Таежные отшельники - Игорь Назаров

Сама-то продолжала еще плохо себя чувствовать, сильно кашляла, был жар. У тяти и у меня пробивал пот, тело делалось студеным. В воскресенье до утра тятя дожил. В понедельник масло давала, овсяную крупу отвар — маленько пил. С пол-дня дух мертвый пошел! Руки мокрые и студеные, как ледяные. Еще травой попоила: богульник, верец, (можжевельник). Страшная одышка взяла, дух ме-рт-вый! В горле защелкало, трескоток, не мог откашливать из-за болей в спине (травмированной при падении). Сама есть не могла, тятя все говорил: „Поешь, тебе есть надо“. Заботился. Воском горячим грела грудь. Был холодный, но ему жарко было, все дверь просил открыть.

Умер тятя еще до света во вторник. Третьего февраля он убрался (умер), двух дней не дожил до смерти мамы. Часа в два-три встал тятя, спросил: „Сколько время до света?“. Встал на ведро (помочиться), лег на бок лицом к печи — и все! Икона Спасителя подала звук. Двадцать минут девятого пришли ангелы и тятя заговорил с ними и через минуту — дух вон!

Нужно было шить смертную рубаху. Тятя говорил, могилу выкопать на косогоре, но земля-то замерзла — выкопать не смогли. Напуститься (пойти) к геологам страшно было, сильно ослабла, кашляла. Еще скорби могла болезнь принять. Понудилась (пересилила себя), в кожаных обутках на лыжах пошла на Каир. Болела голова, кашель был. В пути два раза костер разводила у кедры Дмитрия и у шалаша на речке. Наледи были страшные, лыжи обмерзали — идти нельзя и лед не обобьешь с лыж, у костра оттаивала. Воду кипятила, в потемках пол-восьмого пришла к поварихе. Сказала им, что тятя убрался, пришла с великого горя.

Дали телеграмму Анисиму. Ждала его у геологов. Чуть жива ходила, только гляжу, чтоб не пасть. Дали пить красные таблетки. Запасу своей еды было мало, геологи давали яйца сырые. Беспокоилась об оставшихся козлах и козлятах. Анисим приехал шестого февраля и на вертолете улетели домой (на Еринат). Был милиционер, следователь, прокурор, Ерофей и Сергей Петрович Черепанов. Кошки объели руки у тяти. Милиционер зашиб кошку, а других двух — Ерофей.

После похорон тяти Анисим решил взять меня с собой и стал собирать все в дорогу. Но я отказалась — очень плохо себя чувствовала и боялась преставиться (умереть) в дороге. Растрясло бы меня совсем в автобусе или в поезде. Тятя тоже не дал разрешения на выезд. Год-то все равно здесь жить надо у могилы», — завершила свое печальное повествование Агафья.

После отъезда гостей Агафья осталась одна, больная. Продолжала еще долго и тяжело болеть — около четырех недель. Был сильный кашель («кашляла сухим гноем»), однократно было кровохарканье. Вместе с травами (крапива, багульник, крововик, брусничник, вереск), она осмелилась пить и таблетки, оставленные нами — ампицилин, олететрин, а также принесенные от геологов — пиктусин. «Вот когда зимой-то смешалась я (принимала „мирские“ таблетки), то потом шесть недель молилась», — говорит Агафья и добавляет: «После таблеток-то меньше кашлять стала. При болезни волосы многие вылезли, много было седых. Вылазили, вылазили, сейчас седые вылезли. Малешника коса-то стала», — показывает Агаша, скинув платок.

Из рассказа Агафьи и всей логики прошедших событий выявляется вновь связь заболевания Лыковых с контактами с больными геологами. Кстати, Агафья сама уже четко уловила эту связь: «Как схожу к геологам, так болею». Очевидно, что Карп Иосифович умер от гриппа или другой респираторной вирусной инфекции.

Разожгли костер, готовим обед. Мы с Агашей пошли на верхнюю яму за картошкой. По пути Агаша вновь рассказывает о своей нелегкой жизни. Рассказывая о своих злоключениях за год, Агаша все время подтрунивает над собой и, вероятно, этот юмор ее во многом спасает. Весной повадился к ней ходить медведь. Пришлось несколько раз стрелять из берданке в воздух — отпугивать пришельца. Страшновато, видно, ей было одной. «Как темная ночь, так я стреляю!» — подтрунивает над собой Агафья. Для отпугивания медведя она соорудила «пужало» из красного платья, набив его соломой и водрузив на полку возле избы. Такое же пугало она сделала у могилы отца, которая находится в 35–40 метрах от избы на северо-восток. Тело Карпа Иосифовича обложили плахами, копали могилу не глубоко (земля промерзшая, а отогревать костром по их верованию нельзя), вероятно, поэтому трупный запах привлекал медведя и он пытался разрыть могилу. Помогло ружье, а теперь охраняет покой Карпа Иосифовича красное пужало. В этом месте водятся змеи, одна даже к окошку подползала.

В разговоре Агафья слегка пожурила и меня. «А Светлана-то твоя!? Смотрю, будто знакомая. Постриглась только (с интонацией неодобрения)». Агаша с мягким укором выговаривает мне: «Лани (прошлым годом) наказывала тебе не привозить Александра, он опять снимает». Трудно объяснить таежнице, что приезд кинооператора — не моя инициатива и у меня нет прав что-либо запрещать людям. Я понимаю ее тревоги, и сам никогда не сделал ни одного снимка фотоаппаратом.

Вечером у костра Агаша рассказывает, с каким трудом она ходила зимой за сеном для коз в «северную» избу и, чаще, в избу на речке Сок-су. Приходилось раза два в неделю проделывать этот тяжкий путь. «В гору-то бьюсь, бьюсь по снегу, да лыжи за собой тащу. Только на болоте на них встаю. Тюк сена навьючу и бьюсь назад. Ой, тяжко!» — рассказывает Агафья. И здесь тоже добрые намерения людей, привезших коз Лыковым, оборачиваются для Агафьи непосильной ношей. После этого рассказа до наступления сумерек мы пошли рубить березовые ветки для коз на зиму.

Ярко горит костер, а Агаша продолжает свои повествования. Выясняется, что с Линковыми у них были большие разногласия по вопросам религии. «Адежа на них не христианская. Николай Алексеевич уговаривал с магазина брать сахар, сгущенное молоко, масло, сухое молоко. Это негодно! Всего страшнее — всех христиан поставил еретиками на проклятие. Анисима объявил еретиком. С Анисимом мы одной веры, только пенсию получает. Да и поселок весь христиане. Я-то Псалмы наизусть знаю, а Анисим и они не знают, а вера у нас одна. Матрена возвращалась, шумела, шумела. Она хотела в свое переучить (в смысле веры). Тятя сказал Николаю Алексеевичу: „В своем-то доме распоряжайся, как хочешь, а у нас не годится“». Агафья, смеясь, рассказывает и о других разногласиях с Линковыми. Тятя сказал: «Сердце не лежит к ним», не стал их держать и картошки мало на зиму. Ленковым пришлось уйти. «А на „севере“ зимой очень много снега было», — неожиданно переводит разговор Агафья на другую тему. И добавляет: «Север есть север. Ручей на „севере“ высох, понял, что не нужен (людям)». Временами над нами воздух рассекают летучие мыши или «мытапыри», как их называет Агафья.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});