Питер - Шимун Врочек

— Не знаю, как некоторым молодым людям, — съязвил Водяник, — а так руки — для того, чтобы получать тактильные ощущения!

— А я про что? — удивился Убер. Голос его плавал где-то поверху, над головой Ивана. Такое ртутное пятно под самым потолком камеры.

— Ощупывайте пол, Иван. Михаил, вас это тоже касается. Пытайтесь, скажем так, видеть кончиками пальцев… Описывайте ощущения. Видите, уже два канала сенсорной информации мы задействуем.

— А в-третьих… — профессор помедлил. — Мечтайте. Вспоминайте. Это же идеальные условия для медитации. «Религиозный опыт» можно получить не только от ЛСД или фиолетовой пыли. Понимаете?

— Вы это серьезно, Проф? — спросил Уберфюрер. Его голос потяжелел и перелился в ртутную обтекаемую каплю, опустился ниже. Иван чувствовал присутствие и движение этой капли чуть выше своей головы, чуть дальше к профессору.

Тот, правда, уже был совсем маленьким слоном.

— А что делать? — сказал Проф. — Кстати! Кто знает какие-нибудь стихи?

— Именно стихи? — удивился Кузнецов. — А почему?

— Сенсорный голод — напрямую ведет к эмоциональной заторможенности. Человек скучает по любым поводам развеять скуку, но когда получает задание — он к нему равнодушен. Мы не можем потерять волю к борьбе.

Пауза. Капля Уберфюрера изогнулась и достигла профессора, зависла, рассматривая.

— Вот теперь, Проф, — сказал Убер. — Вы говорите дело. Всем проснуться! Кто первый читать стихи? — Пауза. — Тогда это буду я. Итак: Редьярд Киплинг, «Гиены».

Когда похоронный патруль уйдети коршуны улетятПриходит о мертвых взять отчетмудрых гиен отряд.

За что он умер и как он жил —это им все равно.Добраться до мяса, костей и жилим надо, пока темно.

Читал Уберфюрер негромко и сдержанно. Иван начинал видеть этих гиен, вереницей идущих через мертвое поле. Люди лежали на нем в резиновых плащах и противогазах, почерневших от гари, вдалеке поднимался дым от огромной ядерной воронки.

Война приготовила пир для них,где можно жрать без помех.Из всех беззащитных тварей земныхмертвец — беззащитней всех.

Козел бодает, воняет тля,ребенок дает пинки.Но бедный мертвый солдат короляне может поднять руки.

Гиены вонзают клыки в песоки чавкают и рычат.И только солдатские башмакинавстречу Луне торчат.

И вот он вышел на свет, солдат.Ни друзей, никого.И только гиеньи глаза глядятв пустые зрачки его.

Гиены и трусов и храбрецовжуют без лишних затей.Но они не пятнают имен мертвецов,это — дело людей[1].

Когда Убер закончил, установилось молчание. Иван даже не сразу понял, где находится. Он все еще видел это поле, эти гиеньи глаза (хотя гиен он никогда их не видел, кажется) в темноте, в лунном свете.

Да, пятнать имена мертвецов — это чисто человеческое увлечение. Звери честнее.

Твари наверху честнее, чем Сазонов.

Всяко, подумал Иван.

* * *

— Помолимся, братие!

В темноте опять звучал этот голос. Да что такое?! Даже поспать не дают! Иван заерзал, перевернулся на другой бок, попытался натянуть куртку поплотнее. Блин, холод от пола собачий просто.

— Нет ада ни на земле, ни в небесах, — продолжал голос. — И нет рая. Осталось одно чистилище, где душам вечно скитаться, не зная покоя и радости. И называется оно: метро. Аминь.

— Аминь, — согласился хор.

— Грядет время, братья. Зверь все ближе! Ближе! Ближе!

Какой к чертям зверь? — Иван понял, что темнота мешает ему сосредоточиться, перестать перескакивать с мысли на мысль. Соберись, велел он себе. Надо отсюда выбираться к чертовой матери…

Но сил собраться не было.

Когда голоса на мгновение умолкли, он провалился в сон.

* * *

— Вы знаете, я вдруг понял… Щелчок, — профессор помедлил. — Он действительно сказал «щелчок»?

— Кто сказал? — Иван поднял голову, он сидел, прислонившись к решетке.

— Наш тюремщик. Игнат, кажется…

— Да, он сказал «щелчок» или ответить на щелчок — и что из этого? — вступил Уберфюрер.

— А то, что это означает… Он играл в ЧГК!

— Серьезно? — удивление в голосе Уберфюрера. — Ваш коллега?

— Что такое «чэгэка»? — спросил Иван.

