Подружка невесты - Рут Ренделл

Медленно и тяжело он спускался по лестнице, выключил свет и во мраке вошел в темную комнату. В ней царила абсолютная тишина, но, подойдя ближе к постели, Филипп услышал, как Сента вздохнула во сне. По ее дыханию и глубине сна он понял, что она приняла таблетки Риты. Иначе она проснулась бы, как только он подошел. Он разделся и лег рядом. Казалось, иначе поступить невозможно. Пока не пришел сон, Филипп лежал на постели и изучал бледный изгиб щеки Сенты на коричневой сатиновой подушке. Свет, проникавший в комнату, попадал на пряди серебряных волос, и они мерцали. Сента лежала на своей половине, руки ее были сжаты в кулаки и уперты в подбородок. Какое-то время Филипп лежал на расстоянии от нее, а потом нерешительно, как застенчивый человек, который боится отказа, положил руку на ее талию, прижал к себе и обнял.

Они были в ее комнате, было утро, по-прежнему раннее, восьмой час, но уже совсем светло. Солнце самозабвенно светило на это запустение и ветхость сквозь щели в грязных ставнях. Филипп сварил кофе. В бутылке осталось немного молока, но оно прокисло. Сента завернулась в две шали, одна была повязана вокруг ее талии, другая лежала на плечах. Корни ее волос снова стали рыжими. Она все еще находилась под воздействием снотворного: взгляд плывущий, движения замедленные, но Филипп понимал, что она уже ощущает в нем перемену и удручена этим и напугана. Он сидел на краю постели, она — в изголовье, склонясь на подушки. Затем Сента подползла к нему по сбитому одеялу и робко протянула руку. Филипп хотел отдернуть свою, но не отдернул. Он позволил ее руке лежать в своей, чувствуя, как у него сводит скулы. Он попробовал прокашляться. Голос его звучал так, будто Филипп сильно простужен:

— Сента, ты его убила вторым из двух стеклянных кинжалов?

Вопрос был так же странен, как и то, что он совершенно серьезно задал его девушке, которую должен был любить, на которой думал жениться. Сами слова и их сочетание были так чудовищны, что Филипп зажмурился и сдавил пальцами виски.

Сента кивнула в ответ. Он знал, что у нее в голове. К его вопросам, к действительности, к опасности она равнодушна. Она хочет только, чтобы он продолжал ее любить. Он спросил, пытаясь казаться невозмутимым и говорить без дрожи в голосе:

— В таком случае, неужели ты не понимаешь, что полиция тебя найдет? Это просто чудо, что тебя еще не отыскали. Две смерти связывают стеклянные кинжалы. Полиция обнаружит эту связь. У них наверняка где-то в компьютере есть эта зацепка — почему они еще не приходили к тебе?

Сента улыбнулась. Она крепко держала его руку и потому могла улыбаться:

— Я хочу, чтобы ты ревновал меня, Филипп. Знаю, что с моей стороны это нехорошо, но мне правда хочется, чтобы ты ревновал.

Он уже уяснил себе, что она избегает естественного порядка вещей и логики, раз так отвечает на вопросы. Какой бы ее связь с реальностью ни была, Сента ее теряет.

— Я не ревную, — отозвался он, стараясь сохранять самообладание. — Я знаю, что этот Мартин ничего для тебя не значил. Я беспокоюсь за тебя, Сента. Волнуюсь, что будет дальше.

— Я люблю тебя, — произнесла она, держа его за руки, стиснув их до боли, — я люблю тебя сильнее, чем саму себя, так почему я должна тревожиться о том, что случится со мной?

Странно, ужасно, но он знал, что это правда. Она любит его так, и ее лицо это выражало. Слова ни к чему. В ярком, равнодушном солнечном свете, лучами выхватывающем пыль, Филипп прижал ее к себе, щекой к ее щеке, обхватил за спину. Нервы его были расслаблены, тело — беспокойно от желания уйти. Она прильнула к нему. Время шло, мгновения тянулись словно часы, пока он наконец не сказал:

— Сента, мне нужно идти.

Она прильнула к нему еще плотнее.

— Я не могу больше брать отгулы, — продолжал он, — я должен ехать на работу.

Он не сказал ей, что в первую очередь хочет увидеть Фи и Дарена, застать их, пока они не ушли на работу. Ему пришлось оторвать Сенту, поцеловать в утешение. Закутанная в шали, она как младенец, зарылась в коричневое белье. Он закрыл ставни почти полностью, чтобы не впускать резкий желтый свет, и быстро вышел из комнаты, даже не оглянувшись.

