Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы пьем кофе с ликером, — сказал Эмдин. — Желаете, Зоя Николаевна?
Наливая кофе, Эмдин произнес фразу, видимо рассчитанную заранее. Произнес невозмутимо, с безразличным видом.
— А знаете, Юленька, ведь Зоя Николаевна — жена капитана Белкина, который не взял вас сегодня на вертолет.
— Очень приятно…
Зойка-то видела, насколько было ей это приятно. Милая симпатичная злючка! Интересно, зачем ей понадобилось лететь в Верховье? Скорее всего жена какого-нибудь офицера из локаторщиков.
— Вы к мужу?
— Нет, с мужем, — ответила Юля, картинно выпуская дым…
Зойка присмотрелась к ней, внутренне ахнула! Выдумала тоже: спокойствие, выдержка. Ничего этого нет, девчонка просто играет в невозмутимость, причем из последних сил…
Зойка положила руку на ее ладонь-ледышку и почувствовала, как расслабилась сразу молодая женщина, опустила голову, а на прикрытых ресницах медленно накапливалась черная слезинка. Боже, она размажет сейчас всю свою косметическую тушь!
Зойка достала платок, протянула Юле.
— Муж улетел, а она осталась, — сказал Эмдин, обращаясь к Зойке. — Вы ж понимаете?
— Да, я так и подумала. Но Белкин не виноват. Значит, нельзя.
— Ничего страшного, — сказал Эмдин, отхлебывая кофе. — Но Юля беспокоится за мужа. Он будет переживать, он ее очень любит. Мы тут до вашего прихода говорили на эту тему. Философски приподнимали. Хорошо это или плохо, когда тебя любят?
— Ну и что же? — улыбнулась Зойка. Удивилась: неужели Юля всерьез приняла «самодеятельного тенора».
— Это смотря как подходить к вопросу. Абстрактно или диалектически. Если диалектически, с учетом житейских ухабов, то иногда и плохо. Помните стихи: «Будьте на страже, если вас любят: любимых кусают, любимых губят»? Аполлинер.
— Помню, — серьезно сказала Зойка. — Стихи о блохе.
Юлия взглянула сначала на Зойку, потом на покрасневшую физиономию Сени Эмдина, не выдержала, расхохоталась. Эмдин тоже смеялся, однако глаза его глядели на Зойку укоризненно, недоброжелательно: принес же тебя черт некстати, уважаемое меццо-сопрано!
— Вы где остановились? — спросила Зойка.
— Пока нигде. В гостинице мест нет, — ответила Юля. — Вот Сеня обещал что-нибудь придумать.
— Ночевать вы, Юленька, будете у меня. Будете жить, пока не пойдет вертолет на Верховье.
— Но позвольте, Зоя Николаевна! — лейтенант Эмдин возмущенно привстал. — С какой стати?
— Не надо шуметь, Сеня. Тем более, видите, у входа нас ждет капитан Самойлов. Я могу пожаловаться.
Эмдин в отчаянии махнул рукой.
— Спасибо за угощение. Не забудьте уплатить, — сказала Зоя, поднимаясь из-за стола и пропуская вперед Юлю.
Возвращались в пустом автобусе. Ехали молча, машину трясло, звенели оконные стекла, дребезжали помятые дверцы.
Костя сидел насупленный, натянув фуражку на самые брови. Когда садились в автобус, он успел буркнуть Зойке: «Ничего нового…»
Юлей он не интересовался, не спросил даже, как ее зовут. А познакомить их Зойка забыла.
В центре на конечной остановке они вышли и с минуту постояли, наблюдая, как весело и яростно атаковали автобус девчата, видимо, из ночной смены.
— Юля, а где ваш чемодан? — спохватилась Зойка.
— Улетел с мужем.
Дома было тепло и уютно, пахло смородиновым листом — Зойка с утра занималась консервированием. Первым делом она забралась на диван, насовала под бока подушечек, поджала озябшие ноги.
Юля, осторожно шлепая старыми Зойкиными тапочками, ходила по комнате.
— Ну и как? — спросила Зойка.
— У вас есть вкус, — сказала Юля. — Но чисто женский. Тогда квартира напоминает уютное гнездышко.
— А мне нравится, — рассмеялась Зойка.
— В квартире должен быть свой, оригинальный интерьер. Хотите, я завтра набросаю эскиз?
— Нет, — сказала Зойка. — Я люблю так, как я люблю.
— Я тоже, — вздохнула Юля. — Можно закурить, Зоя Николаевна?
— Пожалуйста. Пепельница на серванте.
— А кто этот угрюмый капитан, — спросила Юля, — что ехал с нами?
— Друг моего мужа.
— И ваш друг?
— Конечно. Это естественно.
— Нет. Не всегда. Например, мой муж терпеть не может моих друзей.
— Значит, ревнует. Значит, сильно любит.
— Любовь и ревность — это противоположности?
— Нет, зачем же. Скорее всего это причина и следствие.
— Мой муж страшно ревнивый.
— Все смолоду ревнивы. Потом это проходит.
— Тогда проходит и любовь?
— Очевидно.
Осмотр комнаты гостья закончила у зеркала-трельяжа. Причесываясь, она надолго молча приникла к своему отражению, и Зойка не мешала ей, не отвлекала разговорами.
