Фрилансер. Абсолютный хищник (СИ) - Кусков Сергей Анатольевич

Краткая биография. Пара известных вещей. Описание упадка в тогдашней литературе. Роль в том, чтобы этот упадок не стал катастрофичным. Ничё так ответил. Встречные вопросы. Отвечаю, не критичные пока. Разминка.

— Следующий вопрос. Поэзия Второго Возрождения, — произнёс председатель.

— А могу сразу третий? — наглею я.

— Почему? — Завуч сузил глаза. Ждал подлянки. Правильно делал.

— Потому, что у сеньора Шимановского всегда был свой индивидуальный взгляд на многие политические процессы, и это отражается на его видении литературы. — А это заулыбался почти всё время до этого молчавший наш препод. Шоу началось. — Он всегда с интересом рассказывал свой взгляд на устоявшиеся произведения, и даже на литературные тенденции. И я бы сказал, что это взгляд взвешенный, человека, который думает, пусть он и несколько… Неверный.

— Почему же вы так, сеньор? — улыбнулся я. — Чтобы судить о верности и неверности, оную нужно доказать. А я свой взгляд аргументировал железно.

— Хорошо. Аргументируйте нам сеньора Гарсия Маркеса, пожалуйста, — «смилостивился» он. — Что возьмём? О, давайте классику. «Сто лет одиночества». О чём эта без сомнения спорная книга, поведайте свою версию?

— Всё просто. — Я разогнал восприятие, прогоняя остатки сна. — Это книга об истории семьи Веласкес.

Все члены комиссии, кроме моего препода, раскрыли рот от изумления от такого выверта сознания.

— Переселились в дебри, о которых никто не знал, — начал комментировать я. — Как и первые Веласкесы были генерал-губернаторами настолько отдалённой задницы Империи, что эти понятия сравнимы. Торговали с ними только цыгане — а с Венерой только метрополия. Затем инцест. Королева Аделина — плод любви своей мамы с пусть очень дальним, но родственником, представителем новой династии на троне в Каракасе. Оливия же Веласкес, её внучка, и Лукас Маршалл — кузены. Филипп Веласкес и их дочь, королева Катарина — тоже родственники, оба потомки королевы Аделины. Нашу королеву чаша миловала, но что-то подсказывает, что следующая королева вновь будет мутить с кровным родственником. Это просто предположение, но оно у меня есть.

«Угу, с тобой, Чико» — поддел внутренний голос.

Со мной, но ведь я родственник! Сиби не даст соврать, народ по внешнему виду сразу связь с династией определил.

— Это смелое обвинение, — произнёс «пристяжной».

— Это не обвинение, сеньор… К сожалению, я не в базе и не знаю какое у вас звание. — Трое остальных экзаменатора от этих слов скривились. Гэбэшник же укол выдержал. — Это не обвинение, это констатация факта. Эта династия несёт в себе проклятье. Но проблема в том, что альтернативы нет. Она ни капельки не выделяется на фоне других представителей элиты, кто теоретически мог бы встать у руля планеты. И у всех нас, у всего нашего большого венерианского Макондо, будет примерно такой же конец, как у того. Будет буря, и привычную нам власть, сметут. Кто, когда? Не знаю. И Маркес не знал, что именно сметёт Колумбию его времени. Он просто знал, что власть в прежнем виде не удержится, кончит как Макондо.

Но главное, Буэндия — эгоисты! — расширил я глаза. — Аристократы и эгоисты, которые любят только себя и никого больше.

— Как Веласкесы, — добавил мой препод.

— Примерно. А если кого и начинают любить, это не делает погоды, как, например, брак королевы Леи, либо это кто-то из их собственной семейки, что опять же говорит об эгоизме, любви самих себя.

— И вы эгоист, сеньор Шимановский? — Это второй препод.

— Да. — А толку скрывать и врать себе? — Я тоже эгоист, и тоже люблю только себя. Остальных — использую. Даже тех, кто любит меня. Это хотели услышать? Но у меня есть отличие. Буэндия, Веласкесы — земледельческая аристократия. А я — нет. У меня свежие взгляды на окружающие вещи, я хочу вдохнуть струю, оживить то, что они делают. Получится, нет — не знаю. Но без свежей крови и свежих идей любая династия загнётся. Трагедия Макондо в том, что любовь могла бы спасти город, и она даже появилась, но было уже поздно. Я надеюсь, что на Венере ещё не поздно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Смелое заявление! — Это наш препод. — Значит, Гарсия Маркес совершенно точно знал, что через сотни лет на другой планете будет править такая династия, так?

