Генерал-адмирал - Роман Злотников

Между тем генерал передо мной заливался соловьем:

— …одиннадцатого апреля было выпущено триста пятьдесят пуль с восемью задержками, нынче — четыре серии в шестьдесят, семьдесят пять, сто и полная лента в триста тридцать три пули с девятью задержками и тремя поломками… испытанная картечница представляет более сложный механизм, нежели испытанные у нас картечницы, стреляющие от движения рукоятки… в минуту выпускалось около трехсот сорока выстрелов. Между тем как из пятиствольной картечницы Норденфельда можно выпустить по триста пятьдесят пуль в минуту, и без задержек. Кроме того, при порче механизма картечницы Максима орудие на некоторое время перестает действовать; между тем как пятиствольная картечница при порче механизма одного из стволов безостановочно продолжает стрелять из других… Вследствие большой сложности механизма одноствольной картечницы Максима сравнительно с пятиствольной Норденфельда, у нас уже испытанной во всех отношениях и большим числом выстрелов, в первой можно ожидать более частых неисправностей…

И тут раздался голос самого Максима:

— Your Highness…[27]

Генерал прервался и недоуменно покосился на перебившего его изобретателя. Впрочем, он был не одинок: на американца уставились все.

— Вы не хотели бы лично испытать мое изобретение? — Андрюша переводил достаточно быстро, но поскольку они с Максимом говорили на два голоса, у меня было достаточно времени, чтобы точно сыграть лицом переход от абсолютной скуки к некоторому интересу. Нет, я не переоцениваю свои актерские способности, они вполне себе средненькие, но бог ты мой, кому здесь в голову может прийти, что великий князь, член императорской фамилии и прочая, прочая, вздумает изображать нечто перед каким-то там изобретателишкой?..

— Испытать?.. — Я задумчиво ударил лайковыми перчатками по левой руке. — А почему бы и нет?

И мы всей толпой двинулись к установленному на идиотской треноге пулемету, заметно отличавшемуся от того образа, который сложился в голове у каждого из нас по фильмам и увиденному в музеях или на реконструкциях сражений Великой Отечественной. Я уселся на сиденьице, закрепленное на тыльной, длинной опоре треноги, ухватился за рукояти и подвигал стволом. Рядом хлопотал Максим, размахивая руками, хлопая крышкой ствольной коробки и поясняя мне всякие технические тонкости. Я изобразил на лице легкую досаду. Максим мгновенно уловил мою гримасу и тут же сделал приглашающий жест. Я надавил на спусковой крючок…

Первая очередь окончилась конфузом. Уже где-то на шестом патроне подаватель закусил матерчатую ленту и пулемет заткнулся. Максим скакнул к нему, торопливо откинул крышку ствольной коробки и завозился там. Я же сидел с недовольной миной. Наконец Максим снова захлопнул крышку и, пробормотав извинения, опять сделал приглашающий жест. Я снова надавил на спусковой крючок…

Ленту в триста тридцать три патрона я не отстрелял, потому что пулемет вышел из строя. Сначала он дал четыре задержки, причем две последние разделяло всего патронов девять, а затем окончательно замолк. Впрочем, большую часть ленты он все-таки отстрелял. Навскидку патронов этак двести восемьдесят или триста. Так что с сиденья я поднялся, демонстрируя лицом вполне обоснованную смесь легкого интереса (а как же, в такую игрушку поигрался) и разочарования. Максим тут же торопливо заговорил, что пулемет-де сегодня стрелял уже довольно много, выпустил почти тысячу патронов и загрязнился, поэтому, мол…

— Ах, оставьте, господин Максим, — махнул я рукой. — Тысячу патронов! Сколько, вы там говорили, эта картечница выпускает за минуту? Триста сорок. То есть вы собираетесь продать нам картечницу, которая выйдет из строя через три минуты, после того как начнет стрелять? Смешно! Хотя… — Я обернулся и окинул взглядом агрегат. — Забавно, забавно. Для того чтобы стрелять из вашего орудия, достаточно одного человека, в то время как для картечницы требуется не менее двух…

— Ваше императорское высочество, — послышался голос из толпы окруживших меня офицеров, — дело в том, что триста сорок выстрелов в минуту выведены только вследствие длины используемой патронной ленты. А так сие устройство может выпустить все шестьсот выстрелов за минуту.

Ого, так у господина Максима имеются здесь защитники, готовые даже перечить представителю императорской фамилии?! Отлично, им и поручим разворачивание производства пулеметов. Я благосклонно кивнул:

— Ну тем более. Оружие на полторы минуты стрельбы…

И все вокруг загомонили:

— Совершенно неприемлемо!

