Апокалипсис Томаса - Дин Кунц

— Воняют только деформированные, — ответил Тимоти.

Это меняло дело в худшую сторону. Если они не воняли, то, возможно, при желании могли передвигаться бесшумно. И как я мог подготовиться к встрече с не имеющими запаха, не издающими ни звука уродами, если они неожиданно выскакивали как черт из табакерки.

В дальней части дома послышался выстрел помповика. Первый крик мог трактоваться и как рев ярости, и как визг боли. Не вызывало сомнений лишь одно: вырвался он из горла свиньи.

Но второй крик, прозвучавший на пятках у первого, был человеческий, и его переполнял такой леденящий кровь ужас, что не хотелось бы когда-либо услышать его вновь. Крик не стихал полминуты, а то и дольше, настолько переполненный животным страхом и агонией, что мне вспомнилась картина Гойи «Сатурн, пожирающий своих детей», еще более жуткая, чем ее название.

Хотя никто из обитателей Роузленда не был Тимоти другом, включая и его отца, крик этот так сильно подействовал на мальчика, что его затрясло, а из глаз потекли слезы.

Поскольку в крике всегда проскакивают интонации обычного голоса человека, я не сомневался, что мы засвидетельствовали смерть шефа Шилшома.

Границы, накладываемые реальностью на всех нас, теперь стали очевидны даже тем, кто верил, что они живут, не признвая ни ограничений, ни правил, ни страха.

Я не мог их пожалеть, потому что настоящая жалость идет рука об руку с желанием помочь. Я не собирался ради них подвергать риску себя и Тимоти.

Но меня неожиданно тронуло признание пустоты, которой не избежать, услышанное мной в этом долгом, мучительном предсмертном крике. Худшая и лучшая части человечества стоят в той же самой холодной тени, и даже заслуживающий смерти может вызвать во мне дрожь сочувствия, которая пробирает до мозга костей.

Крик оборвался, и дом вновь накрыла мертвая тишина.

Если бы нам противостояли только Стоящие-вне, то действительно мы могли бы затаиться на несколько минут, дожидаясь, пока все уроды поднимутся из подвала, и вернуться туда. Но эти свиноприматы могли учуять нас везде, за исключением большой холодильной камеры на кухне, в которую мог без труда войти человек.

Помимо того, что мы могли не открыть холодильник изнутри, мне не хотелось прятаться в нем по той же причине, по какой я не стал бы прятаться на общей кухне деревни людоедов.

Повернувшись к Тимоти, я прошептал:

— Раз уроды в доме, нет причин не выйти из него, снаружи спрятаться легче. Где пульт управления стальными пластинами, закрывающими окна и двери?

— Я н-не знаю.

— Даже не догадываешься?

— Нет, — ответил он. — Н-нет.

Он потянулся ко мне. Я взял его за руку. Маленькую, и холодную, и влажную от пота.

За девяносто пять лет его одинокого существования он прочитал тысячи книг, из которых и черпал весь свой жизненный опыт. Тысячи жизней в тысячах книг, прожитые на благо других, плюс долгие годы близкого соседства с ужасами Роузленда, но при этом он не только сохранил здравомыслие, но в какой-то части своего разума и сердца оставался маленьким мальчиком, крепко державшимся за зернышко невинности. Даже в таких условиях он сумел сохранить ту толику чистоты, с которой родился.

Окажись я на его месте, мне бы такое не удалось, и я боялся его подвести, хотя чувствовал, что иначе и не получится, с того самого момента, как он так доверчиво улыбнулся мне на лестнице.

Окутывающая дом тишина и предлагала нам перейти к активным действиям, и рекомендовала не рыпаться.

На другой стороне этой большущей комнаты, около юго-восточного угла, открылась замаскированная панелями служебная дверь, и в гостиную вошла миссис Теймид, напоминая опытного копа, переступающего порог: пригнувшись, держа пистолет в обеих руках, поводя стволом слева направо.

Хотя мы находились по диагонали от нее, у стены и в тени, она нас увидела, и я буквально почувствовал ее ярость, когда она заговорила:

— Паршивый сукин сын, — прошипела она. Возможно, нависшая над ней опасность заставила ее на какое-то время отказаться от матерных ругательств. — Ты впустил их в дом.

Как было и в случае с Тимоти в подвале, я приложил палец к губам, чтобы поделиться моей убежденностью в том, что нам лучше молчать, независимо от того, как мы относимся друг к другу, потому что обмен громогласными претензиями приводил к печальному результату: нас могла постигнуть участь Джэма Дью и Шилшома.

Она выстрелила в меня.

