Искусство и его жертвы - Михаил Игоревич Казовский

торговля шелком), чтобы выбрать себе материал на новые галстуки, дядя вдруг узрел через приоткрытые двери конторы юную особу в шелковом же платье. Это была богиня во плоти — тонкая талия, ослепительно-белая улыбка и огромные синие глаза. Обомлев, Пушкин-старший обратился к купцу Ворожейкину, явно запинаясь:

— Александр Николаевич, дорогой, кто сия сильфида у вас в конторе?

Рассмеявшись, купец ответил:

— Да сестренка моя младшая, Нюшка. Хороша, да?

— Ах, мой друг, я буквально ею ослеплен.

— Впрямь красавицей сделалась. Вроде раньше ничего такого, а к шашнадцати годкам стала загляденье. После смерти родителев наших я ей за отца буду.

Дядя произнес:

— Александр Николаевич, сделайте, дружок, одолжение: познакомьте нас.

Тут купец уже посерьезнел:

— Да зачем вам это, уважаемый Василий Львович? Вы человек степенный, в годах, звания дворянского и не нам чета. Посему ни за что не женитесь. А для баловства и всяких там игрищ Нюшку не отдам. Девушка она чистая, непорочная и найдет свою судьбу с кем-нибудь ей под стать.

Но Василий Львович загорелся уже вовсю и такое сокровище уступать непонятному третьему лицу ни за что не хотел. Он проговорил:

— Вы напрасно мне не доверяете, Александр Николаевич. Я как человек благородный и возвышенный думаю только о возвышенных чувствах. Поиграть бедной девушкой, опозорить и бросить — не в моих правилах. Коли Анна Николаевна согласится на знакомство со мною, обещаю никак ей не навредить. Пусть сама решает: примет мою протянутую дружескую руку — буду счастлив, а не примет — навсегда исчезну из ея жизни.

Ворожейкин посопел и ответил сдержанно:

— Хорошо, сударь, потолкую с сестренкой на сей предмет.

— Я приду завтра за ответом, — резюмировал Пушкин и откланялся.

На другое утро он явился в шелковую лавку ни свет ни заря, расфуфыренный и взволнованный. Александр Николаевич вышел к нему неспешно, мрачный, хмурый, губы под усами плотно сжаты, борода какая-то разлохмаченная. И сказал басом:

— Токмо никакого приданого ей не дам.

Дядя, оживившись, отрицательно мотнул головой:

— Никакого приданого мне за ней и не надобно.

— И на полное ваше содержание.

— Разумеется.

— И покроете мне убытки, кои неминуемо понесу, так как вынужден буду взять работника вместо нея.

Не моргнув глазом, тот спросил:

— Сколько?

Ворожейкин почесал в бороде, прежде чем назвать требуемую сумму, — опасаясь прогадать, но, с другой стороны, и боясь перегнуть палку. Наконец выдохнул:

— Ну, не менее полтыщи серебром.

— По рукам!

"Надо было тыщу попросить", — пронеслось в голове у Александра Николаевича, но накручивать цену он уже не решился.

Наконец состоялось знакомство Анны Николаевны и Василия Львовича. Девушка смотрела на него без стеснения, даже с любопытством, и в глазах ее мелькали игривые искорки. По-простому осведомилась:

— Значит, приглянулась я вам, ваша милость?

Он воскликнул:

— "Приглянулась" — не то слово! Я сражен, я убит наповал вашей красотою!

Ворожейкина рассмеялась:

— Нешто нет среди светских дам, образованных и воспитанных, не таких, как я, покрасивше и полюбезней?

— Полноте, сударыня, разве дело в воспитании и образовании? Годик-другой у меня в дому — и научитесь нужным политесам; почитаете книжки — и постигнете многие премудрости. Дело наживное. А зато душа ваша — чистая, открытая, доброта и отзывчивость в лице, молодость и женственность дорогого стоят. В светских дамах редко такое сыщешь. Сплошь манерницы да жеманницы, слова не скажут в простоте. Я устал от них.

— Я и по-французски совсем не знаю, — повздыхала она.

— Это даже лучше. Русские должны общаться по-русски.

— А родные, близкие и знакомые ваши уж не станут ли презрительно ко мне относиться? Надсмехаться и зубоскалить? Мол, купчиха пошла на содержание к благородному…

Но Василий Львович даже рассердился:

— Перестаньте, Анна Николаевна, о пустом тревожиться. Никому до нас с вами дела нет. Заживете у меня в доме в качестве жены и подруги, стану вас любить и лелеять, развлекать, смешить, вывозить в деревню, угощать, ублажать и заботиться. А про светских зубоскалов забудьте. Пусть перемывают нам косточки. Если мы с вами будем счастливы, остальное не имеет значения. Верно говорю.

Ворожейкина покусала губки, отчего показалась ему еще миловиднее, бросила на Пушкина добрый взгляд.

— Что ж, Василий Львович, будь по-вашему. Я согласна. Как написано в одной умной книжке, лучше сожалеть о том, что сделано, нежели грустить о том, что не задалося.

Дядя улыбнулся:

— Несомненно, так. Сколько времени нужно вам на сборы, голубушка?

Девушка пожала плечами:

— Да немного, наверное. Завтра к утречку буду уж готова.

— Значит, до утра! — И, склонившись, поцеловал ее невесомые пальчики.

Наконец-то Василий Львович сделался настоящим семьянином; после переезда Аннушки в его дом, после бурных ночей и наполненных лирикой дней он узнал, что станет вскоре отцом. Под конец 1810 года родилась его дочка, окрещенная Маргаритой. Дать ей свою фамилию он не мог по известным всем причинам, посему записали в метрике просто — "Маргарита Васильева".

3.

Предложение брата, Сергея Львовича, ехать в Петербург с племянником, Александром Сергеевичем, дядя воспринял, как всегда, живо и с энтузиазмом. Благостно расплылся:

— Да какие сомнения, Серж, с удовольствием возложу на себя эту миссию. Я и сам подумывал навестить нашу Северную Пальмиру. И литературные, и масонские дела накопились. Грех не воспользоваться оказией.

— Экипаж наймем.

— Да, возьму ямскую карету на четверых.

— Отчего же на четверых? — удивился Сашкин папа.

— Аннушку с ребеночком я одну не оставлю. Да и в Петербурге она не была ни разу, осчастливлю лапушку. А четвертым — известно, кто: мой Игнатий. Как я без него? Он слуга, камердинер и с Маргошкой посидит, если что, вместо няньки. Доверяю ему, словно бы родному.

— Да, пожалуй, пожалуй.

Тут же позвали Александра. Он явился сияющий, зная о грядущей поездке и уже придумав целый план своей новой жизни в Царском Селе и Петербурге, без пригляда родителей. Бархатный костюмчик на нем выглядел слегка маловатым и довольно детским — назревала необходимость сшить одежду по возрасту.

— Нуте-с, мон шер фис[23], дядюшка не против сопроводить тебя. И останется в Петербурге до начала твоей учебы в Лицее — вплоть до октября. Если, конечно, выдержишь экзамен, и тебя зачислят.

Отрок повторил недавнее:

— Выдержу, выдержу, я не я буду, коль не выдержу!

— Хорошо, старайся. И не опозорь рода Пушкиных.

— Не тревожьтесь, папа.

Вставил слово и Василий Львович:

— И смотри, у меня чтобы не проказить. Я хоть человек добрый, снисходительный, но досужего баловства да и непотребств всяких ни за что не спущу. Сразу предупреждаю.

— Ах, мон онкль[24], — отозвался племянник, — что за глупости, я ведь не ребенок уже и