Междуглушь - Нил Шустерман

— Зайди и посмотри сама.

Мама подошла к окну. Алли услышала, как закрылась оконная рама.

— Ох, извини, — послышался голос матери. — Но после этой женщины меня сегодня просто всю трясёт.

— Да, полоумных кругом хватает. Но чтобы ты перестала волноваться — может, нам поставить охранную сигнализацию?

Родители ушли, выключив свет и закрыв дверь. Несколько секунд Алли слышала жалобные поскрипывания пружин в соседней комнате — родители укладывались спать. Она не решалась двигаться ещё минут десять — а вдруг им придёт в голову вернуться? Наконец, она выкарабкалась из-под кровати и окинула спаленку взглядом: в неясном свете дальнего уличного фонаря всё вокруг было окутано в различные оттенки серого. Но даже при этом Алли мгновенно поняла, что это за комната.

Это была её спальня.

Или, вернее, мемфисская версия её спальни. Оказывается, Алли пряталась под собственной кроватью, убранной её собственным покрывалом. В комнате стоял письменный стол, за которым она когда-то делала уроки, стены увешивали плакаты с рок-группами, которых она не слышала уже три года. Музей. Святилище в её честь. Да что это за блажь пришла в голову её родителям? Ну, понятно было бы, если бы всё это происходило в том старом доме в Нью-Джерси, но зачем заново воссоздавать её комнату здесь, в Мемфисе? Алли не знала, что и подумать.

Она протянула руку к полке и сняла с неё плюшевого мишку. Алли втайне обожала мягкие, пушистые вещицы, но будучи девочкой не мягкой и не пушистой, всегда находила способ переделать свои игрушки в нечто невообразимое и противное природе. Этот мишка, например, был «Винни-Панк»: в его мехе были процарапаны татуировки, а бровь украшал пирсинг — английская булавка. Что это — мишка вроде бы стал побольше, чем ей помнилось? Ах, нет, это не мишка стал больше, это она находится сейчас в маленьком теле.

Алли прижала Винни-Панка к груди, в которой, кажется, разгулялись всякие чувства. Она обвинила в эмоциональной атаке психику своего носителя: мол, маленькие дети чуть что — сразу открывают водяной краник. Но кого она пыталась обмануть? Эти слёзы были её слезами. Алли присела на кровать и позволила им течь — тихо и беззвучно.

Зачем она вернулась? Неужели она намеревалась вот так заявиться в дом своих родителей в теле этого мальчика и поговорить с ними? И всё-таки она уже принялась соображать, как же ей снова прийти сюда завтра — может, в теле продавца охранных систем… И вот такой теперь будет её жизнь? Каждый день возвращаться сюда в ином теле, притворяться кем-то другим, лишь бы иметь возможность побыть рядом со своими родителями?..

Она свернулась на кровати калачиком, прижимая к себе мишку — свидетеля её прежней жизни. И тут вдруг случилось то, чего она не предвидела. А должна бы! Потому что, как бы там ни было, на дворе стояла глухая ночь, а Алли находилась в теле маленького, усталого ребёнка. Её мысли спутались, поплыли, и через мгновение она провалилась в сон.

* * *

Алли проснулась в 7:45 утра.

К несчастью, мальчик, которого она скинджекила, проснулся в 7:41. Невероятно, что может произойти в течение каких-то четырёх минут.

— Не волнуйся, малыш, с тобой всё будет в порядке. Мы отведём тебя домой!

Это был голос её мамы. Мамины руки обнимали её. Они бережно покачивали её взад-вперёд. Алли задыхалась, в глазах стоял туман, грудь судорожно вздымалась и — о Господи! — из неё вырывался надрывный рёв. Всё тело Алли вздрагивало от всхлипываний. Да что тут творится? Где она? Кто она?

— Хочу домо-о-ой! — услышала она детский голос — гнусавый, как при простуде, так что получалось: «Хочу добо-о-ой!»

И тут Алли поняла, что эти слова произносит её собственный рот. И сразу всё вспомнилось: она в теле мальчика, в доме её родителей, в своей собственной комнате. Её мама обнимает её, рядом стоит папа с телефоном в руке.

— Хочу добо-ой! — снова разревелся мальчик — он не имел понятия, как он здесь очутился.

О Боже! Алли вдруг сообразила, что больше не прячется в закоулках сознания ребёнка, что её вынесло прямо на середину его разума. Теперь, когда она проснулась, мальчик понял, что у него в голове находится кто-то чужой, и заорал от ужаса.

— Кто ты? — вопил мальчик. — Уходи! Уходи! Пошла вон отсюда! — мама отступила, подумав, что он кричит на неё. — Убирайся! Пошла вон!

