Севильский слепец - Уилсон Роберт Чарльз

Она буквально гипнотизировала Фалькона, устремив на него взгляд, выдававший незаурядную твердость характера. Ее сжатая в кулак рука лежала на подлокотнике точь-в-точь как в фильме.

— Я занялась искусствоведением. Самостоятельно. На уроки у меня денег не было. Я посвящала этому все свое свободное время. Я ходила к мастерам, делавшим рамы. Я встречалась с художниками, неизвестными, но разбиравшимися в предмете. Я работала в магазине, где продавались разные художественные принадлежности. Я узнала все. Я познакомилась с более известными художниками… и именно так мне удалось получить работу в галерее. А когда это случилось, я снова пошла к человеку, который дал мне от ворот поворот. Он не вспомнил меня. Пока мы разговаривали, пришел Маноло Ривера… вы знаете его?

— Лично — нет.

— Ну ладно, он вошел, поцеловал меня и сказал «hola»[73] и владелец галереи не сходя с места предложил мне работу. Я испытала огромное удовольствие, отказавшись.

— Ваш муж знал хоть часть этой истории?

— Нет, знаете только вы, старший инспектор, — ответила она. — Откровенничать легче с теми, с кем не спишь в одной постели. И… я думаю, мы родственные души, не так ли, дон Хавьер?

Фалькон взглянул на нее, не догадываясь, о чем она.

— Со стороны кажется, будто мы внутри жизни, — объяснила она, — но мы не внутри. Мы заглядываем внутрь извне, точь-в-точь как ваш отец.

— Но не как ваш муж, — произнес он, чтобы переменить тему.

— Рауль? Рауль был потерянный человек, — откликнулась она. — Если он смотрел именно это, развлекаясь со своей шлюхой, то что о нем можно сказать?

— Рамирес считает, что его мучило чувство вины.

— Рамирес не так глуп, как кажется, — проговорила она, — …просто мачо.

— Вы не думаете, что ваш муж знал, кто его экранная вдохновительница? — спросил Фалькон.

— Я не могу в это поверить. Я не была его идолом.

— Тем не менее он видел сходство.

Она кивнула.

— Вам не кажется, что Рауль, глядя на женщину, которая похожа на его первую жену…

— …и ведет себя как шлюха, — продолжила она за него.

— …временно избавлялся от чувства вины? Она пожала плечами, встала, одернула юбку и

сказала, что ей пора идти распоряжаться обедом.

Он вернулся пешком к зданию суда, день снова становился пасмурным; листья пальм пощелкивали на ветру, а тучи уверенно возвращали себе утраченные позиции. Рамирес с зажатой под мышкой толстой папкой ждал его на улице перед входом. Они миновали охрану. Фалькон вытащил из папки лист бумаги. Это была инвентарная опись имущества Рауля Хименеса, хранившегося на складе компании «Мудансас Триана».

По дороге к кабинету судебного следователя Кальдерона он пробежал глазами всю опись, которая включала полный комплект принадлежностей для просмотра фильмов в домашних условиях: восьмимиллиметровую камеру, контейнеры для пленок, кинопроектор и экран. Когда они вошли. Кальдерон стоял за столом, упершись руками в его край и набычившись, словно готовился оттеснить их обратно в коридор.

18

Вторник, 17 апреля 2001 года,

здание суда, Севилья

Фалькон и Рамирес выключили свои мобильники и уселись перед Кальдероном, который деловито нависал над ними, пока они не устроились. Он усаживался на свое место с таким видом, словно ему стоило невероятных усилий сдержать недовольство.

— Прошу, — сказал он, соединив кончики пальцев и приготовившись слушать. — Давайте начнем с самых свежих сведений о главном подозреваемом.

— Мы сильно продвинулись в этом направлении, — начал Фалькон, а Рамирес по сигналу вытащил из папки два «улучшенных» увеличенных фотоснимка предполагаемого преступника и передал их Кальдерону. — Мы считаем, что это убийца.