За завтраком зять оказался привлекательнее, чем в те дневные и вечерние часы, когда сидел развалясь перед телевизором. Свежевыбритый, он вновь походил на статного жениха, правда, его старил хмурый сосредоточенный взгляд, когда он изучал «Файнэншл Таймс» — последняя газета, с которой его можно было увидеть. А Фи, красивая и свежая, с феном в одной руке и тарелкой тостов в другой, крайне удивилась, увидев брата, и испугалась, что что-то стряслось с матерью, а иначе зачем бы он заявился с утра. Сказав, что все в порядке, Филипп изумился тому, как часто люди используют эту фразу, которая никогда не несет в себе никакого смысла.

Он поймал себя на том, что оттягивает разговор, с которым пришел на самом деле. Люди, возможно, всегда так поступают, думал он. Расскажи сначала о меньшей тревоге, меньшей заботе. Он почувствовал себя виноватым, отнеся проблему Черил к этой категории. Фи поначалу не верила, потом смутилась. Она закурила, как будто они обсуждают что угодно, но не пагубную привычку.

— Игральные автоматы? — переспросил Дарен. — Игральные автоматы? Я играю на них, но никто не называет меня наркоманом.

— Ты не помешан на них. Ты сдерживаешь свою потребность в игре, можешь заставить себя остановиться. А Черил не может.

Филипп видел, что разговор с этими двумя людьми, которые в полной мере поняли бы, к примеру, угрозу алкоголизма, ни к чему ни приводит, и это показало ему, как Фи отдалилась от него, Филиппа, и приблизилась к Дарену. Возможно, это необходимо для прочного брака и неизбежно. Время пришло, откладывать больше нельзя. Дарен уже поднялся из-за стола и стал искать ключи от машины, когда Филипп спросил:

— Кто такой Мартин Хант?

— А?

— Мартин Хант, Фи. Я уверен, что слышал это имя от тебя и Дарена.

Она нахмурила брови, наморщила нос от негодования или недоверия:

— Ты знаешь, кто это, должен знать. Что у тебя в последнее время с памятью?

— Он… он умер?

— Откуда я знаю? Но не думаю. Он молодой парень, ему двадцать четыре-двадцать пять. С чего бы ему умереть?

— Кто он такой, Фи?

— Я не знаю, — ответила она, — это с Ребеккой я была знакома. Я училась в школе с Ребеккой Нив. А он был ее парнем. Вот и все, что я знаю. Видела по телевизору, в газетах читала.

На то, чтобы переварить услышанное, понять смысл сказанного и сделать выводы, Филиппу понадобилось какое-то время. Позже он испугался, вдруг сестра заметила, как он побледнел. Он чувствовал, как кровь отхлынула от лица, тело покрылось гусиной кожей. Ему еще и дурно стало. Он ухватился за спинку стула. Дарен подошел к Фи, сказал, что уходит, и поцеловал ее.

Фи вернулась с кухни, вытирая руки бумажным полотенцем.

— Зачем тебе знать о Мартине Ханте?

У Сенты он научился врать почти не задумываясь:

— Мне кто-то сказал, что он погиб в автомобильной аварии.

Фи не заинтересовалась:

— Не думаю. Мы бы узнали. — Она снова исчезла, а вернулась уже в жакете. — Мне пора на работу, Фил. Ты идешь? Да, чуть не забыла: звонила мама и сказала, что вернулась Флора. Я на самом деле не поняла, что она имеет в виду. Она только сказала, что Флора вернулась, будто пришла сама или что-то в этом роде.

Они спустились с крыльца, вышли на улицу. На этот раз лгать не пришлось:

— Мне посчастливилось ее разыскать. Я думал, мама хочет получить ее обратно, так что я… я ее вернул.

— Но почему ты ничего не сказал? Мама считает, что это чудо. Она думает, что Флора просто пришла и сама встала на тот постамент.

— Уверен, что нет, — сказал Филипп, погруженный в свои мысли, — я ей все объясню.

Фи с удивлением посмотрела на брата, когда они прощались:

— И ты приехал сюда в такую рань просто для того, чтобы спросить у меня о парне, с которым ты даже не знаком и о котором никогда не слышал?

Филипп репетировал что-то вроде объяснения для матери. Это освободило его ум от других, более тягостных мыслей, помогло прекратить думать о том, с чем ему придется когда-нибудь столкнуться. Он расскажет матери, что в сущности давно уже знал, что у Арнэма Флоры больше нет, что статую продали. Он, Филипп, поместил объявление в газете, наконец нашел ее и выкупил, чтобы сделать Кристин сюрприз. В таланте разыграть настоящий спектакль, смешав все возможные выдумки, ему было отказано.

Черил заперлась в своей комнате. Бледная как полотно, Кристин подошла к Филиппу, еще до того, как он успел вынуть ключ из замочной скважины, прижала его к груди. Он пытался говорить спокойно:

— В чем дело? Что случилось?

— Ах, Филипп, к нам приходили из полиции. Они привезли Черил и обыскали дом.

— Как это?

Он заставил ее присесть. Мать дрожала, сын крепко держал ее за руку. Она говорила задыхаясь, тяжело дыша: