Невеста - Карина Демина

– Отстань. Я больше не хочу. Я устала.

Королева Мэб явилась ночью. Она шла, касаясь вереска, и лиловые цветы осыпались под ноги.

– Ты все-таки решился, – сказала она. – И убивать не стал… добрый?

– Что с ней?

– Спит. Устала. Думаешь, легко удержать в себе целый мир? – Королева собрала сухой вереск и протянула: – Возьми.

– Зачем?

– На память.

Вереск падал на ладонь и рассыпался прахом.

– Видишь, какая ненадежная у тебя память…

– Пока не жаловался.

– Пока, – спокойно согласилась королева. – Отпусти ее. Не прикасайся больше. Не привязывай. Ей будет больно, но эту боль можно вынести. Более того, она забудется очень и очень быстро.

– А если нет?

Мертвый вереск ничего не весил, и ветер сдувал его с ладони, высеивая по пустым склонам гор. На вопрос королева не ответила.

– Я пришла попрощаться.

– Насовсем?

– Теперь это зависит только от тебя. Но если вдруг понадобится моя помощь, то цену ты знаешь. Позови – откликнусь… Оден, не думай, что Стальной Король чем-то лучше меня.

Оден не думал.

В этом его сне больше не было места ни для королевы, ни для короля. Но сон рассыпался. Он был непрочным, зыбким и ненастоящим. Очнувшись, Оден четко ощутил запах сухого вереска. Впрочем, это солнце выжаривало склоны докрасна. Туманы ни при чем.

Я была небом. И жаворонком.

Ястребом над гнездом.

И старой гадюкой, что грелась на камне.

Семейством мышей. Пауком. Паутиной. Мухой, прилипшей к ловчим нитям. И пчелой, что собирала вересковый нектар. Я была самим вереском, каждым стеблем его. Тонкими корнями и землей, в которую они уходили. Водой…

Сотней родников и звонкими жилами, запертыми в камне. Камнем тоже, но совсем немного.

Я была.

Всем и сразу.

А еще собой, сложенной из разноцветных кусочков места и мира. Им было тесно во мне, а мне хотелось поделиться. С кем?

Не знаю.

Не помню. Разве это имеет значение?

Я отдавала силу, а ее не становилось меньше. И я устала быть всем миром сразу, поэтому уснула. А потом проснулась и поняла, что я – это снова я.

У меня имя есть.

Эйо. Радость.

Память возвращалась как-то странно, отрывками… я помнила Лосиную Гриву, которая показалась издали: узкий хребет, словно и вправду принадлежавший огромному окаменевшему зверю. И седину рассвета, облака, что сползали по гранитным бокам его. Лиловую дымку.

Солнце, которое медленно двигалось, вычерчивая время.

Страх еще помню. И желание отступить, которому я почти поддалась, уговорив себя, что свернуть можно прямо в Долину, а там уже как-нибудь…

Помню первый родник, подвернувшийся под ноги, точно он сам искал встречи, и горьковатую ледяную воду. Перезвон ключей, который становился громче и громче. Зов, не тот, что в грозу, иной, более мягкий, обволакивающий.

Земля меня слышала.

А я слышала ее… и не только я.

Но что дальше? Кажется, я бежала… или не только я? Вереск цвел, и запах был настолько сильным, словно не вереск это – дурман. Оден ошалело крутился на месте, пока не упал. Смеялся… и я смеялась. А потом я стала небом. И жаворонком.

Странно как…

Мне представлялось, что запомнить я должна была бы немного другое.

Открыв глаза, я убедилась, что небо существует само по себе, безотносительно меня. И земля. И вереск. И весь остальной мир.

– Эйо? – Оден был рядом.

Теплый какой… уютный. Это хорошо, а то вдруг ночь наступила и пятки мерзнут. А рукам, наоборот, горячо.

– Я. – Я зевнула и потерлась об него носом. – Уже ночь?

– Ты заснула.

Да? Этого я тоже не помню. И обидно как-то…

– Я испугался. – Он подтянул меня ближе.

И все-таки горячо не только рукам. Жар рождался внутри, не под сердцем, а в животе, словно я проглотила уголь… или нет, не уголь, по ощущениям похоже на клубок солнечных змей. Змеи ворочались. И горячий яд их растекался по крови, только пяткам не доставалось тепла.

– Звал, а ты просыпаться не хотела.

– Долго?

Я выдыхаю пламя, но Одена оно не обжигает. Кажется, он вовсе не замечает огня. И если прижаться к нему, то становится легче.

– Сутки. Больше. Так должно быть?

– Не знаю. – Но знаю, что вот-вот, кажется, полыхну. – Я вообще мало что помню…

Белые змейки силы переползают с ладони на Одена. Они рассыпаются искрами, а те уходят под кожу. Так не должно быть… Сутки прошли, а я все еще слышу землю, и она щедро делится силой, которой слишком много для меня одной.

