Воспоминания склеротика (СИ) - Смирнов Борис Александрович

     Любимая фраза новых репатриантов “рак русит”, которая в переводе означает “только  русский”. Её употребляют, объясняя ивритоговорящим  гражданам Израиля, что всё, что они пытаются растолковать вам на родном им языке, – это, как говорится,  “в позьзу бедных”. Как долго это взаимонепонимание будет продолжаться, трудно сказать. Есть способные люди, особенно молодые, которым язык дается легко или сравнительно легко. Мне же с этим делом всегда было непросто. Если есть на свете чудеса, то одно из них это четверка в моем институтском дипломе по немецкому языку. Иностранных языков я никаких никогда не знал, это огромный пробел в моём воспитании. Ещё в детстве я упустил удивительную возможность освоить французский язык. Моя бабушка, Лидия Борисовна Смирнова, в молодости воспитанная гувернантками, великолепно владела этим языком, свободно говорила, писала и читала. Моя двоюродная сестра, общаясь с ней, уже в семь-восемь лет владела разговорным французским, как и бабушка. Они обе ловко этим пользовались, если надо было что-либо сказать не для постороннего уха. Меня  всегда это очень злило, но запомнить хоть одно нерусское слово я не мог. Я никогда никому не завидую, кроме тех, кто знает любой иностранный.

     В 1976 году на всемирном конгрессе UNIMA в Москве со мной неоднократно пыталась пообщаться весьма интересная женщина. Она мне предлагала, пожалуй, все европейские языки. Но я нервно, со злостью на самого себя, отвечал: - только русский со словарем!

     Сейчас мой возраст и старческий склероз ещё более усугубляют ситуацию. Ивритское слово «савланут» и счет до десяти, с напряженным вспоминанием каждой цифры, да может быть ещё несколько слов, пожалуй, весь мой словарный запас, которым я обзавелся за полтора года пребывания на земле обетованной. Позор, да и только. Когда я узнал, что доброе утро на иврите - это «бокер тов», а добрый вечер – «эрев тов», то довольный позвонил друзьям и сказал: «бокер эрев». Но так собственно было и пару десятков лет назад. В 1981 году, когда я был послан президиумом советского центра UNIMA на Жилинский фестиваль в Чехословакию, у меня была прекрасная переводчица Лариса из Братиславы. Она так легко и синхронно переводила мне спектакли, что было ощущение, что я их смотрю на русском языке. Жила Лариса со мной в одной гостинице и была рядом до тех пор, пока мы не расходились ко сну. Завтракал я правда без неё, поскольку поднимался на рассвете, в шесть или в половине седьмого. Встречались мы с ней у входа в гостиницу в девять утра. Поэтому на завтрак я брал ежедневно только сосиски с яичницей. Это единственное блюдо, которое я мог объяснить официанту, показав два пальца, поскольку порция состояла из двух сосисок. Ко мне часто подсаживался знакомый драматург из г. Мартина, но это ничего не меняло, поскольку он тоже ел сосиски, запивая их американским  джином и заставляя меня составлять ему компанию. К сожалению он по-русски не знал ни “буб-бум”, собственно как и я по-чешски. Мы общались с помощью улыбок и чоканья рюмок. Единственное, что он понимал, это мой отказ от третьей или четвертой порции джина, а я понимал его настоятельную просьбу выпить ещё. Как мне хотелось ему процитировать Саву Морозова, который одному офицеру сказал, что по утрам и скотина не пьёт. Но сделать я этого не мог по причине моей полной тупости в освоении языков. Я каждый день, отправляясь в театр на фестивальные спектакли, спрашивал Ларису: - как будет на чешском языке «добрый день»? -   И каждый раз, входя в кабинет директора, я забывал это короткое приветствие.