— «Что? Где? Когда?». Игра такая была, интеллектуальная. Это наш профессиональный жаргон. «Щелчок» — взятие вопроса влет. Или когда версия «щелкает» — то есть, очень красиво подходит к вопросу. Понимаете?

— Нет, — сказал Уберфюрер. — А, черт. Понимаю. И что дальше?

План составился совершенно фантастический. По словами Водяника, ЧГК — это невероятный драйв, приток адреналина. Фактически наркотик. Тот, кто когда-либо играл, этого никогда не забудет. Идея профессора состояла в том, чтобы снова подсадить тюремщика на этот наркотик, а потом по просить о помощи. В общем, раскрутить.

— Ну-ну, — сказал Уберфюрер, выслушав. — Фигня какая-то, я вам говорю. Давай, действуйте, а я посмотрю. Только ни фига у вас не выйдет.

— Спасибо за оптимизм, — съязвил Водяник.

— Да не за что.

В следующий обход они начали забрасывать крючок. Когда шаркающие шаги оказались совсем рядом, Иван повысил голос:

— Моя очередь! В общем, так: выйти на поверхность из метро можно не только через шахту эскалаторов, но и через эту штуку — но обычно через эту штуку не ходят даже физически сильные люди. Но если бы эта штука находилась в Москве, то все было бы гораздо проще — потому что там эта штука гораздо короче. Как называется эта штука? Ваш ответ, Проф?

Напряженное молчание. Игнат продолжал обход. Звяканье миски…

— Ну, что, Проф? Сдаетесь?

Бульканье воды. Скрежет железной кружки по бетонному полу.

— Э-э… Может быть, хмм… предположу, что это… скажем, пожарная лестница?

Снова шаги.

— Нет. Внимание, правильный ответ. — Иван выдержал паузу. — Это… вентиляционная шахта! ВШ, короче. В Москве они короткие, двадцать — тридцать метров, а в Петербурге от пятидесяти метров и глубже. И еще там лестницы обычно сгнили… — добавил Иван для красочности. Впрочем, так оно и есть. — На фиг сгнили.

Про различие между московским метро и питерским Иван знал от Косолапого. А вопрос они составляли вместе с профессором. А потом Иван учил его наизусть, чтобы не сбиться в ответственный момент.

Тюремщик подошел уже совсем близко. Шаги…

— Мда. Источник, как я правильно понимаю: личный опыт автора вопроса? — язвительно заметил Водяник.

Шаги резко остановились. Долгая пауза.

— Что ты сказал? — произнес Игнат.

— Это вы мне? — уточнил профессор.

— Ага.

— Во-первых: «вы сказали», — холодно поправил Водяник. — А во-вторых, я говорю: вопрос кривой совершенно. Как такой брать?

— Значит… — Пауза. — Вы здесь играете?

Рыбка заглотила крючок.

* * *

Иван загадал, что тюремщик выдержит до следующей кормежки. Ошибся. Игнат выдержал гораздо дольше. Только после второй кормежки, когда Иван начал думать, что все потеряно, в темноте раздалось шлепанье босых ног по бетону. Затем тяжелый вздох.

— Эй! Вы были в Клубе? — спросил слепой.

— Конечно. А что?

— Не обманываете?

Иван даже привстал. Вот и наша рыбка.

— С чего бы? — удивился Водяник. — Конечно, профессионально из всей нашей компании играл только я… И откровенно говоря, вот эти мои приятели — ну совершенно мне не соперники. При всем моем к ним глубоком уважении.

— Спасибо, — съязвил Иван.

— Да? — в голосе Игната было недоверие. — А может мы… нет, конечно, нет.

— Вы тоже играли?

— Ну, если это так назвать…

— Я так и почувствовал, что вы из наших, — сказал Водяник. — Даже хотел предложить сыграть. Но, думаю, это будет несколько нечестно. Вы за время жизни здесь несколько утратили навыки, в то время как я…

— Может проверить! — возмутился Игнат.

— Вы бросаете мне вызов? — уточнил профессор.

— Да! — отрезал Игнат. — Только откуда мы возьмем вопросы?

— А что, базу Степанова уже отменили?

Молчание. Иван прямо чувствовал, как скрипят мозги тюремщика.

— Вроде бы еще нет, — по голосу чувствовалось, что Игнат улыбается.

— Каждый из нас наверняка знает вопросы, которых не знает другой. Можно попробовать. Только чур без всяких «пошути, как дядя Петя», — сказал Водяник. — Терпеть не могу такие идиотские вопросы.

— Обижаешь!

* * *

Пока они бомбардировали друг друга вопросами, Иван успел и заскучать и подремать. Маньяки, одно слово.