Старая развилка (СИ) - Шолох Юлия

С обозами прибыл один из старших, Федор Павлович, который когда-то советовал старосте не верить ни единому слову пришедших. Сейчас он предложил свою помощь в устройстве переселенцев. ППшер согласился, пусть раньше от него было больше вреда, чем пользы, зато теперь он действительно будет полезен, потому что люди привыкли его слушать и ему верить.

Вечером ППшер снова сидел, тупо смотря в окно на закат. Через день пора отправляться на склад, иначе они могут не успеть. Он вспоминал, прокручивал в голове, все ли нужное сделал. Людей на местах оставил, дома для переселенцев готовят, в крепости останется Костя, который вполне способен удержать людей от бессмысленного бунта. Галя присматривает за южанами, с ней этот мужик. Если бы ППшеру вздумалось специально подбирать ей охранника, такого как Яшер он бы все равно не нашел. Тот никогда от Гали не отходит, судя по всему даже ночью.

Так что все сделано.

Одно только…

ППшер привычно загородил рукой от света глаза. Даже от такого тусклого закатного света они болят, даже волосы, кажется, ноют от боли.

Дверь открылась без стука. Этой дуре стоит объяснить, что если еще раз она посмеет!..

Он развернулся, злой и напряженный. Но у порога стояла не Светка, а Килька.

ППшер проглотил ругань и промолчал. Она тихо прикрыла дверь, постояла немного у порога. Потом подошла ближе.

— Я ухожу. Домой. Туда, откуда пришла. На север.

Теперь смысла держаться никакого не было. Он тяжело навалился на стол, упираясь лбом в ладони. Охватил ими голову, удерживая ее на весу.

— Прости меня, — кристально-чистым, прозрачным голосом говорила Килька. — Я долго думала и все решила. Я не могу здесь оставаться. Я, наверное, трусиха. И помощи от меня никакой, только нервотрепка. Но поверь, все будет хорошо. Степан сказал перед отъездом, он же точно знает.

ППшер молчал. Даже если бы захотел сказать, все равно бы не смог — горло будто сжалось.

Килька вдруг подошла, ласково прикоснулась к склоненной голове. Он дернулся, отодвигаясь. Она тут же прикоснулась снова, запустила в волосы пальцы, стала медленно гладить.

— ПП… Город тебя не отпустит, даже когда все закончиться. Кем ты останешься? Местным королем, привыкшим к послушанию. Умирающим от скуки среди множества людей, которым твоя судьба безразлична. Ты пока этого не понимаешь, потому что в твоей голове будущего нет. Ты совсем не веришь в существование будущего для себя, правда? День сегодня, день завтра. Дотянуть до прихода чужаков, а потом все, конец. Может, так случиться… Но если есть шанс создать тебе будущее, то… Я сделаю все как нужно, ПП. Как лучше. Поверь мне.

Он, наконец, смог говорить.

— Когда?

— Я ухожу утром.

Пальцы ласкали его волосы, поглаживали голову и казалось ее слова просто дурацкая шутка. Вдруг он понял, что нет — не шутка.

— Ну и вали, — задыхаясь, ответил. — Так даже лучше. Видела, какие тут у Тарзана девки были? Одна другой краше. Заведу себе целый гарем и буду чудно поживать.

— Видела, — голос у нее, как ни странно остался таким же мягким, как и движения рук. Беззлобным. — В коридоре столкнулась только что. — Килька быстро, наиграно улыбнулась. — Роньке бы она не понравилась.

— Я знаю.

— Прости меня.

Это было невыносимо.

— А если бы… если бы он был жив, ты бы осталась? — полузадушено спросил ППшер.

— Не надо…

— Ответь!

Она крепко прижала его голову к животу.

— Если бы он был жив, ты бы никогда не стал таким. Никогда.

И продолжила ласково гладить по голове, нежно перебирая пальцами пряди. ППшер вздохнул поглубже.

— Ну так иди! Вали! Чего ждешь? — заорал, до боли в пальцах цепляясь за стол. И не в силах сделать простейшего движения — отодвинуться.

— Утром, — ее руки опустили ниже, на плечи. — Я уйду утром.

А глаза такие, будто она не считает уход чем-то непоправимым. Будто думает, что это временно и все наладиться. Наладиться? Как? ППшер и представить не мог, но сейчас, смотря ей в лицо понимал, что правда, ее присутствие рядом будет только мешать, отвлекать от дела. Что есть задача, день сегодня, день завтра, склад, приход чужаков, а потом — пустое полотно, чистота. Потом не существует.

А так хотелось верить, что впереди что-то есть.

Потом сдался, судорожно хватая ее за талию и прижимая к себе.

Будто что-то подгоняло, заставляло спешить. Руки двигались резко, быстро и даже делали больно. Сначала они долго не могли раздеться, потому что пришлось бы оторваться друг от друга. Потом пришлось привыкать к тому, что теперь их всего двое. Да и то ненадолго. Они качались на волнах не в силах ни взлететь, ни пойти ко дну. Килька держала его так крепко, что оторвать ее можно было только по частям. ППшер держал ее так крепко, как только можно держать человека, который собирается оставить тебя навсегда.

И слушал, слушал… как должна звучать настоящая благодарность, которую невозможно выразить словами.

* * *

Когда небо посветлело, Килька поднялась первой. Торопливо оделась и подошла к столу. Достала из кармана одну из своих драгоценностей — огрызок карандаша и настоящий лист плотной бумаги, небольшой, зато совершенно чистый. Повернулась боком к окну, чтобы было лучше видно, разложила лист на столе и принялась рисовать.

Она знала, что ППшер уже не спит. Что он лежит на животе, наблюдает, скользя глазами по ее профилю, отчего по щеке и уху словно теплый солнечный луч бегает.

Она сосредоточено рисовала.

Южный город, окруженный деревнями, в одной из них возвышается тотем Грома, который ее когда-то так напугал. Еще бы, такое суровое лицо! Даже ее братьям, оказывается, есть на кого равняться! От города дорогой из двух ниточек путь до развилки. Налево схематически изображенный домик, перечеркнутый крестом — там поселение, которое скоро опустеет. Пунктирная линия ведет дальше на север, у большой реки с остатками огромного завода поворот на восток — там домик с тотемом, к которому привязан человек. В его круглом животе дыра, из которой спиральками торчат кишки. Поселение, где людей приносят в жертву.

Килька старательно выводила линии одну за другой, все глаже и увереннее, ей даже самой понравился результат, хотя ни петь, ни рисовать она никогда не умела. И не пыталась толком. Отец Илья учил многому, но не мог привить художественного вкуса. Да и зачем, ведь когда речь идет о выживании, умение написать чей-то портрет не имеет никакого веса по сравнению с умением, к примеру, быстро бегать.

А еще он не мог научить ее быть настоящей женщиной.

Ухо щекотал внимательный взгляд, но Килька знала — он ничем не покажет, что проснулся. Не сможет.

Закончив рисунок, Килька практически подскочила, мгновенно подхватила брошенную у порога сумку и сразу же вышла. Не позволила себе задержаться даже на секунду.

Выскочила из дома — сопровождающий уже был готов. Костя вызвался сам, потому что собирался встретить следующие обозы, с которыми должна была прибыть его мать и сестра. До развилки они собирались доехать вместе на лошадях, а после он с лошадьми отправиться дальше, а Килька пойдет пешком на север.

Собранный ею рюкзак уже висел у седла, Килька даже проверять наличие в нем вещей не стала, быстро поздоровалась и сразу полезла на лошадь. Через минуту оба всадника уже выезжали за ворота.

Вскоре они оказались на трассе. Килька молча тряслась на лошади и хотя она не обладала даром Степана, все равно совершено точно могла сказать, что происходит в комнате ППшера. Смотрела на проплывающие мимо желтые занавеси осенних листьев и видела… Видела, как после ее ухода он некоторое время лежит, вцепившись в пестрое лоскутное одеяло, чтобы не вскочить и не броситься следом. У него своя задача. Своя цель. Своя птица в небе.

Видит, как выдержав положенное время, поднимается с расчетливой медлительностью и подходит к столу. Берет рисунок.

Килька улыбается солнцу, закрыв глаза и подставив его остывающим лучам лицо. Началась осень, лес устало наполнялся прохладой и влажностью, шуршал опавшей ссохшейся хвоей.