За крокодилами Севера - Анатолий Онегов

С тех пор, как побывал я на Космозере, прошло уже достаточно времени. После Космозера ловил я очень приличных окуней на той же Святухе — ловил возле «елочки», какую устроил сам, опустив на дно привязанную к большому камню-якорю двухметровую вершинку ели — сюда, к такой «елочке», почти тут же собрались местные окуни-гренадеры. И надергать полное ведро таких окуней рыбакам не представляло большого труда.

После Космозера ловил я вполне приличных щук на давно знакомых мне таежных озерах — словом, вслед за порадовавшей меня салажкой Космозера были у меня и другие, очень заметные встречи, но и теперь я с радостью, с улыбкой вспоминаю эту немудрую рыбку, с которой впервые встретился летом 2002 года…

Вернувшись в Москву, я достал с полки томик Л.П. Сабанеева, внимательно прочел все, что говорилось здесь о нашей уклейке-салаге, и все- таки поверил до конца, что на Космозере я имел дело именно с этой рыбкой:

«Уклея очень красива, особенно, когда переворачивается на солнце и сверкает своею серебристой чешуею… Рыба эта представляет, однако, множество видоизменений, которые отличаются между собой незначительными уклонениями в относительных размерах тела, более или менее косым ртом, более или менее тупым носом… Большею частью уклейка имеет в длину около 6 дюйм., в редких случаях достигает более четвертой аршина…»

А четверть аршина — это побольше 18 сантиметров…

Два года подряд навещал я Онежское озеро — был в гостях у славного моря Онего и по зиме, и по летнему времени. Дважды объехал я вокруг озеро-море — дважды замкнул т. н. кругосветку, путешествуя сначала с востока на юг, запад, север и снова на восток, а на следующий год в обратном направлении. И везде, где можно, я старался подойти к самой воде, вглядывался подолгу в бесконечную даль, в силуэты упрямо стоящих посреди буйной воды онежских островов, часами слушал голоса северной воды и все это время смутное чувство беспокойства за судьбу нашего удивительного северного водоема не покидало меня… Увы, это бесконечно тайное до сих пор, громадное водное пространство живет, как мне кажется, сейчас более чем сиротливой жизнью…

Еще вчера живые, деятельные поселения по берегу озера, занимавшиеся лесным промыслом, приказали долго жить: нет для них леса, нет работы, и вчерашняя, привилегированная, по местным понятиям, лесорубная публика ныне лишь серые, чуть живые тени — поселения, связанные с лесным промыслом, лишившись работы, гибнут.

За чертой, отделяющей жизнь от смерти, оказались многие северные поселения, занимавшиеся сельским хозяйством. И теперь порой только дачники, что заполняют собой прибрежные населенные пункты, как-то оживляют берега озера и то только на 2–3 летних месяца.

О том, что рыбы в наших северных водоемах стало куда меньше, я уже и не говорю… Я помню, как орудовали на Онего рыбацкие тралы, вычерпывающие все, что можно было вычерпать со дна. Помню и браконьерский разбой на нерестилищах. Помню, как горько сетовали петрозаводские ихтиологи на то, что отходы Кондопожского ЦБК полностью уничтожили все стадо уникального сунского сига, который ежегодно заходил из Онего в реку Суну как раз через Кондопожскую губу.

К счастью, всевозможная наша грязь-отходы скапливаются — собираются в основном в прибрежной зоне — сама чаша озера с его максимальными сто двадцатиметровыми глубинами (наибольшая длина озера — 243 км, наибольшая ширина — 33 км, число островов -1650)и очень сложным рельефом дна вроде бы все еще находится в первозданной чистоте (помнится, что по химической чистоте вода Онежского озера еще не так давно оценивалась выше, чем вода знаменитого Байкала).

Вода в озере пока вроде бы не перемешивается, а оттого Онежское озеро и считается (и видимо, до сих пор) важнейшим резервуаром-запасом пресной воды в нашей стране…

Вода в озере могла перемешаться, грязь с прибрежных участков могла попасть и на глубину, и вода могла потерять свое прежнее эталонное качество, если бы осуществился проект переброски части стока северных рек на юг. По этому проекту (его первая очередь) у Онежского озера должны были отбирать и направлять самотеком в Волгу до одного кубического километра воды в год. Тогда эта вода не попала бы, как до этого, в Ладогу и Ладожское озера обессилило бы совсем, не смогло бы, как прежде, очищаться с помощью онежской воды, а затем один кубический километр чистой воды в год не дополучил бы и Финский залив Балтийского моря.

В 1984 году, беседуя в Хельсинки с финскими защитниками природы, я показал им, чем грозит Балтийскому морю только первая очередь нашего полоумного проекта — финны были в шоке. А ведь после осуществления всего проекта у Онежского озера стали бы забирать уже не один, а все три кубокилометра воды… Балтийское море в то время было уже настолько грязно от промышленных и сельскохозяйственных стоков, что здесь еле-еле удерживалось какое-то биологическое равновесие. Без нашей онежской воды Балтийскому морю грозила бы настоящая катастрофа.

Финны забили тревогу, этот сигнал тревоги был услышан и в других скандинавских странах — все это тоже помогло нам остановить проект переброски — помогло Онежскому озеру сохранить свою природную чистоту. Но дальше мы сами не сделали ничего, чтобы помочь морю Онего вернуть свою прежнюю силу.

Разговариваю по душам со знакомыми рыбаками, что до сих пор промышляют в Онего, и слышу только одно: совсем подорваны запасы леща, судака… В Онежском озере почти не осталось палии… Правда, побольше стало онежского лосося, но это подарок еще от Советской власти: тогда сплавные реки очистили от топляков, оставшихся после молевого лесосплава — очистили нерестилища и на всю мощность задействовали рыборазводные пункты, которые и поставляли рекам молодь лосося.

Судя по официальным заявлениям, лосося в Онежском озере сейчас чуть ли не в несколько раз больше, чем лет двадцать тому назад. Лосось все лето идет в свои нерестовые реки. Все реки вроде бы под надзором рыбинспекции — попробуй сунься с тем же спиннингом на такую речку, и хотя не встретишь вроде бы на своем пути никого, но о тебе почти тут же доложат рыбинспектору со всеми вытекающими отсюда последствиями. И приезжий человек, рискнувший выйти со своей спортивной снастью на берег реки, куда заходит на нерест онежский лосось, сделает вывод, что уж лосося-то здесь сторожат.

Да, сторожат — сторожат другой раз все, кому ни лень. Сторожат и самые разные начальники, что являются к устьям лососевых рек, вычищают устья от браконьерских сетей и на их место ставят свои, да еще не в один ряд, а затем, набив мешки пойманной рыбой, исчезают в неизвестных направлениях.