     Однажды, в фойе театра я остался один: Лариса отлучилась на несколько минут. И в этот момент ко мне подходит мой собутыльник из Мартина и взволновано что-то рассказывает. В его эмоциональной речи я могу только разобрать слова «Ян Озобал». Это имя президента чешского национального центра UNIMA, очень милого и приятного человека, уделившего мне так много внимания, как гостю фестиваля. А потому каждый раз, как только он произносил это имя, которое во мне вызывало приятные эмоции, я улыбался и одобрительно кивал головой. Но вот подходит моя переводчица, и я прошу, чтобы она объяснила, о чем идет речь. Выясняется, что несколько минут назад Яна Озобала забрала скорая помощь с сердечным приступом. Я со стыдом понял, почему мой собеседник с таким недоумением смотрел на мою улыбающуюся физиономию во время его грустного сообщения. Помня этот неприятный случай, я на непонятную мне речь не реагирую. Уж лучше честно сказать: - «рак русит». Это единственная фраза на сегодняшний день, которую я могу предложить согражданам для общения.

     Конечно, я прекрасно понимаю, что в каждой стране есть свои достоинства и недостатки. На сегодняшний день, при тяжести мириться с ненормальными явлениями, встреченными здесь, все же то положительное, что дало нам новое наше отечество, неизмеримо выше всего, что нам сегодня мешает благополучно дожить отпущенные богом дни. И всё-таки ощущение, что в конце своей жизни, помимо того, что потеряны положение, авторитет, человеческая значимость, заслуженная нелегкими усилиями, я чувствую, что оказался «чужой среди своих». Единственное утешение – это надежда на то, что мой сын со временем станет равноправным и уважаемым гражданином Израиля, а воспитание и разум не позволят ему пренебрежительно относиться к тем, кому суждено будет прибыть на эту землю позже.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Автор, который говорит о собственных

книгах, почти так же несносен, как мать,

которая говорит о собственных детях.

Бенджамин Дизраэли[32]

Воспоминания - вот из-за чего мы стареем.

Секрет вечной юности - в умении забывать.

Э. М. Ремарк

     Нет, нет! Рассуждать о том, что получилось в результате моих воспоминаний, я не стану. Мне просто очень хочется сказать, что меньше всего я желал их закончить на той невесёлой ноте, которая зазвучала в последней главе. Но что сделаешь, если, во-первых, так сложилась жизнь, во-вторых, осенний период всегда навевал тоску, даже такому оптимисту как Александр Сергеевич, а в-третьих, заканчивая свои записки, я расстаюсь со своими друзьями, героями моих воспоминаний и с вами, кто рискнул потратить время на то, чтобы узнать, чем жил простой советский человек, которых миллионы и у которых своя история, своя жизнь, может быть более интересная, чем предложенная вашему вниманию. Хочу верить, что это расставание не будет долгим, и мы найдем способы общения и обмена мыслями. Но пока, конечно, грустно. Наверное, прав был З.Фрейд, который как-то сказал, что «задача -  сделать человека счастливым -  не входила в план сотворения мира».

     И, несмотря на то, что, возможно, некоторые, следуя моему совету в предисловии, отложат эти «записки» недочитанными или вовсе не откроют их, я тешу себя надеждой, что кого-нибудь они всё-таки заинтересуют и принесут хоть какую-нибудь пользу..

     И ещё я хочу сказать, что на этих страницах нет многих имен моих приятелей, коллег, случайных знакомых. Одни не названы потому, что особой роли в моей жизни не играли, другие пропущены, чтобы не обидеть их воспоминанием тех негативных фактов, которые связаны с их именами. Конечно, нет здесь и многих имен близких людей. Да разве всё возможно вместить, что было за более чем семьдесят лет, на двух сотнях страниц.

     Важно то, чтобы мои читатели знали, что я готов подписаться под словами Ю Фучика, который сказал: «Я любил вас, люди, я был счастлив, когда вы отвечали мне тем же, и страдал, когда вы меня не понимали…»

     Пусть закончились эти «Воспоминания склеротика», но жизнь продолжается, и хочется верить, что, несмотря на преклонный возраст и далеко не богатырское здоровье автора, ему удастся ещё что-то сказать людям и поделиться теми мыслями, которые скопились за долгую и нелегкую жизнь, каким-то иным способом, возможно в каком-то ином литературном жанре.