Принцесса и чудовище - Афанасьев Роман Сергеевич

— Тень! — позвал он.

Темнота в углу зашевелилась, намекая, что в ней скрывается нечто большее, чем занавески.

— Все хорошо? — спросил герцог.

— Все в порядке, милорд, — едва слышно донеслось из угла.

Герцог отрывисто кивнул. Потом вскинул голову, словно намереваясь спросить о чем-то еще. Передумал. Снова кивнул, поставил бокал на стол и быстрым шагом вышел из кабинета, забрав с собой подсвечник со стола.

Когда за ним захлопнулась дверь, в комнате воцарилась темнота. Казалось, дом уснул. Но не прошло и минуты, как где-то под потолком раздался шорох. Потом с треском развернулись крылья, и крохотная ночная пичуга рванулась в открытое окно. Темной молнией она пронзила пустой кабинет и вырвалась на простор ночи, оставив позади душную комнату, где ей пришлось провести несколько часов — совершенно вопреки естественным инстинктам. Кабинет герцога снова погрузился в тишину.

Темнота в дальнем углу вновь пришла в движение. На этот раз она собралась в огромное пятно и превратилась в человеческую фигуру — невысокую, закутанную с ног до головы в черный плащ.

Тень неслышно выскользнула из угла и бесшумно подошла к распахнутому окну. Посмотрела вслед улетевшей птице, так торопившейся покинуть человеческое жилье.

— Все хорошо, милорд, — прошептал человек в плаще. — Все хорошо.

И тихо засмеялся.

* * *

Остаток ночи путники провели в дороге. Отряд двигался не быстро, но без остановок, стремясь поскорее добраться до обжитых мест. На этот раз Сигмон ехал впереди, указывая путь. Его чувство опасности молчало. Он знал, что в ближайшее время ни ему, ни его спутникам нечего бояться. Все беспокойство предыдущих дней ушло, оставив за спиной груду мертвых тел. Зверь, насытившийся яростью и смертью, мирно спал, оставив хозяина наедине с собой и своими мыслями.

Мыслей у Ла Тойя было много. Они вились разноцветным вихрем в распухшей от боли голове, и он не знал, что с ними делать. Раны, полученные в бою, уже затянулись, но от большой потери крови до сих пор неприятно кружилась голова, и это мешало сосредоточиться. Сигмон чувствовал, что упускает что-то важное, но никак не мог понять — что именно. Он никак не мог связать воедино разрозненные нити своих подозрений и рассуждений, и на то была еще одна причина, кроме дурного самочувствия. Имя причины было Вэлланор Борфейм, дочь герцога Тарлина Борфейма, будущая королева Ривастана.

Невинный поцелуй до сих пор жег щеку Сигмона, причиняя больше боли, чем все раны, вместе взятые. Граф не был бесчувственным болваном, машиной для убийств, каким видели его со стороны. Он прекрасно знал, что он чувствовал. И что чувствовала она, тогда, в лесу, когда его рука коснулась хрупких плеч. В тот миг он словно пробудился от глубокого сна. Очнулся от холодного оцепенения, в котором провел последнее время, словно ящерица, лишенная тепла. Сигмон почувствовал, как бились вместе их сердца, и в тот же миг ощутил биение самой жизни. Он услышал шепот ночного леса, увидел прекрасный лик луны, смотрящий с высоты в мокрый и холодный лес. Почувствовал, как кровь вытекает из его ран, и понял — он еще жив. И она — Вэлланор Борфейм — тоже живой человек, а не просто имя на древе королевских династий. Он понял это в единый миг просветления и тотчас спрятался за маской чудовища, верного приказам своего короля.

Он не мог позволить себе поступить иначе.

Никто не должен знать об этом. Никто, и в первую очередь — Вэлланор Борфейм. Пусть она видит лишь чешую и холодные змеиные глаза бесчувственного убийцы, с ног до головы залитого своей и чужой кровью. А не славного героя, спасающего принцессу от дракона. Но ведь взгляд, один лишь взгляд мог выдать его и положить начало чему-то, чему лучше не случаться никогда. Вэлланор Борфейм… Нет, Вэлланор Сеговар не должна видеть в Сигмоне Ла Тойя никого, кроме верного ручного зверя, в котором кипит жажда крови.

