Беспредельная Римская Империя. Пик расцвета и захват мира - Анджела Альберто

Эти вывески выполнены из деревянных, мраморных или терракотовых пластин. Они почти всегда покрыты резными рельефами, и, поскольку неонового освещения еще не изобрели, их раскрашивают в яркие цвета.

Хилар изучает вывески разных магазинов.

Вот подвешенные в ряд пять свиных окороков, точь-в-точь как наши. Очевидно, тут лавка мясника.

Рядом — вывеска с изображением козы. Здесь продаются молочные продукты: сыры, молоко. На стенах висят корзинки с творогом, завернутым в фиговые листья.

Чуть дальше три составленные в ряд амфоры — вывеска винной лавки.

А за ней — вывеска харчевни, можно прочесть меню на щите, как в наши дни в ресторанчиках центральной части города. Читаем: ABEMUS IN CENA: PULLUM, PISCEM, PERNAM, PAONEM, BENATORES («У нас на ужин: курица, рыба, ветчина, павлин, дичь»). Что и говорить, изысканная кухня, даже павлина подают. Хозяин пририсовал и знак радушного приема (сердце).

Дальше — магазин тканей. Хилар понимает это, заметив над головами посетителей несколько подвешенных за уголок подушек и дорогие ткани, свисающие из-под потолка, с бронзовых шестов, подобно полотенцам. Один покупатель изучает образцы, разложенные перед ним торговцем, а его жена ожидает, сидя на скамье.

По пути ему встречается и лавка ювелира с ожерельями из стеклянной пасты и перстнями. Хозяин торгуется с клиентом из-за золотого браслета в форме змеи.

Здесь же расположены лавки и других ювелиров, — очевидно, они держатся рядом из соображений безопасности.

Еще несколько магазинов, а за ними — винная лавка, хозяин которой сидит за прилавком, а за спиной у него — множество стоящих в ряд амфор. Прилавок этот весьма необычный: он такой высокий, что скорее напоминает балкон. Хилар останавливается, заинтригованный: ему никогда не приходилось видеть подобного способа продажи вина. Здесь им торгуют в разлив. Клиент подходит с собственной небольшой амфорой, заказывает вино определенного сорта и платит вперед. Затем подставляет открытую амфору в нишу и крепко держит обеими руками. Хозяин наливает заказанное вино в раковину-воронку, соединенную с нишей. Клиент быстро наливает «полный бак» и уходит. В прилавке устроено не меньше трех таких ниш. Возможно, для разных сортов вина.

Хилар останавливается, привлеченный глухими ударами. Они доносятся из лавки, где мясник с размаху рубит большой кусок мяса. В наши дни мясники пользуются специальным столом, где разделывают туши, а этот кладет куски на странную табуретку, сделанную из ствола дерева, стоящую на трех ногах. Еще сегодня в некоторых странах, например в Египте, можно видеть точно такие же сцены, как будто и не прошло столько времени с тех пор. Вокруг мясника на крюках подвешены разделанные туши, засиженные мухами, между ними несколько свиных голов. В глубине лавки сидит его жена, волосы ее зачесаны назад, а на затылке накладные косички образуют пучок в три ряда. Поражает изящество и спокойствие на фоне грубой силы супруга. Но ведь и работа ее совсем иная: она занимается кассой, следит за доходами и расходами, ведет расчетную книгу.

Наконец Хилар замечает лавку парфюмера, на вывеске написано, что того зовут Секст Апроний Юстин. Уже на пороге лавки нас обволакивает облако сладких ароматов. Парфюмер спешит навстречу с улыбкой? «Чем могу служить?»

Рим — город искусств уже в римское время

Хилар перенюхал множество терракотовых пузырьков, пока не нашел то, что заказывала сестра. Он взял небольшой запас духов. Не слишком много, ведь в то время духи сохраняли свой аромат недолго.

