В тени больших вишневых деревьев - Михаил Леонидович Прядухин

ему нравилось.

163

Внезапно из-за палатки выбежала группка узбеков и, увидев мчащуюся на них толпу, остановилась в нерешительности, не зная, куда бежать… Драгоценные секунды были потеряны. Тут же буйствующая масса накрыла их… Оставив возле узбеков человек сто, «страшный шквал» снова двинулся к центральным воротам…

Усевшись на лежащего узбека, Серега бил его наотмашь по лицу, которое тот пытался прикрыть руками. Узбек был гораздо больше Пожидаева и, очевидно, сильнее, но упругий воздух, который впитал в себя все это неистовство, это буйство, эту жажду мести, сделал его безвольным, слабым существом. В эти удары Сергей вкладывал всё: и свой сломанный нос, и обиду, и злость, и ненависть, и чувство унижения, и негодование, и этот бесконечный голод, который не давал ни спать, ни думать, ни чувствовать, который сузил всю его жизнь до инстинкта самосохранения…

Сухой треск неожиданно разрезал «страшный шквал», и красные линии расчертили черное небо, направляясь к далекой желтой луне. Они таяли в ночной мгле. Одновременно свет от многочисленных автомобильных фар осветил палаточный городок. И снова сухой треск и красные линии. «Трассера, — промелькнуло в голове у Сергея, который в это время бежал куда-то, сам не зная куда, а потом вдогонку: — Откуда оружие?»

— Внимание, товарищи солдаты, всем разойтись по своим палаткам! — громогласно через репродукторы пронеслось в ночном осеннем воздухе ставшем уже горячим. — Повторяю, товарищи солдаты, всем немедленно разойтись по своим палаткам! В противном случае по тем, кто не выполнит при-каз, мы откроем огонь на поражение! Повторяю, товарищи солдаты…

В подтверждение сказанному трассера, сопровождаемые су-хим треском, начали снова рисовать красные линии на ночном небе. «Голосу» долго упрашивать не пришлось. Ослепленные фарами машин и напуганные автоматными очередями, солдаты врассыпную бросились кто куда, занимая первые попавшиеся палатки, где они перемешались с теми, в ком видели кровных врагов и кого только что с остервенением рвали на части…

164

Серега Пожидаев тоже влетел в чью-то палатку и через се-кунду обомлел. В полумраке он ясно различил силуэты азиатов. Они повернули свои лики в его сторону, и тот негромкий гул, который успел застать Сергей, мгновенно исчез… Повисла пау-за… Потом раздалось одиночное негромкое: «Гыр-гыр — гыр», которое ясно давало понять, что палатка забита узбеками. Далее

к нему подключились еще пару: «Гыр-гыр-гыр….» — и снова повисла пауза… Пожидаев так и застыл на месте, на котором остановился, упорно пялясь во все глаза на азиатские силуэты… На миг ему показалась, что это сон, что этого не может быть. Он даже на секунду зажмурился, а потом опять открыл глаза, но ничего не изменилось, а продолжающийся треск автоматных очередей убил всякую надежду бегства на улицу…

Узбеки стояли молча и тоже сверлили взглядами Пожидаева. Даже в этой полутьме, где еще несмело сквозь маленькие окна палатки первые блики начинающегося рассвета лишь слегка начали отделять свет от тьмы, было видно, как горят их глаза ненавистью. По каким-то причинам они не решались напасть на него. Скорее всего, опасались, что Сергей успеет поднять шум и привлечь внимание. Но Пожидаеву было сейчас не до рассуждений…

Его эйфория сменилась животным страхом, который живет глубоко внутри и только ждет того момента, когда жизнь по-виснет на волоске. Тогда он вырывается наружу и безжалостно давит всякую волю, всякое мышление, ввергая человека в оце-пенение. Сколько времени он так стоял, Серега не знал. Может, минуту, может, пять, а может, и полчаса. Просто в его голове ничего не было: ни пространства, ни времени, лишь только глаза, полные ненависти… и страх…

Из состояния вечности и страха его вывели четверо хохлов, влетевших с матами в палатку и тут же обнаруживших, что она забита узбеками. Они тоже умокли и замерли. Страх, сковавший Серегу, улетучился, и какое-то тепло наполнило все тело, давая его членам свободу. Он четко осознал — спасен…

От невидимого напряжения между сторонами тишина ста-ла буквально звенящей… Было ясно, как божий день: любое неосторожное, резкое движение, любой возглас тут же может

165

спровоцировать драку…. И поэтому никто не решался ни за-

говорить, ни шелохнуться… Так они и простояли до самого рассвета друг против друг — пятеро славян и человек тридцать азиатов…

С первыми лучами солнца по палаточному городку про-гремело:

— Товарищи солдаты, выходи строиться! Построение на плацу по командам! Повторяю, выходи строиться, построение на плацу…

Когда началось это ночное побоище, по тревоге была поднята Ташкентская ДШБ, и через два часа они были уже на полигоне под Чирчиком. Весь командный состав Туркестанского воен-ного округа тоже был поднят по тревоге и какой-то резервный офицерский батальон. Наутро палаточный городок кишел вооруженными солдатами и офицерами. По счастливой случай-ности обошлось без жертв. Около восьмидесяти человек попало

в госпиталь. В подавляющем большинстве — азиаты. Среди них был и один выпускник 169-й ВШП. После построения начались следственные действия, но они имели, скорее всего, устрашающий характер, т. к. не было жертв и козлы отпущения не требовались. Возможность замять это дело внутри округа была налицо, и цель всех этих послеполетных разборок была предотвратить повторную массовую драку.

Во время ночных беспорядков кто-то под шум волны подло-мил продуктовую палатку, т. к., когда все это началось, охрана ее тут же сбежала. И теперь ее опечатали, а кухня на следующий день вообще не работала. На близлежащих продуктовых скла-дах не оказалось необходимого количества сухпаев, поэтому раздавали их солдатам один на троих. Так что голод никуда не ушел и звоном в пустом желудке подавлял у личного состава 169-й ВШП впечатления о прошедшей ночи.

Как обычно, в два часа дня было построение, на котором Сергей услышал свою фамилию для отправки в войска. И еще шесть военных поваров оказались в списках «избранных». «Счастливчики» ликовали. Молодые парни, а по сути дела — пацаны, думали, что их испытания закончились, и даже не по-дозревали: они только начались.

166

На следующее утро, летя на военно-транспортном самолете «Ил-76» в город Шинданд, что на северо-западе Афганистана, Серега думал о поговорке «Моя хата