Сухо потрескивала расческа, волосы струились серебристыми прямыми прядями, рассыпаясь на плечах и по спине. Они, пожалуй, были чуть жестковаты у нее.
— Мой Миша стриженый… — задумчиво сказала Юля. — Всегда стриженый. Все время под нулевку. Это ему нравится, мне тоже. Так он выглядит мужественнее и взрослее.
Упомянув о муже, Юля весь разговор повела только о нем.
Они с Мишей были знакомы еще по школе — учились в одном классе. Были обычными школьными товарищами. Потом он уехал в военное училище, она поступила в институт, и пошли письма. Целый поток писем. У нее дома, у матери, хранится целый чемодан с Мишиными письмами — двести двадцать четыре письма. Это много. Но она ведь еще сожгла не менее тридцати, тех, которые чем-либо обидели ее. Она сожгла их на медленном огне.
— Знаете, Зоя Николаевна, что такое любовь? Я на первом курсе троечницей была: ну нет у меня особых способностей к живописи. Потом, когда пошли Мишины письма, я будто заново родилась. И рисовать стала лучше. Знаете, сижу над работой, и вдруг какое-то находит безудержное озорство. Беру кисть или карандаш, смеюсь, балуюсь. Смотрю — выходит! И здорово — словно совсем не мое. Вот тогда у меня возникло пристрастие к зелено-черной гамме, это и сейчас мой конек. Две мои дипломные работы были на городской выставке. Предложили мне интересное место в одном институте. Отказалась. Удивляются: почему? И знаете, что я им ответила? Потому что люблю!
Юля долго смеялась, и весело прыгал-смеялся оранжевый мотылек над раскладушкой. Зойка тоже смеялась.
— Любовь — это самопожертвование, самоотречение. Вот что я поняла, Зоя Николаевна. В этом главное. Я сказала Мише: за тобой — хоть на край света. Он даже испугался: а как же диплом, работа? А я могу работать везде: и в Верховье, и на любой из этих точек. Хоть за тридевять земель. Везу с собой заказы на пятнадцать эскизов, за зиму все их выполню. А летом полетим с Мишей в отпуск — сдам. Вы не спите, Зоя Николаевна?
— Не сплю, Юленька. Слушаю.
— А еще — это вера в людей. Какое-то открывается сверхзрение. Вот я посмотрела на человека, только раз посмотрела на человека и сразу вижу — он хороший. Вот вы, ваш муж — вы очень хорошие. Я на вашего мужа ни капельки не обижаюсь. То, что меня не взяли, — это даже лучше. Пусть мой Мишка понервничает, пощелкает зубами. А то он немножко воображать стал. Конечно, мужчины, они все чуточку сухари. Взял и полетел. Я бы на его месте просто выпрыгнула из вертолета.
— А откуда вы знаете лейтенанта Эмдина?
— Ах, этот рыжий чудак! — рассмеялась Юля. — В аэропорту познакомились. Воображает себя сердцеедом. Впрочем, он хороший, добрый парень. Кстати, он сказал, что этот рейс «четверки» довольно опасный в такую погоду. Это правда?
Зойка помолчала, чтобы обдумать ответ. Голос ее прозвучал сонно, буднично:
— Вряд ли, Белкин — опытный летчик. Я думаю, все будет хорошо. Давайте, Юленька, спать.
Но заснуть Зойка долго не могла. Что-то тоскливое и тревожное сдавливало грудь. Все яснее и яснее нарастало чувство жалости. И не было слез, потому что она поняла: ей жалко себя.
7
Масюков проводил их до постового грибка, где начинался таежный проселок, и попрощался:
— Ни пуха ни пера!
Тихонов искренне послал его к черту. Он был не в духе — начало поисковой группы по всем статьям заваривалось очень плохо. С Масюковым они по-настоящему поругались, потому что вместо трех человек в состав группы он назначил двух и, главное, выделил не сержанта Воронова, крепкого, сильного, смышленого парня, а говоруна Вострухина. О Вострухине речи не было, когда они спорили с Масюковым в канцелярии. Сержант Вострухин как раз вошел по делу, краем уха услышал их разговор и стал напрашиваться. Конечно, Масюков тут же ухватился за это, даже обрадовался: согласен, даю командирское добро…
Раскисшая дорожная глина чавкала под сапогами, ноги то и дело разъезжались, а огромный, набитый до отказа охотничий рюкзак бросал Тихонова из стороны в сторону.
Вострухин пока молчит, изредка виновато сопит, натыкаясь сзади на спину Тихонова. Можно было бы сказать ему, чтоб шел рядом — дорога-то пока широкая, — так наверняка заведет свои байки «из жизни сельского киномеханика».
- Горечь таежных ягод - Владимир Петров - Великолепные истории
- Косой дождь - Вениамин Каверин - Великолепные истории
- Утро чудес - Владимир Барвенко - Великолепные истории
- Солнце, вставшее на западе (СИ) - Ирен Нерри - Великолепные истории
- Один неверный шаг - Наталья Парыгина - Великолепные истории
- Орша - Инга Киркиж - Великолепные истории
- Знакомый почерк - Владимир Востоков - Великолепные истории
- Мать - Грация Деледда - Великолепные истории
- Вcё повторится вновь - Александр Ройко - Великолепные истории
- Торопись с ответом (Короткие повести и рассказы) - Соломон Смоляницкий - Великолепные истории