Реверс - Михаил Юрьевич Макаров

трудом не занимается. Ферштейн?

— Сделаю, Вадим Львович.

— Будь добр. Гляжу, ты опять один на рабочем месте. А остальные ваши профессионалы где?

— На территории, — Паша летучим жестом огладил эспаньолку, скрывая презрительную усмешку.

Смоленцев на телефонный звонок ответил и в течение получаса подъехал в милицию.

— Вызывали? — заглядывая в рубоповский кабинет, задал он не самый умный вопрос.

— Заходи, Дмитрий. Как жизнь молодая?! — мажорно приветствовал его Комаров.

— Да нормально вроде, — Смоленцев отозвался с опаской.

После отсидки он вёл добропорядочный образ жизни. Восемь лет нигде не светился. Тем не менее, позитива от вызова в «шестой» отдел не ожидал.

Смоленцев был одним из осколков криминальной бригады, орудовавшей в городе во второй половине восьмидесятых. Костяк её составляли спортсмены. В основном группировка промышляла вымогательствами, но не чуралась грабежей и разбоев. Долгое время подвиги сходили им с рук. Потерпевшие боялись заявлять. И милиция ещё не поднаторела в борьбе с оргпреступностью. Когда в активе кодлы появились мокрые дела, ею, наконец, занялись серьёзно. Навалились всем правоохранительным гуртом. Лютовал областной угрозыск, следствие вели важняки прокуратуры области, даже КГБ руку приложил.

Повязали всех, кроме гаишника Калинина, значившегося идейным вдохновителем шараги. До сих пор Мишка числился в розыске, два жму-ра повисли на нём.

Дело рассматривал облсуд. Процесс был показательным, выездным. Под него большой зал Острожского суда оборудовали клеткой, окна забрали решётками. Подсудимых конвоировали вооружённые до зубов угрюмые омоновцы. В зале дежурили оперативники в штатском. По тем временам подобные строгости изумляли. Народ привык, что подсудимый сидит за барьерчиком, а рядом с ним ёрзает беспечного вида сержант в сбитой набекрень фураге.

Сроки товарищи судьи нарезали длинные, не посмотрели, что ребятишки ранее не судимые. Им ещё повезло, что в те годы не было достаточной судебной практики по бандитизму. А то вменили бы «семьдесят седьмую»[160] и на рыло бы вышло не по десятке, а по пятнашке.

У Смоленцева букет подобрался скромнее, чем у остальных. Один доказанный эпизод вымогательства, хранение огнестрельного оружия и укрывательство убийства. Оттого и впаяли ему меньше подельников — семь лет усиленного режима.

О тех событиях Паша знал от Вадима Львовича, который в ту пору пахал в должности зонального опера. Участие в посадке бригады принимал активное, но отнюдь не на первых ролях выступал.

Смоленцев держался скованно. Движения его были порывисты, чрезмерны и неточны. Опускаясь на шаткий стул, чуть на пол не загремел.

Забросив спорт, он с возрастом раздался вширь. Из-за невысокого роста казался громоздким квадратом. Стричься под машинку перестал, длину волос имел среднюю, обнаружилось, что он блондин. Здоровый цвет лица свидетельствовал об отсутствии дружбы со стаканом.

Он, вообще, посолиднел. Наглядные символы благополучия остались, но габариты обвесов умерились. Вместо граненой цепуры на крепкой шее — скромная цепочка белого золота. Ей под стать тонкий браслет на запястье правой руки. На другой руке — кварцевые часы, тоже на стильном браслете. Одежда удобная и сплошь «фирма». Фиолетовая футболка с шёлковой вышивкой «Adidas» на грудном кармашке, просторные тёмные брюки из «жатки», новенькие кроссовки.

Выложенные на стол кулаки по-прежнему увесисты. Ногти острижены до мяса, но чёрные ободки видны отчётливо, машинное масло въелось в плоть. Кожа на руках потрескавшаяся, грубая, темнели отметины от заживших ссадин. Человек внимательный из этого делал вывод, что Димка до сих пор не чурается работы по специальности. Мастер по автомобильным движкам он классный. И сильный диагност.

