Княгиня Ренессанса - Жаклин Монсиньи

Когда хлыст с размаху опустился на его зад, он заскулил от восторга.

– Побегай, грязная свинья, я никогда не буду твоей, ты мне слишком отвратителен… беги… беги…

Каждое оскорбление донья Гермина подкрепляла ударом хлыста, от которого на коже герцога оставались красные полосы. Герцог же, скуля и лая, точно пес, пытался уклониться от ударов и, бегая на четвереньках, прятался то под стол, то за кресло, то за стул и даже в открытый сундук. И отовсюду донья Гермина выгоняла его хлыстом. Кнут полосовал ляжки герцога, напрягавшиеся от удовольствия при каждом ударе.

– Повторяй за мной каждое слово… Я лишь жалкое ничтожество…

– Да, да, я лишь жалкое ничтожество! – стонал, захлебываясь от удовольствия, Карл Бурбонский.

– Ты мой раб, и я могу делать с тобой все, что захочу, даже посадить на кол… даже убить.

– Да, ты моя королева! Ты можешь сделать со мной все, что захочешь, даже посадить на кол.

С видимым злорадством донья Гермина, крепко сжав рукоятку хлыста, внезапно всадила ее глубоко в задний проход герцога. Тот завертелся на месте, напрягся, заплакал, застонал, заохал… И тут неожиданно наступил кульминационный момент. Его член гордо поднялся. Поднялся с пола и Карл Бурбонский.

– Теперь твоя очередь, сука!

Вырвав из рук доньи Гермины хлыст, он замахнулся. Но в этот момент Сан-Сальвадор схватила арбалет и нацелила его прямо на герцога.

– Если ты только подойдешь ко мне, я тебя убью. Хрипя, плюясь и изрыгая проклятья, коннетабль двинулся на донью Гермину.

– Клянусь, я убью тебя… грязная свинья, – пригрозила Сан-Сальвадор.

Карл Бурбонский протянул руки, отшвырнул арбалет и схватил женщину.

– Теперь я твой хозяин, – прохрипел он.

– Да, ты хозяин, – согласилась она с неожиданной покорностью.

Герцог повалил ее на кровать. Задирая, точно обезумевший, одну за другой ее юбки, он обнажил лоно доньи Гермины и, урча от вожделения, навалился на нее всем телом. Комкая юбки и обрывая кружева, он грубо перевернул ее на живот, чтобы сделать с нею то, что он обычно любил делать с юными пажами.

Но тут внезапно желание куда-то исчезло. Герцог был вне себя от злобы. Ведь он был так близок к цели.

Донья, Гермина вонзила ему в тело свои скрюченные ногти. Отвернувшись от него, она усмехнулась:

– Ты жалкий пес… я прикажу посадить твой толстый зад на кол какой-нибудь ограды.

Распаленный желанием, Карл Бурбонский отхлестал ее по обеим щекам.

– Замолчи сейчас же, я твой Хозяин, а ты моя сука. Приказываю тебе лаять.

Донья Гермина выполнила. И тут Бурбон наконец вонзился в нее с такой силой, будто нанес удар кинжалом. Негодяйка улыбнулась, испытав удовлетворение. Бурбон старел, и каждый раз ему требовалось все больше времени, чтобы привести себя в нужное состояние. Она же каждый раз боялась, что он не доведет дело до конца. Но на этот раз он снова оказался в силе.

У своего уха она слышала учащенное дыхание мужчины, испытавшего наслаждение, которого никакая другая женщина не в состоянии была ему дать. Желая сделать его удовольствие более полным, донья Гермина, приподняв голову над подушкой, стала издавать жалобные стоны.

Последняя свеча догорела. Заключительный спазм Карла Бурбонского был так силен, что он просто рухнул на свою любовницу. Пробыв несколько мгновений в забытьи, он встал и, не дав себе труда одеться, высек искру, чтобы зажечь свечи в канделябре.

Донья Гермина села на край кровати. Карл посмотрел на нее с восхищением. Ни единый волосок из ее прически не выбился.

Коннетабль взял с кресла халат, надел его поверх кирасы и повязал поясом. Затем уселся в кресло, по-прежнему не отводя взгляда от Гермины. Он хорошо понимал, что эта женщина – его злой ангел, но ничего не мог с этим поделать.

– Карл, – прошептала донья Гермина, прекрасно знавшая о его сомнениях, – я никогда никого не любила в жизни, кроме тебя… ты станешь величайшим королем Запада.

Ничего не ответив, он подошел к столику и налил себе в кубок сицилийского вина. Жадными глотками герцог выпил пьянящий напиток и подошел к выходу из палатки. Откинув полотнище, служившее дверью, он позвал своего адъютанта:

– Рикардо!

Молодой человек немедленно прибежал. Не глядя на свою мать, он встал перед коннетаблем по стойке «смирно».

– Вызови командиров, – распорядился герцог де Бурбон.

Жестом руки он дал понять донье Гермине, что ей следует скрыться во второй комнате его просторной палатки.

Шесть суровых капитанов, набранных из тех свирепых кондотьеров, которые готовы служить любому, кто платит, вошли в палатку герцога де Бурбона.

Все шестеро неловко переглянулись.

– Монсеньор, что касается нас… мы еще смогли бы пойти на это, но солдаты в армии плохо обмундированы, плохо накормлены, без денег… Они отказываются выступать без жалованья.

– Я знаю, – спокойно сказал Карл Бурбонский. – Но я обещаю им… захват города, богатую добычу, женщин и выпивку.

Не веря собственным ушам, командиры переглянулись, и наконец один решился спросить:

– Не хочет ли монсеньор сказать, что наши люди смогут раздобыть себе жалованье в Риме?

– Да, ведь, кроме всего прочего, этот город очень богат… Так что солдаты смогут найти себе все, что захотят, прямо на месте. Передайте мой приказ людям, – сухо ответил Карл Бурбонский.

Командиры, судя по их лицам, были потрясены. Им, ведущим жизнь наемников, приходилось совершать многое: убивать, грабить, насиловать и прочее. Но Рим – это Рим… И то, что подобный приказ им отдает французский принц, привело их в полную растерянность.

– Теперь идите, на рассвете мы снимаем лагерь, – закончил разговор коннетабль.

Поприветствовав принца, командиры удалились.

Адъютант Рикардо хотел последовать за ними, но Бурбон задержал молодого человека. Несколько мгновений он молча смотрел на этого не по-мужски привлекательного, худощавого и развязного юнца, бывшего его собственным сыном, но в конце концов отказался от внезапно возникшего желания сказать тому правду о его происхождении и ограничился простым распоряжением:

– Пойди, скажи донье Гермине, что я хочу побыть один, Рикардо.

Неожиданно у принца начался озноб. Подойдя к скамеечке для молитв, он опустился на колени и, целуя распятие, прошептал с тревогой:

– Господь милосердный… я вверяю тебе мою душу.

Донья Гермина вместе с сыном покинула палатку через выход, предназначенный для слуг. Небо на горизонте начало бледнеть, предвещая скорый рассвет.

Из лагеря доносились голоса. Просыпавшихся солдат ждала приятная весть.

– Извините меня, матушка, но я должен пойти собрать вещи принца, – предупредил Рикардо.

– Ступай, малыш, ступай, – с нежностью сказала донья Гермина.