Три пятнадцать - Джослин Джексон

Я вскочила и словно по воздуху понеслась – так быстро двигались мои ноги. Бегом из кабинки, скорее, быстрее! Я налетела на Джона с подносом, заставленным китайской едой, отшатнулась и услышала тот же звук, что раздавался у меня внутри, – все звенело, гремело, дребезжало. Лоренс крепко обнял меня за плечи. Мы стояли среди моря битой посуды и рассыпавшейся еды. Цыпленок генерала Цо так напоминал окровавленные останки растерзанного зверька, что у меня сжался пищевод. Я билась и извивалась в объятиях Лоренса, пытаясь вырваться.

– Нет! Нет! – причитал Джон.

– Нет! Нет! – вторила ему я.

– Джинни! – закричал Лоренс, словно призывая мой дух обратно в тело. – Ты куда?

Я прикусила язык, чтобы ненароком не ответить. Разве непонятно? Я собиралась палить Тренеру Ричардсону в лицо, пока тот не окочурится. Потому как Лизе было четырнадцать, когда она забеременела и соврала, что отец ребенка – парень с ярмарки. Я снова попыталась вырваться: хотелось найти пистолет и застрелить мерзавца. Только Лоренс затолкнул меня обратно в кабинку, сел рядом и снова обнял, не давая шевельнуться. Он подождал, пока я не прекратила пинаться и толкаться. Он подождал, пока я не обессилела, потом встал и загородил выход.

Лоренс что-то говорил, успокаивал меня, потом вытащил из бумажника не то деньги, не то кредитку и вручил Джону, а я сидела и молча таращилась – корова коровой. Наш ужин разлетелся по темно-синему ковру, как останки сбитого машиной животного. Господи, какой же дурой я была! Вот почему Мелисса отвернулась от Лизы. Не потому что беременность мешала развлекаться, а потому что Лиза украла у нее отца. К горлу подкатила тошнота. В то время внешне Лиза мало отличалась от взрослой женщины, но ей было всего четырнадцать. Я должна, я просто обязана застрелить мерзавца! Какой закон запретит матери убить взрослого мужчину, совратившего ее юную дочь? Я хотела встать и пойти за Ричардсоном, но Лоренс снова сел рядом, заблокировав меня в кабинке. Джон исчез.

– Джинни, – тихо, но взволнованно начал Лоренс, – дай мне слово. Поклянись, что, если провести анализ ДНК, между тем ребенком и тобой совпадений не будет.

Я смотрела на Лоренса и чувствовала, что понемногу прихожу в себя. Внезапно объяснение нашлось стольким вещам, что сразу все не обдумаешь. Лиза сказала Клэр, что Тренер – отец Мози, и шантажировала ее, вымогая деньги на учебу Мози в Кэлвери. Вряд ли Клэр поверила ей полностью, иначе не позволила бы мужу остаться в школе. Не поверила, но встревожилась достаточно, чтобы раскошелиться. Думаю, Клэр убедила себя: Лизе она не верит, но платит, чтобы пресечь грязные сплетни и спасти честь семьи.

Поэтому она и отравила Лизу – задумала и шантаж остановить, и себя успокоить. Зачем мучиться, гадая, есть у мужа грязные тайны или нет?

Когда нашлись кости, Клэр решила, что это ее дитя, что ее малышку погубил не океан, а Лиза. Теперь ей известно: ее муж – отец Лизиного ребенка и тот ребенок умер. Голову в песок больше не спрячешь. Значит, теперь Клэр терзает другой вопрос: откуда наша Мози.

Взять себя в руки казалось невозможным, но ради своих девочек я должна была это сделать – и сделала. Все эмоции я затолкала в коробку, где много лет хранила секс, и завалила тысячей других коробок. Лишь потом я встретила обеспокоенный взгляд Лоренса, вдохнула и медленно выдохнула.

– Джинни, поговори со мной! – взмолился Лоренс.

Слишком много ошибок и преступлений. Я поверила, когда Лоренс сказал, что ради меня готов нарушить закон, но слишком любила его, чтобы об этом просить. Еще один глубокий вдох – я окончательно взяла себя в руки и, немного успокоившись, облекла отдельные крупицы правды в словесную форму. Нужна правда и только правда. Лоренс – коп, на лжецов у него профессиональный нюх. Убедившись, что в приготовленных словах ни капли лжи, я их озвучила.

– Лоренс, те кости не мое дитя. Я никогда в жизни не крутила роман с мужем Клэр Ричардсон. Я бы скорее змее отдалась. Лиза – мой единственный ребенок. Она рожала всего раз. Мози – моя внучка.

На моих глазах облегчение расслабило плечи Лоренса, поднялось к его глазам, растеклось по конечностям.

– Вот и хорошо. Но зачем тогда… – Он не договорил, снова задумавшись. Это следовало пресечь в зародыше.