— Не надо принимать буквально, сеньор, — мило улыбнулся я. — Всё вы поняли. «Сто лет одиночества» — это реквием по аристократии. Которая закукливается в своём эгоизме, не видя других путей контакта с миром, окунается в инцест. Не имея свежей крови и свежих взглядов деградирует и… Исчезает. Даже буря не была нужна на самом деле, Макондо умер и так, до неё. Буря лишь литературный приём, который хоронит то, что стало к тому моменту мертво. Это предупреждение нам, что так будет. И я, как вы говорите, имеющий собственную позицию, буду стремиться к тому, чтобы избежать, или хотя бы отсрочить этот сценарий. Буэндия должны интересоваться миром, должны взаимодействовать с народом, должны жить и любить, а не кипеть и вариться в собственном эгоизме и в собственной исключительности. Любые Буэндия, какие бы ни были у них фамилии. Иначе — деградация и…

— Буря, — досказал гэбэшник. — Опасные разговоры, сеньор Шимановский.

— Скажите это экспертам министерства образования. — Я криво усмехнулся. — Это они ставят в программу такие опасные произведения.

— Не перевирайте программу, сеньор Шимановский! — психанул и повысил голос второй препод. — Что это за клоунаду вы устроили? Это школьный экзамен, а не шоу у Кристиана Сальвадора!

— Сеньор, я привёл аргументацию под свои выводы, — зло парировал я. — Прав я или не прав, но я доказал, что имею право думать то, что думаю. Возражайте по тексту, где я не прав!

«Щенок!» — читалось на его лице.

— Уважаемые, предлагаю вернуться к этому вопросу чуть позже, — попытался разрядить атмосферу завуч. — Мы поняли, что сеньор Шимановский одарённый юноша. Но этого мало. Давайте всё же вернёмся к поэзии. Прочитайте нам что-то из той эпохи.

— Не хочу. — Я сложил руки перед грудью.

— Почему же? — коварно заулыбался гэбэшник, почувствовав, что настал их черёд мутить шоу.

— Потому, что меня не «втыкает» данная эпоха, — честно ответил я. — Скажу так, в ней нет НИ-ЧЕ-ГО, что могло бы обогатить мировую литературу.

— Это слишком серьёзная… Хмм… Заявка, — потянул второй препод, также заулыбавшись, словно охотник, почувствовавший слабину зверя. — Здесь будете аргументировать?

— Конечно. Люди всегда писали и пишут стихи. Бывают периоды, когда стихи более востребованы, и тогда рождаются шедевры, о которых помнят потомки. Бывает, когда у людей спад. И Второе Возрождение это время, когда из-за политических пертрубаций народ слишком устал и ударился в поэзию, чтобы отвлечься. Краткая эпоха взлёта нескольких авторов, но лишь пик на графике в сравнении с тем, что было до и после. Ничем толковым та эпоха МИРОВУЮ литературу не обогатила, и обогатить не могла.

— Но мы изучаем не МИРОВУЮ, — выделил вслед за мной это слово и наш оскалившийся препод, — а латиноамериканскую литературу.

— А почему мы изучаем не мировую литературу, сеньор? Ведь в мире было написано куда больше интересных вещей, достойных обучения в школах? — картинно округлил я глаза. — Но я знаю о многих только благодаря самообразованию, а большинство сограждан понятия не имеет о них!

— И вы можете продекламировать что-то из… Мировой классики? — Это заинтересованный завуч.

— Конечно. Вот смотрите, Вильям «наше всё» Шекспир.

Я набрал в лёгкие побольше воздуха и начал декламацию, правда, не на английском, а на испанском, как в своё время читал.

Но что за блеск я вижу на балконе? Там брезжит свет. Джульетта, ты как день! Стань у окна, убей луну соседством; Она и так от зависти больна, Что ты ее затмила белизною. Оставь служить богине чистоты. Плат девственницы жалок и невзрачен. Он не к лицу тебе. Сними его. О милая! О жизнь моя! О радость! Стоит, сама не зная, кто она. Губами шевелит, но слов не слышно. Пустое, существует взглядов речь! О, как я глуп! С ней говорят другие. Две самых ярких звездочки, спеша По делу с неба отлучиться, просят Ее глаза покамест посверкать. Ах, если бы глаза ее на деле Переместились на небесный свод! При их сиянье птицы бы запели, Принявши ночь за солнечный восход. Стоит одна, прижав ладонь к щеке. О чем она задумалась украдкой? О, быть бы на ее руке перчаткой, Перчаткой на руке!