Язык текущего момента. Понятие правильности - Виталий Костомаров

Многозначительно, наконец, то, что колебания, поразившие слова творо́г, пиро́г, сапо́г, охватывают, вопреки усилиям ревнителей традиции, иноязычные слова сходной структуры. Кроме диало́г, катало́г, некроло́г, которые постоянно сопровождаются ошибками: ката́лог, некро́лог. Напомним многосложные нерусские названия учёных на – о́лог; произносимое нередко и часто насмешливо – оло́г (но не в случае знатоков русской геральдики, поклоняющихся генеало́гу А. Бобринскому!): архео́лог, био́лог, венеро́лог, гео́лог, гинеко́лог, ихтио́лог, кардио́лог, ларинго́лог, лексико́лог, методо́лог, невро́лог, онко́лог, психо́лог, рентгено́лог, социо́лог, тексто́лог, техно́лог, травмато́лог, физио́лог, фило́лог, эпидемио́лог.

Языко́вый, языково́й

Кажется логичным сохранять ударение производящего односложного слова, но многие из таких слов становятся двусложными при склонении (кедр – ке́дры, дом – дома́): ке́дровый, до́мовая (церковь, кухня). Всё чаще и сам суффикс перетягивает на себя ударение, особенно при дву– и многосложных производящих словах: сли́ва – сли́вовый/сливо́вый, ви́шня – ви́шневый/вишнёвый (но только мали́новый; ряби́новый), джи́нсы – джи́нсовый/джинсо́вый (тем более что в просторечии говорят джинса́), сме́си – сме́совый/смесо́вый, подро́сток – подро́стковый/подростко́вый, по́иски – по́исковый/поиско́вый.

По образцу Москвы окончание – ый/-ий часто заменяется конечным ударным – ой. В Санкт-Петербурге скорее скажут Обво́дный канал; в Москве – обводно́й. В песенной строке сохраняется запа́сный («Наш бронепоезд стоит на запа́сном пути»), но повсеместно говорят запасно́е колесо. Д.А. Медведев устойчиво произносит первоочерёдный (забавно, что словарь «Русское литературное ударение» на с. 55 даёт первоочерёдность, рядом «первоочередной и допустимо первоочерёдный»), совремённый. Во времена моего детства говорили только заслужЁнный и т. д. Словарь под редакцией Д.Н. Ушакова предпочитает по́исковый, а словарь-справочник под редакцией Р.И. Аванесова и С.И. Ожегова чуть ли ни запрещает его («пОисковый, не реком. поискОвый»). Новейшие словари, кроме «Нового словаря русского языка» Т.Ф. Ефремовой, дающего оба варианта, единодушно игнорируют старую норму.

Односложные борт, двор, дом, мир, смесь дают борто́вый, дворо́вый, домо́вый, миро́вый (в значении «очень хороший» – устаревающий полужаргонизм) и бортово́й, дворово́й, домово́й (не только мифическое существо: дворо́вый/дворово́й пёс), мирово́й. Иные ряды усложняются ещё сильней: гру́нтовый/грунто́вый/грунтово́й, што́рмовый/штормо́вый/штормово́й, сме́совый/смесо́вый/смесово́й, ци́фровый/цифро́вый (в значении «оцифрованный»)/цифрово́й.

На этом фоне велик соблазн наводить смысловые различия между членами словообразовательных рядов. При нахождении каких-то доводов это может вести к признанию разными нормами всех акцентологических вариантов. Герой данного рассмотрения – язык – воспользовался всеми возможностями, породив прилагательные язы́чный, язы́ковый, языко́вый и языково́й. Несмотря на одинаковую структуру, два последних соотносятся не как словообразовательные варианты, а как отдельные слова с разным значением по омонимичным значениям исходного существительного: 1) орган в полости рта; 2) средство словесного общения. Полный триумф нормализаторства!

Впрочем, и члены других рядов, которые язык свободно и беспечно предоставляет нормализаторам, закрепляются ими своевольными более и менее остроумными доводами за разными значениями и оттенками. Успех имеют в основном те, что исходят от авторитетных известных деятелей. Так, установилось новое и ранее разговорное вишнёвый, заменяя устаревающее ви́шневый во всех его значениях: вишня и плод (вишнёвое варенье, ви́шневый цвет), и дерево, сад. По легенде, актёр на просмотре пьесы при А.П. Чехове оговорился и поправился, но чуткий к языку писатель из зала вмешался: Да-да, именно вишнёвый сад в моей пьесе, ви́шневое – это варенье». Вряд ли этот эпизод, если он достоверен, а не надуман, оправдывает помету в «Опыте словаря-справочника»: вишнёвый (не ви́шневый). Впрочем, авторитет этого замечательного пособия и ссылка на великого писателя способны убедить всех настолько, чтобы вариант слова был лишён звания нормы.

