Здесь умирает надежда (ЛП) - Малком Энн

Мои глаза были прикованы к телевизору, но я почувствовала, как он вошел в комнату, почувствовала запах лимонов, когда он встал рядом со мной. Я затаила дыхание.

Надеюсь, если я проигнорирую его, он уйдет.

Это жестоко, так обращаться с ним. С человеком, который любил меня. Который заботился обо мне. Чье сердце тоже разбито.

Но теперь я была злодейкой.

— Тебе нужно поесть, — в конце концов сказал Карсон.

Его тон почти не отличался от обычного. Большинство людей не заметили бы этого. Я не была большинством людей. Так что услышала в этом безнадежность. Неописуемое горе. Это разрывало мою душу.

Мне потребовалось несколько долгих мгновений, чтобы собраться с мыслями, прежде чем я ответила. Я не отрывала взгляда от телевизора, внимательно наблюдая за происходящим сухими глазами. Таблетки на кофейном столике помогли сдержать слезы, чудесным образом избавив меня от токсичных чувств.

Но Карсон не позволил мне полностью уйти в себя. Одно его присутствие было якорем. К моим чувствам. В жалкую пустошь, которая была моей жизнью.

— Я ем. — Я кивнула на миску с попкорном на кофейном столике, рядом с почти пустой бутылкой бордо.

— Это не еда, — ровным тоном ответил Карсон.

— Оливия Поуп не согласилась бы с тобой, — возразила я, не имея сил добавить никаких эмоций в свой голос.

Некоторое время между нами пульсировала тишина, его пристальный взгляд давил на меня. Я все еще не смотрела на него.

— Нельзя пить спиртное с таблетками, — нарушил молчание Карсон.

Я сделала большой глоток из своего стакана, прежде чем ответить:

— О, я не должна смешивать выпивку и таблетки? — сладко спросила я. — Иди попробуй найди в этом районе, кто не делает то же самое.

— Ты — не они. — Его слова прозвучали отрывисто.

Я вздохнула.

— Твоя забота необоснованна, дорогой. Что со мной сделает смешивание таблеток и вина? Что это может отнять у меня? Я не выпью всю бутылку, если ты об этом беспокоишься.

Я почти почувствовала, как сжалась его челюсть, даже не глядя в его сторону.

— Я беспокоюсь о тебе, Рен, — выдавил он.

— Беспокоишься? — я усмехнулась.

— Беспокоюсь, — повторил он. — Потому что ты мое сердце, ты моя душа, ты, бл**ь, мое всё. То, что происходит с тобой, происходит и со мной. То, что разрывает тебя на части, черт возьми, разрывает меня в клочья. — Его голос сорвался прямо в конце. Он разлетелся на миллион осколков, и все, что от меня осталось, разлетелось вдребезги вместе с ним.

Вот оно. Моя спасательная шлюпка. Он был моей спасательной шлюпкой. Карсон. Непоколебимый. Нескончаемый. Возможно, он забавлялся идеей уйти от меня. Не потому, что он не любил меня, а наоборот именно поэтому. Он любил меня каждой клеточкой своего тела, я в этом не сомневалась. Оставив меня в самом низу моей жизни — он умрет. Это уничтожило бы его. Но он с радостью уничтожил бы себя, если бы считал, что так будет лучше для меня.

Но он решил, что уходить от меня — не к лучшему. Он решил остаться. И не только на время. Не до тех пор, пока я не исцелюсь… Что бы, черт возьми, это ни значило. А до тех пор, пока он не испустит свой последний вздох. Он останется. Несмотря ни на что.

Потому что он любил меня.

Потому что я была для него всем.

— Я прожила очень счастливую жизнь, — сказала я в ответ на его прекрасные слова. — Я не испытала настоящей травмы, несмотря на мои выходки в погоне за опасностью и волнением. Я хотела сделать свое существование немного… глубже. — Я теребила нитку на свитере. — Я не такая, как Стелла, Ясмин или Зои во многих отношениях. Они все через многое прошли, чтобы стать теми, кто они есть. Они все чертовски сильные. Они готовы справиться со всем, что бросает им жизнь, не разваливаясь на части. Потому что у них есть с чем это сравнить.

Я сосредоточилась на телевизоре.