Кальдерон смотрел широко раскрытыми глазами, как два листка фотобумаги пересекают стол, но когда он увидел, что ни один из снимков не позволяет сделать однозначное заключение, его взгляд снова стал суровым. Фалькон продолжал бесстрастно докладывать о результатах расследования. Собственный голос казался ему бесплотным, как будто он превратился в робота, генерирующего слова. Глубинная усталость отделяла его от него самого. А губы шевелились и шевелились, произнося: «…по-видимому, мужчина от двадцати до сорока лет…», «…дальнейшая разработка…», «…порнографический видеофильм…», «…изменило наше представление о главном подозреваемом…». Он остановился только тогда, когда Кальдерон поднял руку и углубился в отчет о порнофильме. Рука опустилась. Магнитофонная лента внутри Фалькона вновь закрутилась, и он задался вопросом, сколько слов произносит человек на протяжении жизни. «Проститутка Элоиса Гомес…», «…исчезла в пятницу ночью…», «…имел место звонок…», «…украден мобильный телефон…», «…есть опасение, что убита…». Все это было так давно и так недавно, думал он. И раскопанные им подробности частной жизни Рауля Хименеса — похищение мальчика, самоубийство жены, душевное расстройство дочери, невроз сына, — это прошлый век, в прямом смысле слова. Теперь уже почти все — прошлый век. Огромный отрезок истории уплыл по течению, так что теперь мы можем начать снова копить ошибки, не ссылаясь на…

— Старший инспектор, — перебил его Кальдерон, — ваши размышления об истории не имеют отношения к данному расследованию.

— Разве? — переспросил он, и внезапный страх, что его уличат в несобранности, пробудил вдохновение: — Мотив всегда коренится либо в психике, либо в истории. Единственный вопрос — насколько далеко в прошлое нам придется вернуться. В прошлый месяц, когда Рауль Хименес попытался продать свой ресторанный бизнес Хоакину Лопесу? В прошедшее десятилетие, когда он заправлял делами в строительном комитете «Экспо — девяносто два»? Или во времена тридцатишестилетней давности, когда был похищен его сын?

— Давайте сосредоточимся на очевидном, — сказал Кальдерон. — У вас, старший инспектор, под началом всего пять человек, и ваши возможности ограниченны. Вы шли доступными вам путями и неплохо продвинулись — например, получили вот этот фотопортрет. Но самая главная зацепка — это очевидная дерзость убийцы и его желание общаться с вами. Как вы говорили, он настолько самоуверен, что совершает ошибки, которые — как, например, на похоронах, — оказываются почти роковыми для него. Он что-то посылает вам. Он разговаривает с вами.

— Надо ли понимать так, что, учитывая реакцию Консуэло Хименес на порнографический фильм, вы предлагаете исключить из рассмотрения нашего главного подозреваемого? — спросил Рамирес. — И подождать, пока убийца вновь выйдет на связь?

— Нет, инспектор, Консуэло Хименес является фокусом расследования. Она единственное, что у нас есть. Мы считаем, что убийца был неизвестен жертве. Но на данный момент возможные мотивы есть у двоих: у Хоакина Лопеса, владельца сети ресторанов «Sinco Bellotas», причем у него очень слабый мотив, и у Консуэло Хименес, у которой классический, почти стереотипный мотив. Реакция женщины на видеофильм, свидетелем которой был старший инспектор, ставит под сомнение, но не исключает ее виновность. Сексуальные запросы ее мужа и его ненадежность в бизнесе, вероятно, сильно ее раздражали. Она потрудилась достаточно, чтобы убедить вас в своей способности быть безжалостной. Но недостаточно, чтобы убедить меня в своей неспособности нанять кого-то для исполнения этого чудовищного преступления. Но если Консуэло Хименес действительно наняла его, а он теперь убил свою сообщницу, то она сделала неудачный выбор, потому что он, похоже, сорвался с поводка.

— Вы полагаете, нам следует попытаться связаться с ним? — спросил Фалькон.

— И что нам сказать этому подонку? — добавил Рамирес.

— Давайте попробуем представить его себе… итак? — предложил Кальдерон.

— Я уже сказал, что он дерзок и азартен, — начал Фалькон. — И, я бы добавил, имеет творческую жилку. Он выражает себя через фильм, через идею глаза, зрения и восприятия. Для него важно то, как мы смотрим на вещи. Насколько ясно мы видим или не видим их — отсюда наглядный урок.