Стервы - Джиллиан Ларкин

А что подумает Маркус, когда узнает, что чистенькая невинная девица, в которую он по уши влюбился (хотя поначалу собирался скомпрометировать ее), — побывала в таком количестве скандалов, какого Маркус за всю жизнь не увидит?

— Мадемуазель! — послышался из-за двери тонкий, как у мышки, голосок Клодины.

Лоррен молитвенно сложила руки с зажатой между ладонями фотографией.

— Je pense que Глория дала le учебник Кларе, parce que я не нашла его в sa chambre[114]. — Она нервно махнула рукой в сторону стопки книг на ночном столике Клары. — Quel dommage![115]

— Oui, dommage[116], — согласилась Клодина, так и стоя в дверях. — Вы знаете, мой английский, он лучше ваш французский! Вы со мной английский можете говорить. Я понимать. — И Клодина проводила Лоррен по величественной лестнице до самых дверей дома.

— Ах, Клодина, — воскликнула Лоррен, уже стоя на крыльце. — Не трудитесь рассказывать Глории, что я здесь была. Лучше я сама ей об этом расскажу, non[117]? То есть я хотела сказать s’il vous plaît[118].

— Как пожелаете, мадемуазель, — захлопала глазами Клодина. — Глория, она все равно не слушать, что я говорить.

Как только дверь за ней захлопнулась, Лоррен отлепила фото от потной ладони и положила его в сумочку.

На улице заметно похолодало, подул пронизывающий ноябрьский ветер. В небе висела полная оранжевая луна. Лоррен жила за несколько кварталов отсюда, и пока дошла домой, в полной мере ощутила, что надвигается зима. Но внутри у нее все горело, ведь в сумочке с черной бахромой лежало фото Клары.

После сегодняшней встречи с Бастианом обиженным остался он, а не она. А визит в особняк Кармоди оставил на этот раз победу не за Кларой, а за Лоррен.

И по пути домой Лоррен с каждым шагом строила новые планы, а перед ликом луны дала себе клятву: больше она никому не позволит себя дурачить.

22

Глория

В лорелтонской школе было время большой перемены. Глория сидела в столовой, одна за столиком, и жевала куриные фрикадельки. Она уже пожалела, что не пошла на занятия по домоводству к старушке мисс Такер, не стала учиться пришивать пуговицы, а вместо этого предпочла страдать в столовой. Ей было невыносимо видеть вокруг сгрудившихся за столами девочек, которые жевали, не переставая сплетничать.

За последние две недели она уже привыкла ходить на большой перемене в библиотеку, где на сорок три минуты получала совершенно необходимую передышку от несмолкающих язвительных перешептываний и реплик одноклассниц. Но сегодня библиотека почему-то оказалась закрытой, и у Глории не осталось другого выбора, кроме столовой: в соответствии с правилами, школьницы во время перемены не могли покидать территорию школы.

Она пыталась читать, однако уже минут десять как застряла на одной строчке «Зарисовок из чертополоха» Эдны Сент-Винсент Миллей[119].

Стоило ей прочитать одну строчку, и мысли вихрем уносились к Джерому. Она думала о нем целые дни напролет. Это было настоящее наваждение. Она ведь не виделась с ним уже целую неделю, после того вечера в его квартире. И чем дольше она его не видела, тем сильнее сомневалась в происшедшем: действительно она выговорила те слова — что хочет его? И они действительно в конце концов поцеловались? Тот поцелуй был таким чудесным, таким чистым, что при одном воспоминании у нее дрожали коленки.

Ах, если бы не назначенный сегодня на полвосьмого вечера прием в честь помолвки, к которому мама готовилась с того дня, когда Глория познакомилась с Бастианом!

Глория ощутила, как что-то слегка стукнуло ее по затылку, и сразу послышалось противное хихиканье. Она замерла. «Не опускайся до того, чтобы оборачиваться, — приказала она себе. — Не отрывайся от книги». Но потом в затылок ей попало еще что-то.

Это стреляли из трубочек шариками жеваной бумаги.

У Глории кровь прилила к щекам, она обернулась и встретилась взглядами со своими заклятыми врагами — Анной Томас, Стеллой Маркс и Амелией Стоун. Эти неугомонные брюнетки с косичками изо всех сил старались испортить Глории как можно больше крови. Сегодня у нее не было настроения пикироваться с ними.

— Это вы, кажется, потеряли, — сказала Глория, вынула из волос застрявшие там липкие шарики из белой бумаги и швырнула в девчонок.