— У меня этого нет, — сказала я, на этот раз тише. — Мне не с чем это сравнивать. Кроме того, что я вижу по телевизору или в фильмах. А на телевидении или в кино они теряют своих детей. Это трагично, душераздирающе и ужасно… для одной сцены. Это мощно, это душераздирающе. Но только в одной сцене. Это все, что нужно зрителям. Честно говоря, это все, о чем они хотят знать. Все, с чем они могут справиться. Они не хотят переживать реальность. Так что я даже не имела представления о том, что это за реальность. И хоть я собираюсь носить это с собой вечно… — Я сделала неровный вдох, так как мысль о вечности с этой болью была абсолютно невыносимой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Карсон ждал в тишине. Он не спешил заполнять ее, пока Оливия Поуп кричала на Фитца на заднем плане.

— Но я не знала, что мне придется носить это с собой, как только я выйду из больницы. Я думала, что избавлюсь от этого. — Я издала глухой смех. — Думала, что мир добрее.

Я осушила свой стакан, наклонившись вперед, чтобы налить еще.

Я почувствовала на себе взгляд Карсона. Я не смотрела на него, не желая видеть или чувствовать никакого осуждения, беспокойства или даже любви.

— Я как в огне, — сказала я, как только откинулась на спинку дивана, слегка поморщившись. Карсон, конечно, выглядел обеспокоенным этим, но опять же, у меня не хватило смелости встретиться с ним лицом к лицу. — Я сижу в собственной крови, — сказала я ему мертвым голосом. — Пока мы сидим здесь, я вся в собственной крови. Я должна сидеть в ней. Потому что не могу справиться с этим по-другому. Все остальное подвернет меня риску заражения. Потому что мои внутренности разорваны в клочья. Мои внутренности — открытая рана. Из меня хлещет кровь. Не сочится, а хлещет. Мир не был добр ко мне. Мое тело, пространство, в котором мне приходится жить… — Я жестом показала вверх и вниз по своему торсу. — Это место, из которого я не могу сбежать. На животе свидетельства того, что здесь когда-то росло.

Моя рука призрачно скользнула по животу. Там все еще была очень небольшая зыбь.

— Я все еще умираю, изнутри наружу. Каждый мой вдох, каждый раз, когда я двигаюсь, хожу в туалет, мне страшно. Я в ужасе от своего собственного тела. И я знаю, что не должна тебе этого говорить. Мужчины не хотят слышать о кровавых подробностях всего этого. Мы должны стиснуть зубы и скрывать реальность того, как чертовски ужасно проходить через это, защищать нежную мужскую чувствительность.

— Рен.

Это был не крик. Ближе к рычанию, хотя тенор был мягче. Это потрясло меня до самых костей. Каждая часть меня была привлечена к вниманию, и я больше не могла смотреть на экран. Нет, смотрела на него.

Тело Карсона было напряженным. Он был похож на мраморную статую. Как открытая рана. Как гребаный ураган.

Его присутствие и выражение лица еще больше оторвали меня от моей химически вызванной отстраненности.

Я чувствовала себя вынужденной пристально смотреть на него, наблюдая за ним в течение долгого времени, прежде чем он, наконец, заговорил.

— Я могу справиться с кровью, — он говорил так чертовски тихо, что это был почти шепот. — Я знаю кровь. Я не боюсь. Не боюсь тебя. Я не буду бежать от реальности. Я не боюсь твоего тела.

Он произнес все правильные слова. Отдавал мне все. И все же…

— Я не это имею в виду. — Я холодно посмотрела на него. Никогда не думала, что смогу так смотреть или говорить с Карсоном. — Ты сказал, все, что случается со мной, случается и с тобой. Это неправильно. Ты не ходишь повсюду, покрытый собственной кровью. Ты не должен жить так, как живу я. И я, бл*дь, не могу смотреть на тебя. — Я стиснула зубы. — Мне нужно, чтобы ты ушел. Хватит. Все кончено.

— Я никуда не уйду, — выражение лица Карсона не изменилось. — Мы никогда не расстанемся.

Ярость, горячая и густая, разлилась по моим венам.

— Нам нужно расстаться. — Мой голос повысился. — Я не могу притворяться Рен для тебя. Я даже не могу быть ею для себя. Клянусь богом, если ты сейчас же не покинешь мой дом, я закричу.

Карсон взвешивал мои слова. Он знал меня лучше всех.

Или, по крайней мере, так оно и было.

Я была чертовски серьезна. Паника сжимала мне горло от его постоянного присутствия, от его настойчивости. Сейчас я не могла смириться с этим. Я едва могла смириться с походом в гребаную ванную.