В лавке, как можно легко догадаться, преобладают посетители женского пола, но вот мы видим, как несколько мужчин заходят сделать для себя покупки. Если вы полагаете, что мужская косметика — современное изобретение, то ошибаетесь. Уже в римскую эпоху многие мужчины пользовались духами, кремами и мазями. Порой уход за внешностью занимал немало времени. Как подчеркивает профессор Ромоло Аугусто Стаччоли, многие «щеголи соперничали друг с другом экстравагантностью ароматов и проводили целые часы у цирюльника, опрыскивая себя духами…». И не только: ученый далее раскрывает нам, что на пирах и в общественных местах, таких как цирк или амфитеатр, щедро разбрызгивались ароматические вещества — порой прямо на сиденья, чтобы перебить запах крови и смерти, идущий с арены, где гибли осужденные на казнь гладиаторы и дикие звери.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Когда юноша расплатился, наш сестерций опять сменил владельца. Но он недолго оставался в лавке парфюмера Секста Апрония Юстина. Чуть позже туда заглянул элегантный богатый римлянин, чье телосложение говорит о его благополучии. Высокий, крепкий седовласый мужчина, чернобровый и голубоглазый, с прямым взглядом. Его выступающий орлиный нос подчеркивает благородство черт лица. Нам он весьма напоминает актера Адольфо Чели.[94]

И мы определенно его уже где-то видели… Он тоже смотрит на нас, возможно полагая, что мы его клиенты, в латинском смысле слова (clientis), то есть люди, приходящие просить об одолжениях. Он каждый день принимает много таких, ведь он — влиятельное лицо. Потом мужчина улыбается, прикрывает глаза и кивает… Он узнал нас: мы виделись в… предыдущей книге! Прокрались на цыпочках к нему в дом ранним утром, чтобы описать пробуждение римлянина… Улыбнувшись, он спрашивает, как наши дела и не нуждаемся ли мы в чем-либо, потом желает нам удачного путешествия и, посмотрев на наш сестерций, полученный от парфюмера вместе со сдачей, излагает свою жизненную философию: «Homo sine pecunia est imago mortis» («Человек без денег — труп»).

Эта фраза в римском обществе пугающе реальна, единственное, что имеет здесь значение, — социальный статус: человека судят по тому положению, которое ему удалось занять благодаря деньгам.

С тем же изяществом, с каким он сюда вошел, наш собеседник расплачивается, забирает стеклянный флакон в форме голубки и идет к своим носилкам, сопровождаемый «свитой» рабов и клиентов. Его следующая остановка — портик Октавии, где он встретится с женой и преподнесет ей сюрприз в виде флакона духов. А в кошельке у него лежит наш сестерций.

Портик Октавии — место, расположенное вдали от толчеи улиц, идеальное для спокойных прогулок. Там много греческих бронзовых статуй — настоящий музей. Это наводит нас на интересную мысль. Рим уже в древности является городом искусств, со своими музеями. И посетителями, которые любуются «экспонатами».

Это одно из многих лиц города, который сегодня называют Нью-Йорком античности благодаря своим небоскребам, Амстердамом — за кварталы «красных фонарей», Калькуттой — за трущобы бедноты, Рио-де-Жанейро — за праздники и огромные «стадионы», наподобие стадиона Маракана (Колизей и Большой цирк), а также Парижем — за великие музеи и т. д.; ни один современный город не объединяет в себе одном все эти черты.

Конечно, думать о древнем Риме как о городе искусства может показаться странным: какие памятники античного искусства можно выставить в городе, который сам — античный? Греческие.

Все это появилось в Риме не сразу — первоначально он напоминал некоторые современные города Северной Европы или Соединенных Штатов. В нем не было выдающихся шедевров. Все переменилось после войн и присоединения новых земель. Особенно после Пунических войн. Как подчеркивает Лайонел Кэссон, со взятием Сиракуз в Рим было привезено множество греческих статуй (и картин), которые полководец Марцелл расставил в различных местах Вечного города.

Как будто прорвали плотину: с завоеванием Греции и территории современной Турции в Рим на протяжении ста пятидесяти лет стекались в огромном количестве разнообразные произведения искусства. Речь идет о сотнях вывезенных бронзовых статуй — произведений величайших мастеров прошлого.

Например, после взятия одного только греческого города Амбракия было вывезено двести восемьдесят пять бронзовых статуй и более двухсот тридцати мраморных. Одержав победу над Персеем, Эмилий Павел вывез столько произведений искусства, что его триумфальное шествие длилось целый день… А затем настала очередь Коринфа…