Юрген - Джеймс Кейбелл

– Вы недостаточно знаете, – сказал Юрген, – о евбонийской религии.

– У нас так написано в великой книге, – ответил жрец Нановиза, – дословно, без ошибок и помарок.

– Тогда вы увидите, что король Евбонии является главой тамошней церкви и по своему желанию меняет все пророчества. Мудрый Говлэ прямо говорит об этом, а рассудительный Стевегоний был вынужден согласиться с ним, хотя и с неохотой, как вы тут же обнаружите, справившись с третьим разделом его широкоизвестной девятнадцатой главы.

– Говлэ и Стевегоний, вероятно, знатные еретики, – сказал жрец Заполя. – Я считаю, что это было решено раз и навсегда на Ортумарской конференции.

– Э! – сказал Юрген, которому не нравился этот жрец. – Сейчас я могу поспорить, – продолжил Юрген слегка снисходительно, – что вы, судари, не читали ни Говлэ, ни даже Стевегония в свете комментариев Фосслера. И вот поэтому вы их недооцениваете.

– Я, по крайней мере, читал каждое слово, когда-либо написанное любым из этих троих, – ответил жрец Слото-Виепуса, – и нужно сказать, с живейшим отвращением. – А этот Говлэ, в частности, как я спешу согласиться с моим ученым коллегой, самый знаменитый еретик…

– О сударь, – испуганно сказал Юрген, – что вы такое говорите о Говлэ?

– Я говорю вам, что был возмущен его «Historia de Bello Veneris»…

– Вы меня удивляете: все же…

– …Потрясен его «Pornoboscodidascolo»…

– Я едва могу поверить: даже при этом вы должны допустить…

– …И поражен его «Liber de immortalitate Mentulae»…

– Сударь, признавая, что это ранняя работа, в то же самое время…

– …И был шокирован его «De modo coeundi»…

– Но тем не менее…

– …И раздражен невыразимой гнусностью его «Erotopaegnion»! Его «Cinaedica»! А особенно его «Epipedesis», этой самой тлетворной и пагубной книгой, quern sine horrore nemo potest legere…

– Все же, вы не можете отрицать…

– …И прочитал также все опровержения взглядов этого мерзкого Говлэ, написанные Занхием, Фавентином, Лелием Винцентием, Лагаллой, Фомой Гиамином и восемью другими восхитительными комментаторами…

– Вы очень точны, сударь, но…

– …Короче, я прочитал все книги, которые вы можете себе вообразить, – сказал жрец Слото-Виепуса.

Плечи у Юргена поднялись до ушей, и Юрген молча вытянул вперед руки ладонями вверх.

«Да, я понимаю, – говорит Юрген самому себе, – что этот Реалист для меня чересчур обстоятелен. Тем не менее, он выдумывает факты: он публично опровергает Говлэ, которого лично я выдумал, цитируя книги, которые никогда не существовали. А это нечестно, теперь у Юргена остается только один шанс, но, к счастью, верный».

– Что вы там вертите у себя в кармане? – спрашивает старый жрец Заполя, ерзая и приглядываясь.

– Ага, вы вполне можете об этом спросить! – восклицает Юрген. И он развернул пергамент, который вручил ему Магистр Филолог и который Юрген берег до того времени, когда тот понадобится больше, чем его бойкий язык. – О самые неправедные из судей, – твердо говорит Юрген, – слушайте и трепещите! «После смерти Адриана Пятого Педро Хулиани, который должен был быть назван Иоанном, Двадцатым, по причине некоей ошибки, вкравшейся в вычисления, оказался возведенным на святейший престол в качестве Папы Римского Иоанна Двадцать Первого».

– Ха, и что нам с этим делать? – спросил жрец Нановиза, подняв брови. – Зачем вы рассказываете нам о таких неуместных вещах?

– Я думал, это вас заинтересует, – сказал Юрген. – Этот факт показался мне весьма забавным. Поэтому я подумал, что должен его упомянуть.

– Тогда у вас очень странные представления о забавном, – сказали они ему. И Юрген понял, что либо воспользовался заклинанием неправильно, либо чары его магии вожди Филистии недооценили.

Глава XXXIII

Прощание с Хлоридой

И вот филистеры вывели своих пленников и приготовились исполнить приговор. Но прежде они позволили молодому королю Евбонийскому поговорить с Хлоридой. – Прощай, Юрген! – сказала Хлорида, тихо всхлипывая. – Меня мало волнуют дурацкие слова, высказанные против тебя жрецами Филистии. Но длиннорукие палачи уже рубят мое дерево, чтоб распилить его на доски и сделать кровать для королевы Филистии: это первое, что приказала сегодня утром королева Долорес. И Юрген воздел руки к небу.

– Ох уж эти женщины! – сказал он. – Что бы подумал об этом мужчина?

– Поэтому, когда мое дерево срубят, мне придется удалиться в мрачные края, где вообще не существует смеха и где смущенные мертвецы без толку бродят по лугам с непахнущими асфоделями и по тоскливым миртовым рощам – смущенные тихие мертвецы, которые даже не могут плакать, как я сейчас, но могут лишь гадать, о чем же они сожалеют. И мне тоже придется отведать летейской воды и забыть все, что я любила.

– Ты должна поблагодарить своих праотцев за воображение, моя милая, а то твоя судьба была бы еще хуже. Я отправляюсь в куда более варварскую преисподнюю, в Ад людей, которые думали исключительно о пламени и вилах, – печально сказал Юрген. – Всякие там черти, выдуманные болезненным воображением предков. – И он поцеловал Хлориду в лоб. – Моя милая, милая девочка, – сказал он, всхлипнув, – пока ты помнишь меня, делай это милосердно.

– Юрген, – и она вцепилась в него, – ты ни разу, ни единую минуту не был зол по отношению ко мне. Юрген, ты не сказал ни одного грубого слова ни мне, ни кому-либо другому за все время, что мы жили вместе. О Юрген, которого я любила так, как ты не мог любить никого, не много же другие женщины оставили мне для почитания!

– В самом деле, жаль, что ты любила меня, Хлорида, я не достоин этого. – И какое-то мгновение Юрген так и думал.

– Если б так сказал кто-нибудь другой, Юрген, я бы рассердилась. И даже твои слова волнуют меня, потому что никогда не существовало между двух холмов гамадриады, у которой был бы хоть вполовину такой безумно-умный муж, настолько легкомысленно относящийся ко времени и судьбе, с черными, прилизанными на одну сторону волосами и огоньком в озорных карих глазах.

И Юрген понял, что это представление о нем Хлориды и что она наверняка именно таким его и запомнит. И он больше всего на свете был уверен в том, что ни одна женщина не попытается понять мужчину, которого она решилась любить, нежить и холить, как рабыня.

– Милая моя женушка, – сказал Юрген, – но я же любил тебя, и мое сердце сейчас разрывается на части, когда тебя отнимают у меня. А воспоминания о твоем нраве и радости, которую он мне приносил, будут вызывать во мне огромную гложущую тоску во все грядущие долгие времена. О, не напыщенной любовью любил я тебя – без безумия и возвышенного бреда, и без длинных речей, но любовью, соответствующей моему положению, – тихой, сердечной любовью.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});