Зверь, словно почуяв, что речь идет о нем, заворочался в душе Сигмона. Он не мог понять всех тонкостей, испытываемых его хозяином. Ему просто нравилось быть рядом с комочком света, чье имя так приятно отдавалось в его ушах. Он мог позволить себе быть откровенным с самим собой — дикий зверь, что с него взять. Сигмон ему завидовал. Он боялся, что, вновь увидев принцессу, выдаст себя неосторожными взглядом. И благодарил судьбу за то, что их нагнал отряд герцога. Теперь Вэлланор ехала в плотном кольце из всадников, надежно укрытая от чужих взоров. Герцог ехал рядом с ней, и лишь иногда Сигмон ловил на себе его взгляды, исполненные и гнева, и восхищения.

Граф знал, что Борфейм очень зол на него. Сигмон понимал, что нарушил какие-то планы герцога и тем пробудил в нем гнев. Но Борфейм не только сердился на спутника. Как опытный боец, он восхищался его смертоносностью и живучестью. Зверь внутри Ла Тойя чуял, что Борфейм одновременно хочет и убить его, и приручить. Сигмон понимал, что герцог завидует Геордору, которому служит подобное оружие. Борфейм бы не отказался от такого слуги, и, быть может, когда-нибудь… Сигмон постарался выбросить из головы мысли о будущем. Оно скрыто туманом, и следует мыслить о настоящем, чтобы не лишиться того самого будущего.

К счастью, у Ла Тойя был способ отвлечься от мрачных размышлений. На этот раз и у него появился собеседник.

Капитан Паркан — офицер ривастанских порубежников, уцелевший после засады в лесу, не отстал от слуг герцога. Он прибыл вместе с ними, подошел к Сигмону и больше не отходил от земляка. Теперь они ехали бок о бок, возглавляя отряд. Сначала капитан молчал, лишь иногда поглядывая на спутника. Но потом, видя, что тот не спешит с расспросами, принялся рассказывать сам, так, словно делал доклад командиру.

Дорогу они расчистили быстро — воины Борфейма оказались на редкость трудолюбивыми. Погрузив трупы в экипаж, отряд направился к Тиру. Там, у ворот, их ждала встреча — кто-то из путников, слышавших шум битвы, уже успел доложить об этом военным, и гарнизон поднялся по тревоге. Паркану удалось быстро найти общий язык с командованием — здесь были предупреждены о визите северных гостей и ждали их. Когда комендант узнал о засаде, то был сильно раздосадован. Рассказывая об этом, Паркан просто лучился радостью, и Сигмон подумал, что капитан вволю поиздевался над несчастным комендантом, запугав того различными карами вышестоящего начальства до мокрых подштанников. Но что бы там ни случилось, отряд не стал задерживаться в городе. Мертвых поручили военным. Северяне, выполняя приказ герцога, оставили экипаж в городе и, уже не связанные им, бросились по следам хозяина. Паркан, которому следовало вести отряд гостей, признал, что старался просто не отстать от них. А потом… Потом рассказ капитана стал немного невнятным. Но Сигмон и сам догадался — северяне услышали шум боя и остановились, не желая вмешиваться в сражение, кипящее черной магией. Паркан уверял, что пытался заставить их вмешаться, но Сигмон чувствовал — капитан и сам не горел особым желанием вмешиваться в смертельную схватку, от которой тряслась земля. И он не мог его винить за это.

— Потом, когда все кончилось, — сказал капитан, — мы поехали дальше. И в конце концов нагнали вас, граф.

Сигмон кивнул, принимая информацию к сведению. Ему открылся еще один кусочек головоломки, но он решительно не мог понять, куда его следует пристроить. Похоже, воины герцога не трусы. Это хорошо тренированные воины. И в схватку они не вмешались вовсе не из страха, а потому, что получили такой приказ. Или они знали, что их хозяину ничего не грозит. Знали заранее, что чудовище Сеговара примет удар на себя? Или…

— Ваша светлость? — окликнул его Паркан.

Сигмон с удивлением глянул на спутника, словно только сейчас вспомнил о его существовании. Глаза капитана блестели, сам он подался вперед, прижимая раненую руку к груди. Он явно что-то хотел услышать… похвалу? Сигмон усмехнулся, когда понял, что молодой капитан ждет рассказа о ночном бое. Еще одна легенда о чудовище?

— Вы проехали по дороге? — спросил Сигмон.