Схватка за Амур - Станислав Федотов

Елена Павловна остановилась и повернулась к Екатерине Николаевне, следившей за ней восторженными глазами:

– Слушайте, Катрин, а давайте чего-нибудь по рюмочке выпьем? Хряпнем, как говаривал мой муж после очередного смотра полка.

Катрин согласно кивнула.

– А чего? Водки, вина, коньяку?

Катрин пожала плечами:

– Н-не знаю. Может быть, водки, я никогда ее не пробовала. – И торопливо добавила: – Правда, если только она хорошая.

– Плохой не держим. – Великая княгиня позвонила в колокольчик. Мгновенно появился лакей в ливрее. – Графинчик водки, самой лучшей, две рюмки и закуски, соответственно.

Лакей, как рыба, открыл и молча закрыл рот. Поклонился и исчез.

– Я, кажется, поразила его в самое сердце, – засмеялась Елена Павловна. – Видите ли, я вообще не пью – но сегодня можно. И даже нужно – по случаю моего выздоровления. Вернее даже сказать – воскрешения. А воскресили меня вы, Катрин. И мой вам за это низкий поклон.

И великая княгиня в пояс поклонилась юной генерал-губернаторше. Та смутилась и сказала первое, что пришло в голову:

– Вы стали совсем русской, ваше высочество.

– По-моему, Катрин, я была русской всегда. Даже когда знала по-русски одно слово – «спасибо». Помню, когда въезжала в Россию – мне тогда было шестнадцать лет, – встречавшие меня казаки кричали «ура!», я им кричала «спасибо!», и мне казалось, что я еду на родину, в свое отечество. Тогда еще отечество с маленькой буквы, но оно давно уже стало для меня – с большой.

– И ведь у меня тоже крепнет ощущение, что я в своем Отечестве, – все еще смущенно призналась Екатерина Николаевна.

Елена Павловна подошла к ней и крепко поцеловала:

– Я на это могу сказать лишь одно: моему милому пажу Николаше необыкновенно повезло с женой.

От таких слов на глаза Екатерины Николаевны навернулись слезы, и это не укрылось от глаз великой княгини.

– Что с вами, милая Катрин? – встревожилась она.

– Что со мной? – Екатерина Николаевна хотела спокойно промокнуть непрошеную влагу и ответить что-нибудь в духе: «Не волнуйтесь, ваше высочество, это минутная слабость», – но голос дрогнул, и все ее спокойствие рассыпалось-разлетелось в мелкие дребезги, как оконное стекло под порывом ветра. Она неудержимо разрыдалась.

– Боже мой, да что же это такое?! – Елена Павловна так разнервничалась, что топнула ногой на слугу, появившегося с подносом, на котором стояли и графинчик, и рюмки, и тарелки с закусками. Слуга от нежданной резкости своей всегда деликатной госпожи остолбенел, снова молча открыл и закрыл рот, потом поставил поднос на стол и исчез. – Ну что же вы молчите, дитя мое?

– Простите, ради бога! – Екатерина Николаевна вытерла лицо насквозь промокшим платком и глубоко, с дрожью, вздохнула, загоняя в глубь души не успевшие вырваться рыдания. – Это от вашей незаслуженной похвалы. Николаю Николаевичу вовсе не повезло: что я за жена, если не могу самого простого – родить ему ребенка?!

– Не можете? Но почему?! – Елена Павловна села рядом и заглянула ей в лицо. Екатерина Николаевна сидела, опустив глаза, и комкала в пальцах мокрый платок. – Расскажите, Катрин, вам станет легче, и, может быть, я чем-нибудь смогу помочь.

Екатерина Николаевна отрицательно помотала головой.

– Боюсь, что тут уже ничем не помочь. Я думаю, в этом повинна моя первая любовь, – начав вполголоса, почти шепотом закончила она.

– Это как же так? – удивилась великая княгиня.

– Да вот так, – вздохнула Екатерина Николаевна. – Сидит она во мне, как злой дух, и не позволяет родить.

– Глупости! – возмутилась Елена Павловна. – Какие глупости вы говорите, девочка моя! Любовь не может быть злым духом, это исключено! Иначе это – не любовь!

– Нет, дорогая Елена Павловна, это правда. Однажды я забеременела, но случилась встреча с Анри, и я… – Екатерина Николаевна запнулась, ей было стыдно и страшно облечь в слова то, что произошло почти два года назад.

– Вы с ним снова… сблизились?

– Нет! Нет! – почти вскрикнула Екатерина Николаевна. – Я слишком переволновалась и… и скинула дитя. – Все-таки она это произнесла, и, как ни странно, ей стало легче. По крайней мере, легче говорить. – Вот с того времени ничего не получается. И я не знаю, как теперь быть. Наверное, надо рассказать все Николаю Николаевичу и – будь что будет!

– Не торопитесь. – Елена Павловна даже пальчиком покачала из стороны в сторону, затем встала и прошлась по комнате, что-то обдумывая. Екатерина Николаевна следила за ней с затаенной надеждой: а вдруг и впрямь поможет!

Великая княгиня остановилась перед ней:

– Скажите, Катрин… только честно, как на исповеди… – Екатерина Николаевна согласно кивнула. – Вы мужа любите?

– Мне кажется, что я люблю его с каждым днем сильнее и больше.

Елена Павловна удовлетворенно кивнула.

– А где сейчас ваш прежний возлюбленный?

Екатерина Николаевна пожала плечами:

– Не знаю. Наверно, во Франции. Мне это неинтересно.

– Ну, тогда все будет хорошо. На вас действует не злой дух, а психологический шок от выкидыша, он со временем пройдет. Обязательно пройдет! А теперь давайте все-таки выпьем!

3

– О-о-о! А-ах-х! – Элиза выгнулась дугой, раскидывая руки.

Дзинннь! Задетый бокал с приготовленной на ночь брусничной водой улетел с прикроватной тумбочки куда-то в угол и разбился.

Иван всем обнаженным телом воспринял судорожную дрожь, потрясшую Элизу, – мелькнула мысль: что-то слишком быстро сегодня все получилось, – приподнялся на руках, открыл глаза (обычно во время близости веки его были плотно сомкнуты) и в неровном свете одинокой свечи на столе ужаснулся при виде отнюдь не любовного наслаждения, а самого настоящего страдания на лице любимой.

– О-о-ох!! – Элиза оттолкнула Ивана, вывернулась из-под него, и ее вытошнило прямо на пол.

Иван вскочил с кровати, заметался по комнате, не зная, что делать, причитая: «Что с тобой, милая?» – в то время как его подруга с мучительными стонами выплескивала из себя все возможное и невозможное. В какой-то момент тошнота ее отпустила, и она прохрипела:

– Принесьи воды и позовьи: пусть придьот Лиза, de chambre [43] …

Иван, как был, метнулся к двери, но его остановил стон:

– Одьенься, me chagrin [44] !

Иван набросил халат, ломая спички дрожащими пальцами, зажег свечу и, прикрывая ладонью огонек, помчался в комнату Лизы. Поднял ее с постели, наказал принести воды, а сам почти на ощупь – свечу отдал Лизе – добрался до малой гостиной и рухнул в кресло. Он ничего не понимал и потому просто сидел, тупо уставившись на слабо освещенный молодым месяцем прямоугольник на ковре.