Солнце далеко - Добрица Чосич

Партизаны ответили бешеным огнем и приостановили в центре продвижение болгарской цепи. Но на флангах враг начал с громкими криками окружать бойцов. Уча понял, какая им угрожает опасность, он совсем растерялся. Если они отступят сейчас, цель, которую он ставил себе перед боем, не будет достигнута! Но оставаться на месте и ждать, чтобы их окружили, опасно. Опять потерпеть поражение, бежать, прятаться — это еще страшней, еще хуже. Нет! Он будет ждать, пока враг встанет, двинется, и тогда он атакует его и пробьется ему в тыл. Да, это самое лучшее! Атака воодушевит людей. Атака, и только атака! Это единственное спасение!

Но вышло совсем по-другому, чем он думал и надеялся. Партизаны, почувствовав, что их окружают, бросились назад, не дожидаясь его команды. Бегство! Поражение! Болгары перебьют их всех до единого. Бегут не прячась… И от кого? От болгар!

Уча поднялся. Он кричал и грозил, пытаясь задержать бойцов. Но все было напрасно. Не обращая внимания на вражеский огонь, он бежал за ними, бежал, забыв, что нужно командовать, и только говорил, обращаясь к самому себе: «Что это с нами? Отчего? Неужели опять?..» Кроме нескольких человек, среди которых были Вуксан и Малиша, не отстававший от Учи, все без оглядки мчались в густой лес.

Когда болгары увидели, что произошло, они бросились в атаку со всех сторон. Уча упал на колени возле сосны и дал очередь из пулемета по группе болгар, бегущих прямо на него. Свалились убитые и раненые, остальные повернули назад. Уча был в исступлении, он стрелял, словно в бреду.

Болгары наступали со всех сторон. Наконец отступил и Вуксан. Учу охватил страх, какого он не испытывал еще никогда в жизни. Это не был страх перед врагом, нет, это был страх, вызванный разочарованием в товарищах. Он возник при мысли, что будет с ними. Он порождал неверие в собственные силы. Это «что будет с ними?» теперь было туманно и неопределенно. «Что будет с ними?» — только на этом вопросе сосредоточился он целиком, ему он отдавал все свои помыслы и чувства. Онемев от страха, всеми забытый, Уча стоял, опустив пулемет и глядя в лес.

— Почему ты не стреляешь, товарищ Уча? — строго и с удивлением крикнул Малиша.

Но Уча продолжал стоять в том же положении, словно не слыша его.

— Беги, чего ждешь? — кричал Малиша, боясь, как бы в Учу не попала пуля. Он хотел было подбежать к командиру и оттащить его прочь, но Уча вдруг очнулся, выстрелил несколько раз и шепнул Малише:

— Пошли!

Им едва удалось пробиться. Наконец они вышли из-под огня и пошли ложбинкой по следу. Тут их нагнал Вуксан.

— Что это с нами делается, Уча? Если и дальше так пойдет — мы погибли… Нужно созвать ротное собрание… Если кто-нибудь в следующий раз побежит, я стреляю! — запыхавшись, промолвил Вуксан.

— Нет, мы не погибли! Почему мы должны погибнуть? — сурово и словно споря с ним ответил Уча и замолчал. «Да, нужно устроить собрание», — решил он про себя. Но тут же, обдумывая, что сказать бойцам, он понял, что теперь все уже бесполезно и ненужно. «Что я могу сказать им? Ничего! Им нужна победа. Только победа может спасти их. А они не в состоянии победить… Пулю в сердце, чтоб больше не билось… пулю в голову, чтобы больше не думать… А как же люди, которых он ведет, которыми он командует? Они хотят жить. Хотят… Поэтому и бегут». Он шел молча, голова у него была тяжелой и гудела как улей.

Партизаны выходили из леса. Постепенно все собрались вокруг Учи. Те, что бросились бежать первыми, остались ждать на полянке. Смущенные и пристыженные, они исподлобья поглядывали на Учу.

— Что, драпанули? — злорадно спросил Малиша.

Бойцы ничего не ответили. Уча не мог произнести ни слова. Усталый и погруженный в свои думы, он сел прямо на снег.

Болгары не оставляли их в покое. Теперь они начали обстреливать уже из ложбины. Партизаны вскочили и направились вслед за У чей поглубже в лес. Но с соседнего склона их заметили немцы и также открыли огонь. Короткая колонна партизан углубилась в сосновую чащу и направилась к пещерам. Выстрелы слышались теперь и сзади, и сверху, и из долины. Уча, казалось, даже не думал, в каком направлении идти. Он хотел только как можно дальше уйти от стрельбы — куда угодно, лишь бы немного передохнуть. Но враг не оставлял их. Он упорно преследовал партизан, оттесняя их к каменистому склону. Партизанам негде было развернуться. Уча возлагал все свои надежды на ночь. Ночью они должны будут пробиться. Правда, он сомневался в успехе этого прорыва, но тем не менее мечтал, чтобы скорей наступила ночь и в лесу стало хоть немного спокойнее и тише.