– А… – Мне почему-то неудобно спрашивать. – У тебя получилось?

– Кажется.

– Можно посмотреть?

Голова немного кружится, как бывает на взгорье, где сам воздух пьянит. Оден поворачивается спиной, и я касаюсь осторожно, сдерживая силу.

Это больно.

Кожа под пальцами гладкая, ни ран, ни даже шрамов, ничего не осталось. И я, неспособная удержаться, целую спину. Выпирают крупные позвонки. И массивные треугольники лопаток. Мышцы твердые. Тяжелое плечо с резко обрисованным суставом, который я изучаю как-то очень уж пристально.

Завтра мне будет стыдно.

Наверное.

– Эйо, ты что творишь?

Самой бы понять, но мне, во всяком случае, нравится. И я позволяю себя поймать.

– Девочка, слишком рано. Тебе будет больно.

– Мне уже больно.

Я не справлюсь одна. А если вдвоем… и это не я, это место виновато. В нем слишком много жизни, которую мне не удержать. Щедрое.

– Родничок, – шепчет Оден.

Источник.

Но какая разница? Никакой.

Почему-то очень страшно все снова забыть, и я заставляю себя запоминать. Его прикосновения, и мягкие, и требовательные. Пальцы, которые медленно скользят по шее, по груди, задерживаясь на животе. Жар внутри, поддавшись ласке, стихает. Капли пота на коже.

И вкус ее.

Действительно вкус камней, которые остались на берегу моря, где-то очень далеко, в моем детстве. Губы сухие. А от прикосновения к ногам щекотно.

Самую малость.

Боли нет. И у меня получается остаться собой. Но потом я все равно засыпаю, странно-счастливая. Оден рядом. Теперь я слышу его во сне, и так правильно. Почему? Не знаю. Просто правильно.

Счастье не исчезает за ночь.

Только пить охота, и я собираю капли росы, оседлавшие сухие стебли вереска. А Оден приносит флягу, но с вереска вода вкуснее.

– Мне казалось, что я сразу видеть начну. – Оден садится и протягивает сухарь, черствый, но вкусный до безумия. Оказывается, я зверски голодна.

– Ты не видишь?

– Солнце. Оно яркое, только размытое очень. И светлое вокруг – это небо?

Светлое, прозрачное, и последняя звезда еще висит над горизонтом, грозясь истаять.

– Забыл, как небо выглядит.

Если зрение начинает восстанавливаться, то это хорошо… наверное.

– Вчера было совсем тускло. Сегодня ярче.

А завтра?

Или послезавтра? Когда он настолько восстановится, чтобы видеть не только размытые цветные пятна? И что станет со мной?

– Оден, ты помнишь, что я…

– Альва? Помню. – Он стягивает плащ и ложится рядом.

Сорвав травинку, начинает рисовать на коже узоры. И мне щекотно.

Поначалу.

– Как помню твой запах… и вкус тоже… и то, что у тебя здесь ямочки.

На ягодицах? Я пытаюсь вывернуться и рассмотреть, только не получается. Оден все выдумал.

– И под коленкой. – Он не собирается оставлять меня в покое. – Здесь кожа очень чувствительная… – Сухой стебелек касается нежно. – Как на запястьях… или вот здесь…

Клубок солнечных змей в моем животе рассыпается, и сила тянется навстречу тому, кто готов ее принять. И я уже не боюсь сгореть, просто… мне нужно поделиться.

Сами по себе родники умирают.

Мы остались на Лосиной Гриве еще на восемь дней, совершенно безумных, когда каждый похож и непохож на другие. И я почти разучилась видеть время. Почти поверила, что так будет всегда. Ну или еще очень и очень долго…

Все-таки наивность неискоренима.

Я проснулась от взгляда, внимательного и весьма недоброго. Оден был рядом. Он сидел, упираясь кулаками в землю, выгнув плечи и опустив голову. И выражение лица такое, словно раздумывает, сейчас меня убить или немного попозже.

– Оден, я…

Он зарычал.

А потом его вырвало.

И да, больно быть наивной дурой.

Глава 25

Волчьи игры

Стальной Король перекатывал в руке речные камушки, круглые, вылизанные водой до блеска, но было бы глупо полагать, будто его величество и вправду увлечен этим занятием столь сильно, сколь желает показать.

Завершив доклад, Виттар замолчал.

– Аномалия, значит…

– Возможно, что пустышка.

Крайт – мальчик талантливый, но и он ошибки совершает.

– Возможно, – согласился король, разглядывая пальцы. – На Перевале режим ограниченного доступа. Вот пусть и остается… а данные передай разведке, глядишь, и спасибо скажут.

В этом Виттар крепко сомневался. Королевскую разведку он недолюбливал. Впрочем, нелюбовь эта была сдержанной, устоявшейся и не мешавшей взаимопониманию.

– От нашей дорогой сестры, – лицо короля исказила болезненная гримаса, – всего можно ожидать… пусть присмотрятся. Аккуратно.