В середине прошлого столетия (и, видимо, раньше, как один из авторов «Словаря…» Д.Н. Ушакова) С.И. Ожегов смело назвал ударение языко́вый иностранным, польским (у поляков ударение всегда на предпоследнем слоге!), связав его с гастрономическим значением, поскольку исторически поляки, как лучшие в мире мастера готового к еде холодного мяса, ветчины и колбас, монопольно вели в России мясную торговлю. Таким манером варианты были решительно разведены как разные слова: языко́вой бывает-де только колбаса, а нормы, категории – проблемы языковы́е.

Этот блестящий остроумный ход, в принципе, сомнителен хотя бы потому, что форма языко́вый вполне отечественная. Даже если подчёркнуто московской форме языково́й суждено стать общерусской, сохранится наряду с ней и язы́ковый, и язы́чный. Ведь не только в анатомии, но и в лингвистике говорят: язы́чные, язы́ковые или языко́вые мышцы, переднеязы́чные, пернеднеязы́ковые, переднеязыко́вые, переднеязыковы́е звуки, праязы́чное, праязы́ковое или праязыко́вое состояние.

Впечатляющее воображение смысловое размежевание произносительных вариантов было поддержано авторитетной публикой. Оно до сего дня служит оселком проверки культуры речи, знания нормы. Спутаешься – и заслужишь насмешку знатока русского языка, грамотного, образованного, знающего норму по совету знаменитого лексикографа. И всё же… заглянешь в знаменитый труд «Филология. Слово – Логос – Словарь» (Собр. соч. Киев, 2006. С. 452) коренного москвича С.С. Аверинцева (вот уж чьему вкусу можно доверять!) и прочитаешь: «Филология – содружество гуманитарных дисциплин, изучающих сущность духовной культуры человечества через языковый и стилистический анализ письменных текстов».

Наблюдения над смысловым размежеванием омографов хочется закончить тем, что ряд внимательных исследователей увязывают передвижку ударения со звуковой структурой коренного слога и другими чисто фонетическими факторами. В кандидатской диссертации А.С. Дерябиной «Ударение в профессиональной речи (на материале имён прилагательных)» (М., 1987) с этой точки зрения освещены только что рассмотренные примеры; выводы исследовательницы относимы и к существительным в первой части этого этюда. Характер этих факторов подвижен, от века и навечно задавая акцентологическую чащобу, которая недоступна иностранцу, да и через которую сами русские продираются с трудом и спорами (см.: Зализняк А.А. От праславянской акцентуации к русской. М., 1985).

7.7. А всё-таки она хорошая!

Название картинки повторяет заглавие замечательной книги М.В. Панова «И всё-таки она хорошая! Рассказ о русской орфографии, её достоинствах и недостатках» (М., 1964; 2007). Это нелицеприятно честный разбор недостатков нынешнего русского письма и в то же время гимн во славу его. Книга посвящена нашей фонетике и грамматике, история становления которых отражает самоё становление образованного языка и порождает стойкое нежелание нашего общества что-либо в нём менять несмотря на все мучения, которые фонетика и грамматика доставляют нам со школьных лет.

Беда в том, что теперешнее русское правописание основано (как, впрочем, и правописание большинства других современных языков) на разных, порой взаимоисключающих принципах. Авторитетно показывая такой их состав: фонетический, морфемный, морфологический, синтаксический, традиционный, семантический, В.В. Бабайцева указывает на преобладание правил написания морфем. Видимо, из того же исходил Н.М. Шанский, внедряя в школьное обучение алфавитно исчисляемые орфограммы, что вряд ли облегчает овладение грамотой.

Казалось бы, письменность обязана служить важнейшим чертам произношения. Однако действующие правила его по-настоящему не отражают. Отказавшись от отражения аканья и иканья (редукции безударных гласных звуков в зависимости от места ударного; см. картинку 7.6), она слишком увлеклась передачей, разумеется, не менее важного противопоставления твёрдых и мягких согласных звуков.