Наемник - Марго Харт

Лицо побледнело, словно полотно.

Кровь, грязь. Смесь ускользающей, запятнанной жизни и несбыточных планов.

— Надо сжечь здесь все, — твердо произнес Бланко.

— Сожжем, не беспокойся. Иди, не заставляй свою барышню ждать.

Они пожали друг другу руки, и Дамиан направился в сторону выхода.

К своей незваной любви. К своей девушке. К своей женщине. К своей…

— Ну что, ребята, превратим все это дерьмо в пе… Бланко!

Он остановился. Звон в ушах отрезал от реальности. Легкое жжение кольнуло где-то в боку. Дамиан опустил голову. Будто впал в гипноз.

Багровые капли разбивались под ногами. Сначала маленькие и медленно, затем ускорялись и становились крупными, превратившись в струю. Струю его собственной крови.

Воздух рассек новый выстрел. Парень поднял голову и подумал, что у него точно помутилось сознание, потому как перед глазами привиделся ее силуэт. Дорогой, желанный, с перекошенным от ужаса и злости лицом, стрелявший куда-то за спину Бланко. Он понял, что это не мираж лишь тогда, когда силуэт отбросил пистолет и, выкрикнув что-то нечленораздельное, сорвался к нему.

— Дамиан, Дамиан, — взывала Веласкес, панически оглядывая его. — Слышишь меня?

— Слышу, глазки, — окровавленные губы дрогнули в улыбке.

Ноги онемели и подкосились. Наемник упал, вместе с ним на колени опустилась и девушка, нащупавшая неистово сочащееся кровью огнестрельное, зажав его руками. Теплая жидкость запачкала ладони.

— Господи, сколько крови, — голос Веласкес дрожал. — Что делать… Дамиан, что мне делать?

Рана пульсировала. Горела. Но парень думал только об одном:

— Как же она прекрасна…

— Даже не вздумай умереть, — яростно процедила Селия. — Я сама тебя прикончу.

— Охотно в это верится.

Парень закашлялся и простонал сквозь плотно сжатые губы.

— Скажи, что я должна сделать, — глотая слезы, со вселенской мольбой. — Скажи, Дамиан!

— Побудь рядом еще немного. Мне этого достаточно.

Веласкес прижала к себе Бланко и всхлипнула.

Она сожалела о том, что ничего не могла сделать. Что он жил той жизнью, которой жил. Что его вырастили таким, привили то, что не должно было становиться единственной причиной существования. Что он не знал, что такое, когда тебя ждут, когда за тебя беспокоятся. Что такое уют, праздники, тепло человеческого сердца.

Любовь.

— Хотя бы успел подарить тебе пару букетов и свозить в Мексику, — хрипло усмехнулся Дамиан, дотронувшись до щеки девушки. — Не надо из-за меня плакать. Я того не стою.

— Они были прекрасны. Цветы. Правда. Мне очень-очень понравились!

— Вряд ли в мире существует что-то прекрасней твоих глаз.

Пелена заволакивала глаза. Веки тяжелели. Каждый вздох давался с огромным усилием.

— Дамиан, нет-нет-нет! Не закрывай глаза! Нет! Дамиан, нет! Боже!

Селия отчаянно кричала. Сопротивлялась, извивалась, когда чьи-то руки оттащили ее от наемника.

Мир рушился.

Мир горел.

Мир терял краски.

И в конце…

Ничего.

Глава 29

Дамиан

Я столько раз играл со смертью. Дразнил ее, насмехался над ней. Считал ее самым легким, что могло произойти с человеком. Для кого-то я и вовсе был ею.

Холод.

Каждая секунда была пропитана дикой болью. В какой-то момент я захотел, чтобы все просто закончилось. У меня не было сил. Я был не в силах…

Слышать ее крики. Видеть ее слезы.

Она не должна была плакать из-за такого выродка, как я.

Было бы лучше, если бы время можно было повернуть вспять. Я бы просто пошел другим путем. Ведь в тот вечер, когда я проник в кабинет Веласкеса, я заметил ее. Хоть она и пыталась оставаться незамеченной. Пыталась казаться сильной. Держать себя в руках.

Я видел ее, но захотел увидеть ближе.

Тогда она приставила к моему виску дуло пистолета. Храбрая, смелая, невероятная. Что было бы, выстрели она тогда?

Было бы легче.

Ей.

Она меня тормошила. Разрывалась, тряслась, расталкивала всех вокруг. Цеплялась за меня так, будто я был единственным ее шансом на жизнь. А ведь было в точности наоборот.

Она была моим спасением. Она была моей погибелью.

Она была моим всем.

Боль.

Не такая, к какой я привык с детства. Когда от меня отказались родители, я был еще слишком мал, чтобы хоть что-то понять. Когда меня отдали на попечение безумному родственнику — я был уже пуст, но он наполнил меня всем тем, что не должен нести в себе нормальный человек.

И я исказился. Не стал отказываться от того, кем стал. Не отказывался даже сейчас, находясь на последнем издыхании. Я просто жил так, как мог. Делал то, что умел.

Когда я встретил ее — все изменилось. Приобрело хоть какой-то чертов смысл! Так, что я перехотел умирать. Но разве я был властен над этим?

Казалось, нет.

Снова.

Селия…

Эпилог

Легкий бриз обдувал лицо, принося с собой соленый запах. Серебристые волны медленно катились к берегу, с нежным шепотом касаясь теплого песка.

На горизонте встречались небо и море, соединяясь в оттенках голубого и аквамаринового. Солнце поднималось, окутывая мир мягким золотым светом, рисуя на поверхности водной глади сверкающий путь. Птицы мелодично щебетали, паря над бесконечными волнами.

Здесь, у спокойного моря, заботы казались далекими. Сердце наполнялось миром. Убежище, где останавливалось время и душа обретала покой.

В погоне за жизнью люди забывались. Переставали замечать, какими прекрасными могли быть, казалось, простые события. Закат, восход, дождь, буря, штиль. Каждое имело закономерный исход.

И новое начало.

Любовь.

Она могла быть трепетной и нежной, яркой и страстной. Она вдохновляла на подвиги и преодоления, но порой приносила и горечь утрат.

Любовь.

Для кого-то — глупость, для кого-то — смысл жизни, для кого-то — причина жить. Порой — умереть.

Любовь.

Она могла настигать быстро. Могла приходить со временем. Могла снисходить до человека в истинном своем обличии лишь после тяжелых жизненных испытаний.

Любовь.

Какая она?

Жертвенная.

Всепоглощающая.

Меняющая.

Любовь. Любовь. Любовь.

Селия Веласкес Ортега верила в нее, не пытаясь докопаться до истинной природы столь сильного, многогранного чувства. И была убеждена…

Она того стоила.

— Селия.

Легкое белое платье колыхалось на ветру. Влажные волосы щекотали лицо.

Девушка обернулась. Ее глаза тут же заискрились.

Судьба — штука странная. Удача не уступала той в безумности. А может, то было и не удачей вовсе.

Силой воли. Выдержкой. Жаждой жизни.

Песочная муслиновая рубашка просвечивала на солнце, время от времени очерчивая рельеф некогда израненного тела. Каждый шрам имел свою историю, нес в себе непередаваемую боль, но, в конечном счете, все равно затягивался.

Веласкес не сдержалась — подскочила к окликнувшему ее и обвила руками крепкую мужскую шею.

— О чем задумалась?

— Обо всем и ни о чем.

— Даже так…