Затаив дыхание - Адам Торп

Почаще бывать в лесу или на горной вершине — вот что ему необходимо.

А еще необходимо помочь Кайе и ее сынишке. Только очень страшно решиться. Страшно потерять то, что у него есть. Об этом и речи быть не может.

Что ты получишь взамен? — вопит все вокруг. — Что получишь взамен?

Даже думать об этом не хочется.

А прошлой ночью ему снова приснилась Кайя. Но уже не такая злобная, как прежде. Они вдвоем, без малыша, поехали в Кенвуд на концерт, но там произошла какая-то ошибка: на сцене несколько престарелых африканцев в одних набедренных повязках распевали «Песни-размышления». Лужайки постепенно заполнялись людьми и сумками-холодильниками, гомон нарастал. Джек не выдержал и, вскочив на ноги, заорал, призывая всех замолчать. Его родители тоже были там и укоризненно качали головами. На тропинке появилась Милли в сопровождении Говарда и учителя, которого Джек помнит по начальной школе в Хейсе; тогда у него на подбородке алел здоровенный, зрелый чирей. Теперь нарыв исчез. Все трое шли под ручку и были сильно навеселе.

Потом Кайя пропала. Джек забрел по колено в озеро и, проснувшись в полумраке спальни, на миг решил, что находится на Хааремаа и слышит, как потрескивают нагретые солнцем сосны.

С тех пор как он видел мальчика, прошло почти две недели.

Говард больше не звонил. Следовательно, малыш ничего не сказал про него матери, а если даже и сказал, то до нее не дошло, что речь идет о Джеке Миддлтоне. В перерывах, когда он не работал над своими сочинениями, не занимался с учениками и не слушал сверчка — его мягкие, незавершенные паузы и короткие песенки, его сухой перестук, будто в добродушный невозмутимый репортаж врывается стаккато, исполняемое на полой деревянной колоде, — Джек пребывал в замешательстве. Когда он не был увлечен созданием музыки, когда она не звучала у него внутри, когда он не прикидывал, как именно занести услышанное на нотный лист или, может, оставить все как есть, он просто не знал, куда себя деть.

На Милли неожиданно свалилась дополнительная нагрузка. Помимо обычных обязанностей надо было в срочном порядке улаживать конфликт с важным клиентом: поставленная ему со всеми необходимыми бумагами и печатями древесина оказалась покоробленной, вот и пришлось Милли в праздничный летний день ехать по забитым машинами дорогам в Суффолк — умиротворять разгневанного заказчика. А момент был очень неподходящий — вот-вот должны были прийти результаты четвертого теста на беременность. Джек сидел, тупо глядя в «ящик», и прервался только ради урока с Йех.

Чтобы загладить свое невнимание к ученице в прошлый раз, когда она играла ноктюрн Шопена, он стал ее смешить:

— Я — ваш Живный.

— Кто это?

— Живный был у Шопена первым учителем музыки. И о нем есть статья в Британской энциклопедии.

— А о вас есть статья в Британской энциклопедии?

— Пока нет, — отшутился он, втайне надеясь, что когда-нибудь будет. Йех засмеялась, прикрывая пальцами рот.

Порой Джек жалеет, что не занимается, как жена, реальными добрыми делами. Выдергивать звуки из воздуха или из своего нутра, чтобы следом посадить их на нотные линейки, а там, глядишь, разок-другой они расцветут в каком-нибудь полупустом концертном зале и еще в течение нескольких лет будут время от времени возрождаться… — это же полный бред.

Стоило сверчку смолкнуть, все разом лишалось смысла; казалось, и дышать уже незачем. Джек понял, что у него самая настоящая депрессия.

Он пожаловался на нее по электронке двум друзьям-композиторам, они немедленно отозвались редкостно добросердечными посланиями, уговаривая Джека не закапывать в землю свой невероятный талант и далее в том же духе. Оба, естественно, иностранцы, не англичане: один — итальянец, другой — украинец. Познакомились они в Гааге, куда приехали уже бакалаврами, и стали выступать вместе. Все трое были уверены, что скоро покорят весь свет. Слушали ли его приятели хоть что-нибудь из его нынешних произведений? Сомнительно, хотя диск с его сочинениями последних трех лет под названием «Растет колючая проволока» есть в продаже. Но в чем в чем, а в душевности им не откажешь. Оба работают в престижных университетах, что вызывает у Джека зависть, хотя он понимает, что такая служба плохо сказывается на их дарованиях.

В ту неделю Милли возвращалась домой позже обычного, совершенно измочаленная; Джеку было непросто приноровиться к ее темпу жизни. Среду она целиком провела в Дэтчете и за весь день съела лишь печеную картофелину с сыром, купленную в закусочной «Любимая картошка».

— «Любимая картошка»?! До чего ты докатилась, Милл!

Во вторник он пошел один на концерт классической музыки и был очень разочарован исполнением Бетховена. Музыканты явно играли вполруки. Невольно вспомнился финал вчерашнего матча, когда команда Англии в кои-то веки ценой огромных усилий выбилась в лидеры, здесь же просто мухи дохли.

В газете бросилась в глаза заметка про какого-то человека сорока трех лет, и Джек даже вздрогнул: ведь это его ровесник! Он живо представил себе лысого зануду средних лет. У него самого волосы почти не редеют, иначе, как и многим другим, пришлось бы обриться наголо и кротко сносить подначки насчет стрижки газонов. Его волосы просто лишились прежнего блеска; он их подкрашивает натуральной краской, припахивающей компостом. Настанет время, когда он оставит волосы в покое, и они поседеют, как у теорбиста, что играл возле Кайи. И надо признать, тот малый со своей сединой выглядел не хуже других. Так что надежда остается. Надежда для Циклопа.

Сынишка Кайи наверняка стал заниматься на альте под влиянием матери; предпочел более деревянистый звук, чем у скрипки, потому что именно такой звук находит отклик в его душе, он ему больше по нраву. В пять-то лет! Но в мире искусства такое случается беспрестанно. В одном поколении любитель, в следующем — гений. К Джеку, впрочем, это не относится. На него дар снизошел с неба. В восемнадцать он мнил себя по меньшей мере Мессией. Впрочем, в восемнадцать лет многим так кажется. А теперь он никто. Простой смертный.

Лежа в постели рядом с читающей женой (с недавних пор Милли стала читать в очках; они почему-то возбуждали желание, и Джек сунул руку под ее ночную рубашку), он признался, что настроение у него довольно минорное. Милли нравились проделки его пальцев, но она не показывала виду. Он все равно был уверен, что ей приятно, потому что она не противилась и не роптала, продолжая увлеченно читать книгу. На его жалостное признание она не откликнулась ни словом, и он эту тему оставил.

— Тебе хорошо, Милл?

— Супер, малыш.