В сумерках они остановились на опушке леса. Отсюда начинался подъем по длинному каменистому склону к самой вершине горы. Уча выставил часовых и присоединился к партизанам. Они сидели молча, занятые якобы чисткой оружия и починкой обуви. Уча чувствовал потребность поговорить, посоветоваться. Но с кем? С Вуксаном? Вуксан ничем не может помочь. Он даже не входит в состав штаба. Правда, Вуксан член партии, секретарь Союза коммунистической молодежи в отряде, но сейчас это не имеет ровно никакого значения. А кроме того, он, пожалуй, еще решит, что командир разложился и раскаивается в том, что нарушил решение партии и штаба, и хочет теперь разделить с кем-нибудь ответственность! Нет! Он всегда до всего доходил своей головой и теперь тоже все решит сам. И вдруг, неожиданно, как бы вопреки собственному желанию Уча тихо сказал, обращаясь к сидевшим возле него партизанам:

— Ну, товарищи, как вы думаете? Что нам делать? Так дальше продолжаться не может. Я скомандовал атаку на врага, а вы бросились бежать, как только началась стрельба. Вы поддались панике, страху, вас завертело, как листья на ветру. Не пойму, что с вами делается… — Он говорил медленно и устало, останавливаясь после каждой фразы, словно раздумывая, что еще сказать. — Вы не только не хотите воевать как положено, вы распустились, утратили дисциплину, превратились в эгоистов, нытиков… На кого это вы нынче ночью кричали за то, что он тайком хлеб ест? Это, конечно, кто-нибудь из тех, кто достает продукты.

Партизаны слушали хмуро, не поднимая глаз. Им было стыдно и за себя и за товарищей. Видно было, что они еще хуже думают о себе, чем тот, кто их упрекает.

— Как же тут воевать, когда на одного прет сотня болгар и немцев! — вскричал, ярясь на себя, на Учу, на весь свет, партизан, которого задело за живое это молчание.

— Нет у меня сил больше воевать! Я так голоден, что не вижу даже, куда стреляю…

— И я тоже. Не могу больше голодать!

Партизаны подняли крик, поддерживая своего товарища и дружно нападая на Учу.

— Чего же вы сами не командуете, если лучше его все знаете? — сказал Малиша. — Товарищи, вы, да и я тоже, чего уж тут скрывать, — мы превратились в трусов. И нечего нападать на Учу. Это не по-товарищески. Он ведет нас в атаку, а вы тягу даете. Не может же он один воевать… Или с одними нами, с несколькими людьми. Вот так!.. — И Малиша погрозил кулаком.

Партизаны отнеслись к его словам несерьезно. Но он нападал на них все смелее, называя их трусами, показывая им в лицах, как каждый бежал от болгар. Уче было неприятно, что его защищают, а тем более — Малиша. Он попросил мальчика замолчать.

— Я равноправный партизан и имею право говорить все, что думаю, — отвечал Малиша.

— А я требую, чтобы мы судили тех, кто украл у коллектива хлеб. Эти люди недостойны оставаться среди нас! — заявил Вуксан.

— Неправда, мы не крали хлеба. Мы свой паек сберегли, — отозвался один из бойцов, новичок, которого Йован несколько дней назад привел из города.

— Не стыдно тебе врать? — напал на него Гаравко. Вспыхнула ссора, и вскоре перессорились все, даже те, которые молчали, пока дело касалось Учи.

Темнота выползала из черного бора. В горах ночь наступает быстро. Днем, невидимая, скрытая, она прячется в кронах деревьев, в долинах, в пещерах. И неожиданно она вдруг окутывает лес и сливается с мрачным небом, словно пытаясь стащить его на землю. Уча решил прекратить ссору и все эти разговоры.

Его больно поразило, что большинство партизан считало его виновным в поражении и в плохом состоянии роты. Но он попрежнему верил, что еще не все пропало, что еще можно что-то предпринять. Но… только вот словами тут не поможешь.

— Довольно ссориться! — сказал он решительно. — Враг рядом. Я уверен, что не ошибся, оставшись на Ястребце.

Он замолчал, не зная, что еще сказать, но что-то сказать было необходимо… Он встал, глубоко и громко вздохнул и продолжал:

— Мы коммунисты. Разве мы можем, разве мы смеем умирать жалкими и разбитыми?.. Разве мы можем допустить, чтобы враг перебил нас, как затравленных зверей? Если мы не сумеем победить, отряд погибнет. Эх, товарищи… Неужели мы уже не те, кто так геройски сражался всего несколько дней назад? Что с нами случилось? Лучше, честное слово лучше, погибнуть по-человечески, как подобает партизанам, чем жить так, как сейчас.