Эпохи холст – багряной кистью - Александр Владимирович Плетнёв

корабли отряда, испятнав волны вокруг русских грязно-белыми столбиками всплесков. А «Микаса» уже ворочал нос вправо, вслед убегающему врагу, на стеньгах флагмана вился распорядительный флажный сигнал по эскадре.

* * *

Следующие сорок минут противостоящие отряды выписывали практически идентичные и неизменные по конфигурации эволюции, образуя на штурманских картах вполне стройную картину боя.

Рожественский продолжал «резать» так называемую «змейку», отбегая на полном ходу строем фронта, затем, дойдя в показаниях дальномера до – 55 (50), поворачивал корабли в «кроссинг», залпировал и снова бросался в шестнадцатиузловый отрыв. Признаться, не всегда добирая до этих «шестнадцати» – корабль под пятнадцать тысяч тонн не спринтер.

Того догонял в строе пеленга. На «палочку» реагировал типично – выстраивал корабли в кильватер, в линию огня. Едва русские отворачивали, японский броненосный отряд совершал «все вдруг» за противником.

При этом общий вектор противостояния кабельтов за кабельтовым, миля за милей сползал на зюйд.

Все эти прихотливые курсовые линии двух эскадр, то сходящихся, то разносящих огневой контакт, вместе с тем приводили к неуклонному сокращению дистанции.

Того терял время на перестроении в кильватер, но резал на угловом сближении.

Рожественский терял его – время – на «палочке»! И понимая это, вынужденно укорачивал момент «кроссинга», ограничиваясь порой полузалпами.

Пальба теперь велась непрерывно – не только из линейных положений, но в том числе и на отходе-догоне.

Стоит заметить, что (на догоне) для японцев совершенно неудовлетворительно. Поскольку даже на отходе русские корабли по мере необходимости могли провести неуловимую перекладку руля на пять-десять градусов. В том числе, чтобы не позволить противнику использовать выгоду от анфиладного накрытия. Надо сказать, весьма сомнительного.

Резкое маневрирование «русской троицы» приводило к тому, что комендоры флота микадо банально не успевали с наведением орудий и пристрелкой. Если вражеские снаряды падали достаточно близко с претензией на пристрельность, командиры с разрешения Рожественского имели право на индивидуальное уклонение. Не нарушая общего отрядного строя и курса, естественно.

Конечно, эти непродолжительные коордонаты скорей были умозрительны.

Не наступили ещё времена застокабельтовых дистанций…

Не та была филигранность наводчиков…

Не та точность приборов прицеливания, дающих немалые погрешности и случайности.

Не та информативность на рулях громил-броненосцев, то бишь быстрота реакции уклонений, учитывая скорость подлёта и разброс снарядов.

Да и полноценного залпирования у японцев не всегда случалось – паля хорошо если в два, а в случае с «Микасой» в одно орудие главного калибра, включая довеском по паре 152-миллиметровых носового плутонга верхнего каземата.

Особую «радость» узкоглазым наводчикам доставлял пресловутый ослепляющий камуфляж, который эффективно «работал» именно на этих лёгких уклонениях!

Впрочем, надо быть честным – столь активное маневрирование играло и в обратную сторону и не могло не сказаться на меткости русских артиллеристов. Несмотря на те самые «электрические дальномеры» и прочие наработки, попадания в японские корабли носили нестабильный, скорей уж выхолощенный характер. Но они случались… эти попадания! Уж однозначно чаще, чем у…

* * *

«Демон Арктики», – самое мягкое, что мысленно произносил Хэйхатиро в адрес Рожественского.

Какой бы сценарий сражения он ни строил, соперник играл свой распланированный сюжет. Если ещё вначале при завязке боя японский адмирал мог достойно оценить чёткие и смелые действия врага, то по прошествии часа всё сдержанное самурайское благородство улетучилось. Слетело, как отцветающая сакура на ветру.