– Клэр винит мою семью, главным образом Лизу, в том, что в тот роковой день случилось на пляже с Мелиссой и ее младшей дочерью. – Я по-прежнему говорила одну правду. – Она уже давно нас ненавидит. Пятнадцать лет назад вокруг моего двора забора не было. Прямо за домом начинался лес, любимое место Лизы и всех безбашенных детей Иммиты. Они там сексом занимались, курили травку, пробовали наркотики посерьезнее. Лоренс, подумай о хронологии событий. Если Клэр впрямь отравила Лизу, то сделала это раньше, чем нашлись кости.

– Да, верно, – кивнул Лоренс. – Но зачем Клэр ее травить? Зачем нанимать Морисси и устраивать слежку?

– Думаю, Лиза нашла компромат и шантажировала Клэр, чтобы оплатить учебу Мози в Кэлвери. Наверное, Клэр хочет выяснить, много ли нам известно. – Я едва не изменилась в лице, потому что вдруг поняла, почему Лиза так стремилась отправить Мози в частную школу. Чтобы держать ее подальше от Тренера! Либо потому, что Тренер считал Мози своим ребенком, либо потому, что, по Лизиному мнению, юным девочкам лучше к нему не приближаться, либо по обеим причинам. – По-моему, забеременеть от Тренера Ричардсона могли сколько угодно женщин. Но меня интересует не это, а лишь то, что Клэр пыталась сделать с Лизой. Пожалуйста, Лоренс, пожалуйста, пусть кто-нибудь проверит этот стакан!

После недолгих размышлений Лоренс взял у меня пакет со стаканом и спрятал в карман куртки.

– Будь по-твоему. За одним парнем из лаборатории должок. Серьезный должок! Так что результаты анализов мы получим быстро. Понадобится что-то еще – звони. К черту ноябрь!

– Нет, только стакан проверьте! – попросила я, а потом сидела и смотрела на Лоренса, словно запоминая его морщинки от смеха и золотистые крапинки в глубоко посаженных карих глазах. Мы не увидимся, пока не обретем свободу, причем оба.

Судя по выражению лица, Лоренс тоже запоминал, а потом тихо произнес одно-единственное слово – «ноябрь».

Я повторила его, потому что сказать «ноябрь» легче, чем выжать из себя «прощай».

Когда мы уходили, Джон и молодая официантка стояли в фойе у пруда с рыбками, шептались и откровенно глазели на меня.

– Извините нас! – громко сказал Лоренс, и мы вышли на улицу.

Он проводил меня до машины, но, прежде чем я успела сесть в машину, сжал в объятиях. Я подняла голову, и он приник к моим губам. Как хорошо, как же мне хорошо – я льнула к Лоренсу и впитывала его запах. Мне по-прежнему хотелось пойти и выстрелить Тренеру в лицо, но я чертовски устала. Эх, были бы силы, я вознеслась бы на небеса и выстрелила бы в лицо Богу.

– Грядут перемены к лучшему, – заверил Лоренс, будто прочитав мои мысли. – Клянусь тебе, Джинни, клянусь, все образуется.

Хотелось ему верить, но такого лихого года, как этот, у меня еще не было. Порой я даже надеялась, что не доживу до шестидесятилетия и Господь больше не подденет меня перстом. Каждые пятнадцать лет в некой космической лотерее я выигрывала говнопад в лучших традициях Ветхого Завета. А хорошее ни разу.

Потом, как ни странно, на ум пришла молитва. Жалкая, по-детски эгоистичная и наивная, но все же молитва, хотя мы с Господом не разговаривали уже много лет. Такое вот «за что меня так?», но в той молитве было что-то еще. Я взывала к Господу из бессловесной своей глубины, спрашивала, не полагается ли мне какой-нибудь хороший выигрыш?

Вдруг он нарушит традицию и ниспошлет мне огромное, незаслуженное, неожиданное счастье?

На ответ я не надеялась. Я ведь даже не верила, что Господь, на которого я так злилась, существует. Тут Лоренс уткнулся мне в волосы, словно вдыхая меня, словно я была кислородом, без которого он не мог жить. Я снова подняла голову, и он снова меня поцеловал, и ничего на свете мне не хотелось так, как лечь рядом с ним. Пусть целует меня, ласкает, чтобы все остальное подевалось куда-нибудь, хоть ненадолго.

Лоренс отстранился и, глядя, как он улыбается, я вдруг поняла, что не должна бы вроде ощущать где-то внизу этот вот тугой жгут нарастающего жара. Я немного запуталась в датах, но сегодня мне полагалось лежать в жутких трениках, свернувшись калачиком, пить чай и маяться, в полном соответствии с ежемесячным графиком. Теперь я смотрела на Лоренса, но не видела его, погрузившись в несложные подсчеты.

Месячные задерживались на три дня.

«В моем возрасте задержки неизбежны», – подумала я. Но прежде их не было никогда. Ткнуть меня носом в раннюю менопаузу – это слишком даже для Господа. Я же в этом месяце занималась сексом впервые за долгие, без преувеличения, долгие годы… Тут я захохотала.

– Мне сорок пять лет, – объявила я Лоренсу, отступила на шаг и прислонилась к машине. Хохот душил меня, мешая говорить.