Плохи дела! И становились ещё хуже. Единственное, что могла сейчас предпринять Алли — это постараться не нанести ещё больше вреда. Она попыталась вернуть себе контроль над мальчиком и снова отправить его в страну грёз, но это было не так просто — теперь, когда он сознавал её присутствие. Мальчик упал на пол, принялся биться, лягаться и орать во всю мочь, пока, наконец, разум его не уступил давлению Алли и не отключился.

Алли теперь получила контроль, но тело мальца по-прежнему было полно страха и содрогалось от рыданий. Девушка взглянула на отца — в одной руке тот держал телефон, а в другой… в другой…

…у него не было другой руки.

Правая рука отца заканчивалась чуть ниже локтя. Пока Алли пыталась уложить эту картину в своём сознании, глаза её следили за отцом — тот передвинул телефон на левой ладони так, чтобы можно было нажимать на кнопки большим пальцем. Палец завис над кнопкой 9.

Ой, нет! 911 уж точно в планы Алли не входило.

— Ты звонишь в полицию? — завопила она, беззастенчиво пользуясь бессознательным состоянием своего хозяина. — Не хочу полицию! Не хочу, не хочу, не хочу-у-у!

Она орала во всю мочь. Папа растерялся.

— Убери телефон, Адам! — потребовала мама.

— Хорошо-хорошо! — Он уронил телефон на стол так, будто тот грозил взорваться у него в руке. — Вот, смотри, я его положил!

Алли перестала орать, взяла минутку, чтобы успокоить своего хозяина, и позволила маме обнять её… его. Алли тоже обняла маму и ощутила невероятное блаженство, а её мать об этом даже не догадывалась. Судорожные рыдания утихли, перешли в еле слышное хныканье.

— Ты не мог бы сказать нам, как тебя зовут? — спросил папа.

Алли знала имя парнишки, потому что самосознание у маленьких детей развито чрезвычайно сильно — их имя присутствует чуть ли не в каждой их мысли.

— Дэнни, — ответила она. — Дэнни Розелли.

— Хорошо, Дэнни, — проговорила мама, — я думаю, ты сегодня ночью немножко погулял во сне.

— Ага, — подтвердила Алли, — погулял, да.

Она восхитилась способностью своей матери уметь логически объяснить всё, что, казалось, не поддаётся логическому объяснению.

— А ты не мог бы сказать нам, где живешь? — допытывался папа.

Алли знала, но пока не собиралась делиться этой информацией. Поэтому она потрясла головой:

— На улице… не помню.

Родители в унисон вздохнули.

Алли не отрывала глаз от отцовской культи. На коже были видны углубления — следы от протеза; но, конечно, у папы не было времени надеть его, когда они обнаружили маленького Дэнни Розелли, заходящегося от крика в кровати их погибшей дочери.

— А что это? — спросила Алли, сообразив, что отсутствие такта у семилетнего ребёнка можно тоже использовать ради своей выгоды.

Отец мгновение колебался, потом ответил:

— Автомобильная авария.

— Ой.

— Точно. Ой.

У отца были ещё и шрамы — на лбу и на щеке. Значит, катастрофа забрала у папы правую руку, а взамен оставила шрамы. Всё это довольно неприятно, но могло быть гораздо хуже. Собственно, хуже и было, потому что они потеряли дочь.

Алли умирала от желания сказать им, что они не потеряли её, что она здесь, в этой комнате, рядом с ними… Но ей не удалось найти способа, как это сделать, когда она была под личиной Кэтвумен, и вряд ли удастся теперь — в теле маленького Дэнни.

— А номер своего телефона ты случаем не помнишь? — спросила мама. — Нам очень нужно сообщить кому-нибудь о том, что ты здесь — твои родители, наверно, уже извелись.

Алли не испытывала особой жалости к родителям мальчика — они-то получат своего ребёнка обратно! Да и номера она не знала, так что ладно. Она наконец вместе со своими мамой и папой, они ласковы с ней, они пытаются утешить её… Может, это единственный шанс побыть в кругу своих близких, другого ей не представится…

— Кушать хочется, — заныла она. — Можно мне чего-нибудь покушать?

Родители переглянулись, мама указала глазами на телефон, отец кивнул и вышел из спальни. Не надо быть гением, чтобы понять: он позвонит в полицию с другого телефона. Алли подумывала, а не устроить ли очередную истерику, но осознала, что не может оттягивать неизбежное до бесконечности. Надо просто получше использовать отпущенное ей время.

— У вас есть хрустики — яблочные колечки? — спросила она. — Я люблю их с земляничным молоком.

Она могла бы поклясться, что мама страшно побледнела — такой бледной Алли её никогда раньше не видела.