— Ах нет, оставь себе на память, — проворковала Стелла и презрительно скривила тонкую губу, обнажая щербатые передние зубы. — Но если уж говорить о том, что потеряно, — кажется, твое достоинство крепко застряло в бюро находок. Не хочешь пойти забрать его?

И девчонки разразились новым приступом хохота.

— Как я понимаю, ты не пойдешь больше на прослушивание, чтобы участвовать в школьном мюзикле? — полюбопытствовала Амелия.

— Еще как пойду, — парировала Глория, хотя и понимала, что делать этого, скорее всего, не станет. Все годы учебы в старших классах она постоянно мечтала о том, чтобы поучаствовать в школьном музыкальном спектакле, куда брали только учениц выпускного класса. В нынешнем году в школе ставили «Бедняжку из высшего общества» Роджерса и Харта[120]. Но Глории вообще не хотелось петь, если за роялем не сидит Джером. Впрочем, рассказывать об этом противным девчонкам она не собиралась. — Отчего же мне не идти на прослушивание?

— Ну как же, там ведь нет ролей для цветных мальчиков, — сказала Анна, отхлебывая молоко из стакана. — А мы ведь знаем, как сильно ты их любишь.

Это уже было слишком. Глория закрыла книгу, кровь прилила к ее щекам.

— Ты права, — заметила она. — Я их просто обожаю.

Она пулей вылетела из столовой и помчалась по коридору, подальше от несносных девчонок. Больше она не в силах была ни минуты оставаться в этой школе.

Но сбежать с приема в честь помолвки не удастся. Глория уже сумела помириться с матерью, извинившись и убедив ее в том, что все происшедшее — не более чем легкомысленный порыв. И Бастиану она принесла свои извинения, заверив, что больше ни за что не станет петь в том «притоне греха». Одно неискреннее «ну, прости меня, пожалуйста» за другим.

Но никогда, даже ради спасения жизни, она не станет извиняться перед…

— Глория! — У самого шкафчика с ее вещами стояла Лоррен.

— Можно мне заглянуть в свой шкафчик? — напряженным голосом спросила Глория. Лоррен была похожа на голодную ворону: щеки у нее запали, под глазами залегли фиолетовые тени.

— Выслушай меня, пожалуйста, и тогда я смогу объяснить тебе, что я в жизни…

— Нечего тут объяснять! — отрезала Глория.

— Но если бы ты послушала, что я скажу, пока не начался твой прием…

— Мой прием? — переспросила Глория, не веря своим ушам. — Видит Бог, я от всей души надеюсь, что ты там не появишься, сама понимаешь. Тебе же лучше будет. — Глория протянула руку к шкафчику через голову Лоррен. — А теперь пропусти меня, будь добра. — И оттолкнула Лоррен в сторону.

Глория схватила пальто, с треском хлопнула дверцей шкафа и побежала по коридору прочь из школы, не заботясь о том, видят ли столь вопиющее нарушение школьных правил директриса или кто-то из учителей. И не остановилась, пока не вскочила в такси, не помчалась на окраину города, чтобы сию минуту увидеть единственного человека, которого она желала, который был ей необходим.

***

Она промерзла до костей, когда очутилась на Норт-Бродвее. Накануне ночью прошел кратковременный дождь, а потом температура резко упала и улицы покрылись толстой ледяной коркой.

Глория не отдавала себе отчета в том, как сильно волнуется, пока такси не затормозило перед самым клубом. Она не сомневалась, что Джером там — репетиции днем в пятницу считались обязательными, — но ведь она не была в «Зеленой мельнице» с той самой ночи, когда Бастиан разоблачил ее как лгунью, притворщицу, избалованную девицу, играющую в переодевание.

А теперь она возвращалась сюда. Сделав глубокий вдох, Глория постучала в дверь без вывески. Приоткрылось знакомое окошко, в нем мигнул знакомый карий глаз.

— Это Глория, бывшая… бывшая звезда клуба.

— Что вам нужно?

— Я… я пришла повидать, — она хотела сказать «Джерома», но сообразила, что это, возможно, не лучший вариант, — то есть посмотреть, не забыла ли я в клубе чего-нибудь. В ту ночь, когда пела здесь.

Глаз прищурился, вглядываясь в нее. Затем его обладатель неприветливо сказал:

— Никуда не уходите.

Окошко захлопнулось. Глория воспользовалась паузой, чтобы снять с пальца обручальное кольцо. Когда-то, в разгар репетиций, это служило ей первым шагом при смене наряда. Сейчас она стянула его с пальца и упрятала в школьный ранец, чувствуя себя неисправимой притворщицей.

Дверь отворилась, и Глория шагнула в знакомую полутьму.