Рублевка, скрытая от посторонних глаз. История старинной дороги - Георгий Блюмин

Наибольший интерес вызывает личность князя Николая Борисовича Голицына (1794–1866). Это он собрал в Островне богатую нотную библиотеку, которой пользовался в 1885 году, как это отмечалось выше, П. И. Чайковский. Здесь композитор отыскал ноты старинных романсов и воспользовался ими, в частности, для сочинения арии Трике в опере «Евгений Онегин».

Портрет Николая Борисовича Голицына. Неизвестный художник

Род Николая Борисовича Голицына по прямой линии восходит к генерал-фельдмаршалу, «птенцу гнезда Петрова» князю Михаилу Михайловичу Голицыну (1675–1730), который приходится родным прадедом владельцу звенигородской усадьбы. Князь М. М. Голицын прославился тем, что отбил у шведов в 1702 году считавшуюся неприступной крепость Шлиссельбург, что было первой крупной победой русских войск в Северной войне.

Правнук знаменитого генерал-фельдмаршала также немало понюхал пороху на своем веку. Князь Николай Борисович Голицын участвовал в 50 сражениях Отечественной войны 1812 года и заграничных походов русской армии 1813–1814 годов. Это был отважный ординарец князя П. И. Багратиона, награжденный многими орденами и золотой шпагой «За храбрость». Шпага эта ныне хранится в Государственном Эрмитаже. Он сопровождал тяжело раненного в Бородинском сражении П. И. Багратиона в имение его родителей Симы Владимирской губернии.

Князь Голицын переводил на французский язык стихи А. С. Пушкина, а также русских поэтов И. И. Козлова и Н. М. Языкова. В 1836 году он выслал свой перевод стихотворения А. С. Пушкина «Клеветникам России» в Петербург из Артека – крымского имения своей сестры Т. Б. Потемкиной. С Пушкиным князь был знаком и прежде. По утверждению его сына Н. Н. Голицына, «отец сошелся с Пушкиным еще в начале его литературной славы, и отношения их поддерживались до самой смерти последнего».

Великий поэт отозвался на посылку князя Голицына письмом, написанным 10 ноября 1836 года, за два месяца до роковой дуэли:

«10 ноября 1836 года из Санкт-Петербурга в Артек. Тысячу раз благодарю Вас, милый князь, за Ваш несравненный перевод моего стихотворения, направленного против недругов нашей страны. Я видел уже три перевода, из которых один сделан высокопоставленным лицом из числа моих друзей, но ни один не стоит Вашего. Отчего Вы не перевели этой пьесы в свое время, – я бы послал ее во Францию, чтобы щелкнуть по носу всех крикунов из Палаты депутатов.

Как я завидую Вашему прекрасному крымскому климату: письмо Ваше разбудило во мне множество воспоминаний всякого рода. Там колыбель моего «Онегина», и Вы, конечно, узнали некоторых лиц.

Вы обещаете перевод в стихах моего «Бахчисарайского фонтана». Уверен, что он Вам удастся, как все, что выходит из-под Вашего пера, хотя тот род литературы, которому Вы предаетесь, самый трудный и неблагодарный из всех, какие я знаю. По-моему, нет ничего труднее, как переводить русские стихи французскими, ибо, при сжатости нашего языка, никогда нельзя быть столь же кратким. Итак, честь и слава тому, кто справляется с этим так удачно, как Вы.

Прощайте, я еще не отчаялся увидеть Вас в нашей столице, ибо знаю, как Вы легки на подъем. Весь Ваш А. Пушкин».

Известно, как Пушкин мечтал приобрести хотя бы клочок земли в Крыму. В душе поэта постоянно жила память о том времени 1820 года, когда он провел в Крыму, в Гурзуфе, близ Артека, «три счастливейшие недели». Князь Николай Борисович Голицын уехал из Артека в свое звенигородское имение Островня, которое он в шутку также называл Артеком. Артек на крымско-татарском языке означает перепелка, а птицы эти во множестве водились не только в Крыму, но и в подмосковных княжеских владениях.

Вот благоуханный отрывок пушкинской прозы, словно напоенный сладким и родным крымским воздухом. В своем «Отрывке» А. С. Пушкин рассказывает о посещении Крыма вместе с семейством генерала Раевского в августе 1820 года. «Из Азии в Европу» – имеется в виду «Из Тамани в Керчь». Таврида – Крым. Юрзуф – так в пушкинские времена именовали Гурзуф. Итак, читаем и наслаждаемся пушкинской прозой:

«Отрывок из письма к Д. (1824).

Из Азии переехали мы в Европу на корабле. Я тотчас отправился на так называемую Митридатову гробницу (развалины какой-то башни); там сорвал цветок для памяти и на другой день потерял без всякого сожаления. Развалины Пантикапеи не сильнее подействовали на мое воображение. Я видел следы улиц, полузаросший ров, старые кирпичи – и только. Из Феодосии до самого Юрзуфа ехал я морем. Всю ночь не спал. Луны не было. Звезды блистали; передо мною, в тумане тянулись полуденные горы… «Вот Чатырдаг», – сказал мне капитан. Я не различил его, да и не любопытствовал. Перед светом я заснул. Между тем корабль остановился вблизи Юрзуфа. Проснувшись, увидел я картину пленительную: разноцветные горы сияли; плоские кровли хижин татарских издали казались ульями, прилепленными к горам; тополи, как зеленые колонны, стройно возвышались между ими; справа огромный Аюдаг… и кругом это синее, чистое небо, и светлое море, и блеск и воздух полуденный…

В Юрзуфе жил я сиднем, купался в море и объедался виноградом; я тотчас привык к полуденной природе и наслаждался ею со всем равнодушием и беспечностию неаполитанского lazzarone. Я любил, проснувшись ночью, слушать шум моря – и заслушивался целые часы. В двух шагах от дома рос молодой кипарис; каждое утро я навещал его и к нему привязался чувством, похожим на дружество. Вот все, что пребывание мое в Юрзуфе оставило у меня в памяти…

Растолкуй мне теперь, почему полуденный берег и Бахчисарай имеют для меня прелесть неизъяснимую? Отчего так сильно во мне желание вновь посетить места, оставленные мною с таким равнодушием? Или воспоминание самая сильная способность души нашей, и им очаровано все, что подвластно ему?»

Имение «Артек», в котором жил князь Н. Б. Голицын и куда адресовал А. С. Пушкин свои письма, располагалось там, где в наши времена находился Всесоюзный пионерский лагерь «Артек», а ныне находится международный молодежный лагерь отдыха с тем же названием. С одной стороны с «Артеком» граничит поселок Гурзуф, а именно с той его частью, которая носит название «Кипарисный лагерь». Замыкает протяженную вдоль моря территорию «Артека» так называемая Медведь-гора, или Аюдаг, воспетый Пушкиным. Аюдаг в самом деле издали напоминает громадного медведя, склонившего голову к «зеленеющей влаге» Черного моря. Я вспоминаю наши походы на Аюдаг, когда экскурсовод бодрым голосом напоминал нам в лесу, покрывающем гору: «Мы идем по левой задней лапе медведя».

Бахчисарайский фонтан. Фото В. Вельской

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});