Смоленцев озирался. Крайний раз он гостил в ментовке в двухтысячном, когда возле его автосервиса мочканули Серёгу Рубайло.[161] Крутили Димку опера группы по тяжким — Титов с Маштаковым, и сюда тоже поднимали. Мурыжили благо, но беспредела не чинили. Сулили кучу проблем, первой из которых была: «Закроем бизнес».

Выяснив, что Диман к мокрухе ни ухом, ни рылом, дали ему пендаля под задний мост. Реальный убийца по фамилии Павельев, случайно затесавшийся на стрелку, оказался прытким малым. Пытался даже свалить за бугор по чужой ксиве, но в «Домодедово» угорел при прохождении паспортного контроля. Судили его в Остроге, процесс прошёл незаметно, интерес к делу никем не подогревался. Огрёб психопат Павельев восемь или девять лет и сейчас пыхтел где-то на строгаче.

Эту историю Паша Комаров, помня утренние наставления Птицына, и разворошил. Воспоминания тронули Смоленцева за живое. Сперва он охотно кивал, слушал, потом незаметно для себя втянулся в диалог. Осуждал покойника Рубайло за сгубившую его безбашенность, а про Пандуса говорил — Славке обязательно нужен поводырь.

— Закуривай, — предложил Паша в нужный момент.

Смоленцев достал красивую красно-белую коробочку «Lucky Strike», подвинул оперу.

— Угощайся, если хочешь.

Комаров не стал играть в бедного, но принципиального мента, смахнул мятую пачку своего «Петра» обратно в ящик стола. С удовольствием задымил хорошей сигаретой, попутно подковырнув:

— Любимая марка гангстеров!

Выставил на середину фаянсовую пепельницу в виде маленького унитаза. Смоленцев оценил прикол, хохотнул. Курил он нервно, истерзал зубами фильтр. Раздавив окурок в миниатюрном толчке, вздохнул тяжко и, морщась, недовольный собой, заговорил:

— Славян подкатывал по зиме. Тележил за ту канитель. Дескать, не наезд тогда был, это он за братанскую идею вписался. Бляха, — Смоленцев скривил рот. — Задолбал он, падла, со своими правильными понятиями. Сороковник не за горами, а он всё блатует…

Майор соглашался с каждым словом, ненавязчиво поощрял к продолжению рассказа.

— Ну, я говорю: «Кто старое помянет…». Но и кентоваться, сказал, с ним не буду. Какая дружба у правильного с барыгой? По понятиям-то, Паш, я голимый барыга. Денег занял ему децл. Без отдачи… И больше мы не пересекались. Краем уха слыхал — схлестнулся Славка с Малеевской отморозью… С нарколыгами… Делов ихних не знаю, не спрашивай…

— А кто там на Малеевке остался-то, — Паша не вопрос задал, а рассуждал безразлично, вроде, как от нечего делать. — Там на посёлке кто сидит, кто сторчался вконец…

По выражению лица Смоленцева было понятно, что он готов высказать свои соображения.

Но тут нараспах отворилась дверь, и в кабинет по-хозяйски ввалился крупный молодой русак, прикинутый в льняной двубортный костюмчик оливкового цвета. Приталенный силуэт пиджака подчёркивал достоинства фигуры — просторный разворот плеч и поджарые бёдра.

Укороченный рукав позволял оценить наручные «Patek Philippe» в корпусе из полированной гипоаллергенной стали на кожаном ремешке. Лёгкая помятость костюма, считающаяся хорошим тоном в деловых кругах, выдавала брендовость вещи и её ценник.

Высоко задравший голову красавец запнулся длинноносой туфлей за торчащий неряшливый клок линолеума и рискованно запрыгал на одной ноге. С координацией у него был ажур, поэтому равновесие он удержал.

Выглядело его появление забавно. Паша Комаров сумел сохранить серьёзный вид, а вот Смоленцев прыснул,