— Идея пользования отдачею для заряжания чрезвычайно остроумна, но здесь самострельность вряд ли окажется практичной для боевых целей. Ибо прицеливание ствола, выпускающего в минуту шестьсот выстрелов, невозможно во время стрельбы, не говоря уже о дыме.

— Редкая глупость!

Все перекрыл зычный голос Драгомирова:

— И где нам взять музыкантов, способных переменять направление ствола шестьсот раз в минуту?!

А у меня в голове все время крутилась мысль: точно ли я все помню с этой самой уникальной надежностью «Максима»? Вот же он, у меня в руках, причем изготовленный лично Максимом, то есть с ручной подгонкой деталей и механизмов. И что? Задержка на задержке и поломкой погоняет! Может, ну его на хрен? Напряжем того же Мосина или кого помоложе найдем и сделаем свой. Какой-нибудь СГ или ПК. То есть их устройство я представлял довольно смутно, потому как СГ никогда вживую не видел, а от ПК остались неотчетливые воспоминания по неполной сборке-разборке еще со времен училища. Но неужто ничего пусть и более простого изобразить не сможем? Однако, немного подумав, решил не отступать от плана. Любое новое оружие, как и вообще любое новое техническое устройство, всегда страдает кучей детских болезней. А результаты поздней доработки этого технического устройства я знаю. Так что сомнения — похерить, а изобретателя брать теплыми руками, чтоб не дергался. Тем более что, эвон, Андрюша со скучающим видом ему что-то вещает. Небось рассказывает, что я получил письмо от графа NN, каковой-де сообщает мне о результатах испытания детища господина Максима в Германии. А также о том, что сие изобретение господина Максима не произвело на господ прусских офицеров и генералов никакого положительного воздействия. А вот к нему подключился Петенька. Я усмехнулся про себя: все идет по плану. Петенька выступал не как дуболом, а как интеллектуал. Он должен был сообщить американцу, что, согласно исследованиям господина Драгомирова — извольте взглянуть, господин Максим, вон тот, с роскошными усами и лысиной, наш самый главный военный авторитет! Так вот он провел исследования использования оружия пехоты в Австро-прусской и Франко-прусской войнах и выяснил, что гораздо более скорострельные французские винтовки французам никак не помогли. Потери тех же австрияков от огня пехоты были почти вровень с потерями пруссаков от такого же огня, несмотря на то что в Австро-прусской войне преимущество в стрелковом оружии было у пруссаков. Все решила артиллерия. Да-с. Да и что тут говорить, по воздействию на пехоту ваше орудие, господин Максим, никак не превосходит, скажем, ту же пушку покойного Барановского. Ну посудите сами — скорострельность у ней пять выстрелов в минуту, в каждой шрапнели — восемьдесят восемь пуль, итого выходит на круг четыреста сорок пуль в минуту, больше, чем у вашего орудия, аж на сотню! А дальность? Не-ет, вряд ли кто заинтересуется вашим орудием, господин Максим.

Короче, Андрюша и Петенька сейчас изливали на изобретателя все то, что мы с ними подробно обсудили еще несколько дней назад, а вчера даже порепетировали. Ну а куда деваться-то? Это у меня почти двадцатилетний опыт деловых переговоров, ребята же хоть и талантливы, но пока еще молоды и неопытны. За ними глаз да глаз нужен…

Я двинулся в сторону американца. Честно говоря, Хайрем сейчас выглядел не очень. В глазах этого высокого, сильного мужчины стояла обреченность. Ну еще бы, его рекламная поездка по крупнейшим государствам мира — Великобритании, Франции, Германии и России — закончилась полным провалом. Никто особенно не заинтересовался его скорострельным орудием, разработкой которого он занимался с 1873 года и в которое вложил столько своего таланта, времени и, чего уж говорить, денег. С последними у него в настоящий момент было очень напряженно… Причем, как он понял из пояснений второго молодого русского, его крах был вполне обоснован. Оказывается, здесь, в Европе, уделяют куда больше внимания развитию артиллерии и возлагают на нее куда больше надежд, чем на оружие пехоты. Какой контраст с его родными Северо-Американскими Соединенными Штатами! Любой американец, даже армейский офицер в первую очередь полагается на свой старый добрый кольт или винчестер, а уж потом на пушки, которыми командует какой-нибудь генерал. Кольт-то, он всегда с тобой — не подведет, а пушки могут и не успеть… А он-то все голову ломал, не понимая, отчего его столь великое изобретение встречает повсеместно столь прохладный прием!