Зеркала - Мария Ермакова

— Я слышал, как люди шепчутся на улицах об этом, но никто не пытается выяснить, что же на самом деле случилось с наследником престола. Пока люди судачили, новый король взошел на трон — Адамант I! И да спасут Боги вашу страну теперь! Я боюсь наступления завтрашнего утра! Я боюсь за жителей этого города, за их детей, сладко спящих в теплых постелях… — Инвари прижал руку к ране на груди. — Может быть, ты прав, Ночной король, и часть этого зла осталась во мне, и жжет здесь, но я не очищусь от него, пока не докопаюсь до истины! Пока не найду хоть каких-нибудь следов Рэя, пока не верну благословение Богов на вашу землю…

Ворчун выпрямился. Изумление не покидало его лица.

— Чужак, узнавший так много о нашей несчастной стране, что тебе в ней? Кто ты на самом деле?

Инвари провел рукой по глазам. Он очень устал.

— Я — Один Эвиньонский, странник Ордена дэльфов. И я здесь, потому, что так суждено Богами.

Ворчун медленно пошел прочь, но на пороге обернулся.

— Нету у меня доверия к тебе, монах! — сказал он, — Но если то, что ты сказал — правда, я помогу тебе, а там пусть Боги судят тебя! Только… не кружи голову Гэти — она будет несчастлива с тобой!

И с этими словами он скрылся.

Инвари тяжело поднялся. Рана на груди немилосердно саднила.

— Пошли, дэльф, — будто издалека донесся до него голос Шери. — Нас ждут.

— Куда мы направимся?

— Куда же еще? — осклабился Шторм. — В Чащу, конечно! Веселое местечко, закуси тобою мышь!

Ангели, все еще сидящая на его плече с кружкой в руках, внимательно смотрела на Инвари. Он сделал усилие, чтобы улыбнуться. Девочка сморщилась — почувствовала фальшь, и отвернулась.

«В Чащу, так в Чащу!» — подумал Инвари, следуя за своими спутниками.

Мир потерял краски.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

Часть вторая

Подмастерье и лесное братство

Белые одежды — и его, и братьев — давно превратились в лохмотья. Утери поначалу различал их белизну в темноте, но со временем, от грязи, крови и нечистот, она потускнела и вовсе исчезла. Тогда, наконец, их поглотила тьма. Только благодаря еще теплившемуся Свету веры, Утери был жив и сохранил рассудок. Многих его братьев тьма поглотила еще при жизни. Прежде чем саму жизнь.

Пятьдесят Белых братьев. Пятьдесят огней, отказавшихся преклониться перед мраком. За это мрак поглощал их одного за другим. Настал день, когда ушел и Нотэри — Старший брат, глава Ордена Белой Иибус в Ильритане. Они называли его Отцом. Служители Богини покидали свои семьи, отрекались от прошлого — принося их в жертву Трону Света. Ибо только тот, кто готов лишиться всего, может служить бескорыстно. Нотэри привечал вновь прибывших, и истинно становился для них новой семьей, окружая заботой, участием и спокойной, уверенной лаской человека, чья природа состоит в сотворении добра. Новички у него учились этому спокойствию, которое было тверже любого камня и никогда не покидало его. Не покинуло и в тот ужасный вечер, когда состоялся ужин во дворце, в честь коронации Адаманта.

Нотэри учил без презрения и брезгливости относиться к нищим, больным и увечным. Облегчать духовные и физические страдания. Беспрекословно выполнять самую тяжелую и грязную общественную работу. Женская община Светлой богини в Ильритане была гораздо больше мужской — несколько сот человек. Но в городских богадельнях, приютах и могильниках основная доля работы приходилась на мужчин. И они были горды тем, что защищали женщин от ужасных, разрывающих сердце зрелищ, заразных болезней, непосильного труда. Утери с гордостью вспоминал, каким уважением пользовался Нотэри у светлых сестер. За отзывчивое сердце, за полное отсутствие гордыни и высокомерия, вообще-то присущее верховному духовенству, за житейскую мудрость и нравственную чистоту. Он всегда и во всем старался походить на своего учителя.

Нотэри был необыкновенно сильным целителем. Сейчас жизненная сила медленно покидала его, истекала каплями крови, сочащимися из израненных тел — он делился Тайной с братьями, чтобы облегчить их физические и душевные страдания. В подземелье Адаманта, где даже воздух был насыщен темным колдовством, кровь не сворачивалась, и раны не затягивались, а гнили. В одну долгую темную ночь слились все ночи и дни. Ее расцвечивали временами сполохи пламени со злых, как красные глаза, факелов, которые несли рыцари, затянутые в черные доспехи. По приставной лестнице они спускались в яму, подхватывали, как груду тряпья, чье-нибудь тело, и уносили наверх. Все происходило в сосредоточенном молчании, в котором Утери явственно ощущал постороннее насмешливое присутствие. От этого ощущения у него волосы вставали дыбом и накатывали волны тошнотворного ужаса. Тогда ослабевшей рукой он хватался за серебряный цветок, висевший на ремешке под лохмотьями, и до боли сжимал ладонь. Семилистник врезался в кожу. В этой темноте символ Иибус не светился, как обычно.

Мертвых не возвращали. Еще живых просто скидывали обратно. Не раз и не два тело падало на кого-то из лежащих внизу. Ощупывая в кромешной тьме чуткими пальцами целителя раны брата, Утери удивлялся, как разнообразна человеческая изощренность в причинении мучений себе подобным! Он проводил осмотр и говорил Нотэри, куда направить Тайну для поддержания жизни и облегчения страданий. Если бы Нотэри диагностировал сам — терял бы сил вдвое больше.

Пока тех, до кого дошла очередь, забирали наверх единожды. Только Нотэри уводили уже пять раз. И каждый раз возвращали безжизненным телом. По крайней мере на ощупь — а только так они могли диагностировать в темноте — братья не находили на теле следов ран. Чего палачи хотели от него? И что это были за пытки, если после, чтобы не дать погаснуть искре жизни, едва теплившейся в теле Нотэри, требовалась Тайна всех братьев?

И вот, Отец ушел от своих детей. Утери не знал, на какой день заключения это случилось, но однажды черные пришли снова. Ангелами смерти спускались они сверху в метании ослепляющего пламени факелов. Как всегда их спустилось четверо. Ногами расталкивая не успевших отползти братьев, они направились прямо к Нотэри и молча окружили его. И таким нечеловеческим повеяло от их безмолвных, мощных, зловещих фигур, что бывшие рядом с Нотэри братья со стонами поползли прочь, в спасительную темноту и влажность, которой прежде страшились.

Голова Отца лежала на коленях у Утери. Его, как и других, охватил ужас, но если бы он бросился прочь, Нотэри полностью оказался бы на каменном холодном полу, и эта мысль отчего-то показалось юноше невыносимой. Он остался. Четверо смотрели на него. В прорезях вороненых шлемов он не мог разглядеть их глаз, только нечеловеческие отблески. Окаменев, он пристально рассматривал их, словно видел впервые, и не сразу почувствовал, как в его руку скользнуло что-то теплое и острое. Он машинально сжал ладонь, и в этот момент четверо наклонились и, подхватив Нотэри, поставили на ноги. Утери вскрикнул, выронил то, что держал, и вцепился в учителя. Не первый раз того забирали наверх, но именно сегодня ужас полностью лишил Утери разума. А может быть, наоборот, именно разум подсказал ему, что если сейчас он отпустит Нотэри, никогда более не увидит!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});