«Микаса» громыхнул поредевшим бортовым залпом. Ветер донёс раскаты орудий идущих позади мателотов… Видимые, угадываемые тёмные чушки снарядов ушли в небо, теряясь – всё внимание на результат…

Тихий ропот проклятий!

Очередной с таким трудом нащупанный на линейном курсе прицел, выверенная поправка целика – пошли прахом, расплескав море недолётами за кормой русских.

Три вражеских броненосца, укорачивая интервалы маневрирования в скоротечных «кроссингах», дав лишь единственный беспристрелочный полный залп, уходили в поворот и отрыв.

Влившись в ропот стоящих рядом в боевой рубке подчинённых, Того пытался найти объяснения – почему прекрасно обученным комендорам и наводчикам 1-го отряда броненосной эскадры, вышколенной прислуге дальномерных постов в этом непростом бою до сих пор ни разу не удалось поразить ни один корабль противника?!

«Извивается, как угорь на жаровне, проклятый демон! – Сжимал кулаки адмирал. – Но почему же?!.»

К непониманию, к вспышкам бешенства вместе с ожесточённостью приходило постыдное ощущение беспомощности. Ввергая в оцепенение перед каким-то непостижимым превосходством врага, который, в отличие от японских артиллеристов, шаг за шагом добивался попаданий, сам же дьявольски ускользая из прицелов.

И дело было не в наносимых повреждениях… они, кстати, к уже имевшим место быть пока не несли в себе особо серьёзных и угрожающих боеспособности кораблей последствий.

Сам факт – тебя раз за разом бьют…

Тебя бьют, ты силишься, отвечаешь, но катана лишь шипит, раздирая воздух!

«В нашем случае – море… раздирая море!» – мрачно поправился адмирал, погружаясь в глубь своих ощущений, пытаясь разобраться и подавить тревожные эмоции. Эмоции, что где-то в глубине азиатской желтокожей низкорослой души зрели комплексом неполноценности перед величием европейской цивилизации… перед белыми варварами… перед рыжими гайдзинами… будь они прокляты!

Безнаказанность!

Во всём этом проглядывала какая-то невыносимая безнаказанность!

Как когда-то «чёрные корабли» коммодора Перри, совершая экспансию запада на восток, беспрепятственно расстреливали берега Ниппон, так и сейчас «Микаса» проглотил очередной «шестидюймовый» – убитые и раненые в правом каземате, выведенное из строя орудие среднего калибра. А ещё ранее взрыв на спардеке, разбив навесное оборудование… без возгораний. И уже третий раз поменяли обслугу в носовой башне ГК.

А до этого «Асахи» – двенадцатидюймовый взорвался на поясной броне. Без пробития, но вдавлена броневая плита, спровоцировав фильтрацию воды… пока в границах локализации. Сквозная дыра в передней трубе.

«Фудзи»…

Что-то там было о «Фудзи», но адмирал уже не слушал, заранее поняв, что «Фудзи» в норме. В пределе нормы… даже когда тот или иной «концевой» в русском отряде удосуживался перевести огонь на необстреливаемый броненосец.

Рассматривая в оптику эти уродливые (иных эпитетов не нашлось) своей боевой раскраской, будто заговорённые и тем неуязвимые, и тем до сих пор безнаказанные вражеские корабли, Того вспомнил произошедшее с командиром крейсера «Адзума», капитаном 1-го ранга Фудзии Копти.

Информация пришла уже после отчёта контр-адмирала Мису, засекреченными рапортами уцелевших офицеров погибшего корабля.

Оказавшись в подобной ситуации, когда расписанный демоническими зигзагами, заведомо сильный броненосец избивал израненный крейсер… сломленный позором поражения Фудзии Коити – он просто… потерял рассудок! Размахивая фамильным мечом, он бегал по мостику в безумной уверенности, что гайдизны непременно намерены захватить крейсер абордажем! И чтоб тот не достался врагу…

Даже не факт, что вражеский броненосец удачно применил бы самодвижущиеся мины…

И оставался некий шанс самим нанести ответный минный удар, и