Глава 44

Да, миссис Теймид являла собой такое же зло, как великий Альберт Эйнштейн — для современной физики, да, она ни разу не прошла мимо греха, чтобы не поддаться ему, да, она ни в чем не привыкла себе отказывать, да, она была больная на всю голову, но все это не означало, что ей не хватало здравого смысла, чтобы понять, как должно вести себя в сложившейся ситуации. Крики и выстрелы только привлекали сюда уродов.

Большинство безумцев, которым нравится убивать, хитры, но не мудры. Выжить они стремятся ничуть не меньше, чем найти девушку, чтобы обезглавить ее, или ребенка, чтобы задушить. Расшумевшись, миссис Теймид поступила глупо. И мне хотелось ей об этом сказать.

Она вновь выстрелила в меня и Тимоти. С расстояния в шестьдесят футов, если цель находится в тени, а вокруг полным полно мебели, надо быть хорошим стрелком, чтобы не промахнуться. Она промазала.

Я тоже не смог бы попасть в нее с шестидесяти футов, да и к стрелковому оружию прибегаю в самую последнюю очередь, когда не остается ничего другого, как стрелять.

Ее третья пуля прожужжала в дюйме от моего правого уха.

Повернувшись спиной к амазонке, рискуя тем, что ей повезет и четвертая пуля раздробит мне позвоночник, я потащил Тимоти ко второй служебной двери, также аккуратно замаскированной в панелях обшивки, которой я уже пользовался раньше, чтобы попасть в библиотеку. Но когда мы приблизились к ней, она начала открываться, и я отскочил к стене, потянув за собой мальчика, так что дверь, распахнувшись, скрыла нас от вошедшего в гостиную.

И хотя я тоже не видел, кто вошел, низкое рычание идентифицировало пришельца как представителя желтоглазой стаи. Урод сделал два шага и остановился спиной к нам.

Дверь начала медленно закрываться, выставляя на всеобщее обозрение меня и мальчика. Поскольку ручка или что-то выступающее отсутствовали (чтобы дверь сливалась с панелями), я не мог помешать двери закрыться. Для того, чтобы открыть дверь с другой стороны, требовалось только толкнуть ее, а с этой — нажать на кнопку на соседней панели.

Урод застыл и уставился на миссис Теймид, которую тоже окутывали тени. Что-то пробормотав, урод погрозил ей топором.

Миссис Теймид выстрелила еще дважды. Вроде бы целилась в меня, а не в урода, хотя угроза исходила как раз от него.

Пули расщепили деревянную панель. Я полагал, что благодаря Мафусаилову потоку раны в стене уже начали затягиваться.

Урод что-то громко крикнул, то ли заблеял, то ли захрюкал.

Миссис Теймид начала стрелять вновь, назвав его глупой свиньей, хотя и до, и после «глупой» вставила нехорошее слово. Посоветовала оглянуться, добавив: «Разберись с ублюдком, разберись, разберись!»

Я даже представить себе не мог, что уроды понимают английский, и они, скорее всего, не понимали, потому что этот монстр вновь издал дикий вопль и потряс топором.

Широко посаженные глаза на длинном черепе отличались отличным периферийным зрением. Если бы мы с Тимоти шевельнулись, урод тут же бы нас заметил.

В этом случае мне бы потребовалась вся удача на свете, чтобы завалить его до того, как он успеет повернуться на сто восемьдесят градусов и ударить меня топором. При длине его рук ему хватило бы для этого одного шага.

Медленно, чтобы мое движение не привлекло его внимание, в надежде выстрелить до того, как он нас учует, я поднял «беретту».

Служебная дверь, которая медленно закрывалась, распахнулась вновь. Второй урод вошел в гостиную. Этот дальше проходить не стал, остановился, не давая двери закрыться.

Он находился так близко, что я мог коснуться его, не вытягивая руки. Конечно же, я и мечтать не мог убить их обоих до того, как один из них убил бы нас.

Если бы возбуждение от недавнего убийства не заставило свиноприматов что-то бормотать, а то и рычать, они бы услышали мое шумное дыхание.

Миссис Теймид выстрелила вновь, на этот раз, возможно, в одного из уродов.

Тот, кто стоял к ней ближе, метнул топор с такой силой и точностью, что он, пролетев через гостиную, лезвием вонзился в грудь миссис Теймид.

Тут и выяснилось, что она совсем не бессмертна и никакая не богиня. Смерть пришла так внезапно, что миссис Теймид не успела даже издать крик протеста.

Когда женщина упала, урод, метнувший топор, помчался к ней и торжествующе повизгивал, пересекая гостиную. Что-то в нем было от обезьяны, потому что, пусть и двигался он как человек, эмоциями, скорее, напоминал низших приматов. А благодаря обезьяньей способности к насилию убийства совершались ими с такой жестокостью, что Константин Клойс с его убийствами выглядел чинным и добропорядочным злодеем из какого-нибудь романа Агаты Кристи.