Дом без воспоминаний - Донато Карризи

мы ее ждали, – продолжает он, не обращая внимания на мой вопросительный взгляд. И добавляет, улыбаясь: – Твоя новая мама будет счастлива.

Рыжая с поляроидного снимка. Какой же я дурак, что раньше не догадался!

– И когда она приедет? – спрашиваю, будто походя.

– Завтра, – объявляет орк.

Боженька милый, ни минуты покоя. Когда закончится эта проклятая история? Никакой передышки, все хуже и хуже. Теперь еще и это. Незнакомка приезжает, и неизвестно, чего она потребует от меня!

– Вот, смотрю журнал, вдруг что-то придет в голову, – объясняет орк.

Все, что изображено на этих страницах, слишком дорого для него; и хотя я уверен, что орк забрал деньги родителей, трудно себе представить, чтобы он поехал во Флоренцию, зашел в бутик и купил сумочку или роскошные туфли. Но лучше будет ему подыграть.

– Отличная мысль, дядя, – заверяю я, хотя на самом деле мне плевать, я всего лишь хочу обвести его вокруг пальца.

Орк просиял:

– Правда?

– Конечно; женщины обожают подарки, – говорю я, изо всех сил стараясь оставаться серьезным. – Ты уже выбрал что-то, что ей может понравиться? – спрашиваю, делая вид, будто меня в самом деле это интересует.

Он вскакивает со стула, глаза у него блестят.

– Пойдем, покажу тебе, что я нашел.

Я недоумеваю. Что это значит? Но мне и любопытно тоже. Я следую за ним.

Мы поднимаемся по лестнице, он приводит меня в комнату родителей, теперь его комнату. Я переступаю порог и не верю своим глазам.

Шкаф распахнут настежь, и мамины платья раскиданы повсюду.

Он хватает вешалку с платьем в цветочек и показывает мне.

– Я подумывал об этом: что скажешь?

Я сказал бы, что это платье – папин подарок. Что мама надевала его летом и к нему бабушкины серьги с бирюзой, по случаю сельского праздника. И пока она одевалась, мы с папой ждали у лестницы, чтобы увидеть, как она спускается. И хотя платье всегда было то же самое, каждый раз, когда она показывалась на верхней ступеньке, это было чудесное зрелище. Мама улыбалась нам, чуть изгибала шею, будто в поклоне. И говорила, как ей повезло: у нее целых два кавалера! И мы, сопровождая такую красавицу, чувствовали себя важными персонами. Орк не мог ничего этого знать. И какая ему разница? Поэтому я промолчал.

– Ну что? – допытывается он.

У меня в голове не укладывается, что этот ублюдок хочет подарить женщине, которую я в глаза не видел, платье моей матери.

– Это точно ее размер? – произношу я через силу, хотя в горле стоит ком: есть надежда, что, засомневавшись, он эту мысль оставит.

– А-а-а, – задумывается он, будто спохватившись. – По фотографии, которую она прислала, не разобрать.

– Да, так, на глаз, не определить, – поддакиваю я. Помнится, орк говорил, что они познакомились по переписке – стало быть, ни разу не виделись. – У мамы широкие бедра, – продолжаю. – А женщина обычно сердится, если ей дают понять, что она слишком толстая, особенно когда жених на это намекает.

– Да, некрасиво, – соглашается он.

Он поддается, это видно. Иногда мне кажется, что у этого великана мозг ребенка. Но тут на него снисходит озарение. Он сует руку в широкий карман комбинезона и вынимает стопку мятых конвертов, это письма, общим числом шесть.

– Давай посмотрим, не сказано ли где-нибудь, сколько она весит, – предлагает он, протягивая мне три штуки.

Я стою разинув рот: значит, он настолько мне доверяет? Не ожидал, что смогу прочесть такую личную переписку, а главное, узнать его настоящее имя, вряд ли рыжая зовет его «дядей». Но на каждом конверте только две буквы и номер.

П. Я. 9001.

Может, это его инициалы, говорю я себе, но не понимаю, при чем здесь номер. Потом вытаскиваю листок из конверта, читаю обращение.

Милый Медвежонок. А женщина подписывается: Кисонька.

От этаких нежностей меня тошнит. Остальное – набор слащавых фраз, корявых, с грамматическими ошибками. Моя учительница исчеркала бы эти листки синим карандашом. Рыжая клянется орку в вечной любви, и все такое прочее. Пишет, что по нему скучает, и я спрашиваю себя, как это может быть, если они не встречались ни разу. Назойливо твердит, что ждет не дождется минуты, когда обнимет его, расцелует и они вместе начнут новую жизнь. Нет и намека на секс; кажется, будто это писала девочка из начальной школы: мы, в средней, гораздо яснее выражаемся на такие темы. Но одна деталь поражает меня больше всего: женщина настаивает на том, чтобы завести ребенка. И поскольку Боженька не захотел, чтобы она могла зачать сама, а двоим бродягам вроде них ни за что не дадут ребенка усыновить, она советует просто забрать какого-нибудь, ведь вокруг столько несчастных детишек. Не важно, если это не младенец, пусть он уже подрос, главное, чтобы ей было кого любить и в ответ получать любовь. Это ей не кажется чем-то из ряда вон выходящим. Наоборот, она убеждена, что делает доброе дело. Ведь я могу подарить столько любви, уверяет она. И даже не думает, как это отвратительно – оторвать ребенка от его настоящих родителей и, вероятнее всего, сделать несчастным. Полагает, что со временем он привыкнет. Ведь я буду хорошей матерью, повторяет без конца. Просто зациклилась на этом. Но в последнем письме нахожу фразу, от которой кровь стынет в жилах.

Жду не дождусь, когда увижу сыночка, которого ты для нас нашел.

Так и написано, черным по белому. Я читаю и перечитываю, не в силах поверить. Орк изложил мне их безумный план, но теперь передо мной доказательство, что именно я – причина всего. Все дело во мне. Мама с папой были ни при чем с самого начала, и кто знает, что с ними теперь сталось. Я чувствую, что виноват, но в чем я ошибся? Я не сделал ничего плохого, разве что не успел стать взрослым. Я ребенок, и они меня выбрали. Вот почему амбал не избавился от меня, как, вероятнее всего, избавился от моих родителей.

– Жаль, но никакого описания нет, – говорю я орку, возвращая письма.

Похоже, у него то же самое. Он дуется, как ребенок, которому не дают то, чего он просит.

– Но, думаю, платье в цветочек все-таки подойдет, – говорю я: теперь мне уже все равно.

Он загорается:

– Поможешь подобрать к нему красивые туфли?

Через несколько минут ансамбль готов. Платье в цветочек, белые туфли на небольшом каблуке, черная лакированная сумочка. Одно к другому не очень подходит, но орк не замечает. Сумочку он выбрал только потому, что она «блестит». Принес все на кухню, повесил плечики с платьем на колышек, прибитый