женский сладострастный стон, донес до чутких ушей остальных шевалье.

— Наказывает Марину. Она тоже провалила задание, не привела эльфийку, — сообщил глава двенадцати.

Рудье де Рвиль, глава совета двенадцати, давно подумывал о том, чтобы оборвать свое существование. Пусть савойя и были бессмертны, они со временем чувствовали истощение, будто кровь их каменела и не желала больше течь по венам, как не разгоняй ее чужой жизненной силой. Но война, которую им приходилось вести против людей и магов, и небывалая ответственность останавливала его. Рудье был единственным из всех шевалье, которому приходилось видеть Ледяного короля. Тогда он был ребенком, и король казался ему огромным исполином. Рудье помнил страшную боль, когда короля заточили в камне, помнил чувство беспомощности, которое проецировали его родители. Рожденных шевалье, которые еще не отведали человеческой крови, свет не убивает, но лишает сил. Тогда солнце взошло на целый год. За это время почти всех рожденных шевалье уничтожили. Рудье повезло только потому, что он пошел в своего отца, одного из обращенных, был голубоглазым и румяным малышом, которого приняли за человека из прислуги.