Дело не в тебе, дело во мне (ЛП) - Джонсон Джули

Так романтично.

Я нерешительно обнимаю Чейза и прижимаюсь ближе.

— У тебя хорошо получается, — сонно шепчу я.

Я всё ещё чувствую его тело рядом с собой.

— Что, солнышко?

— Это, — я крепче сжимаю руки. — Мы. У тебя это хорошо получается.

Он молчит, но через несколько секунд я чувствую, как он губами прижимается к моим волосам.

— Только потому, что это ты, — бормочет он, заставляя моё сердце биться в груди.

— Я никогда не делала этого раньше, — мои слова практически не слышны, но каким-то образом он слышит меня.

— Я знаю, солнышко.

— Возможно, у меня это плохо получается.

Он посмеивается.

— Да, я начинаю понимать это.

Я приоткрываю глаза и прижимаюсь к нему, чтобы встретиться с ним взглядом. Даже в темноте я вижу, что его взгляд мягкий и тёплый.

— Я сожалею о том, что произошло раньше.

Его руки сжимаются вокруг меня.

— Я знаю.

— Всё это… впускать тебя… для меня не естественно, — я делаю глубокий вдох, отчаянно пытаясь сдержать дрожь в голосе. — Знаешь, у него другая семья. Вот почему он не остался с моей мамой.

Чейз застывает, не сводя с меня глаз.

— Я знаю.

— У меня есть старший брат, которого я никогда не встречала. И младшая сестра тоже, — я сглатываю. — Я всегда хотела иметь братьев и сестёр. Даже больше, чем я хотела иметь отца, когда росла, я хотела, чтобы братья и сёстры играли со мной.

Чейза гладит мои волосы.

— Были только мы с мамой. Она никогда не рассказывала мне о нём, просто сказала, что он ушёл от нас ещё до моего рождения. Она не хотела, чтобы я знала, что я наполовину Уэст, — я вздыхаю. — Теперь я понимаю, почему она скрывала это от меня. Она не хотела, чтобы я видела ту жизнь, которая у нас могла бы быть. Это было бы всё равно, что сказать маленькой уличной девчонке, что её отец был королём, что она должна была быть принцессой, а не нищенкой.

— Как ты узнала?

— Я нашла письма, когда мне было пятнадцать. Она хранила их в шкатулке с драгоценностями. Однажды я примеряла её ожерелья, когда её не было дома. И вот они, на дне ящика. Письма от моего отца, — я делаю ещё один успокаивающий вдох. — Я была так зла, что это привело меня в стопор. Пьянство, наркотики, парни, любые неприятности, до которых я могла добраться. Остаток моих подростковых лет прошёл как в тумане. Я долго злилась, — я непроизвольно сжимаю руки. — Если честно, я всё ещё злюсь. Не на маму, на него. Майло. За то, что сделал это с ней.

— И с тобой, — мягко добавляет Чейз.

Я на мгновение замолкаю, пытаясь придумать отрицание, но не могу этого сделать. Я не могу лгать об этом, не Чейзу, поэтому я кладу голову ему на грудь и слушаю биение его сердца, стараясь не заплакать. Он не давит на меня, он просто гладит мои волосы долгими, успокаивающими поглаживаниями, без слов заверений, что со мной всё будет в порядке. Я закрываю глаза и обнимаю его так крепко, что, наверное, трудно дышать, но он ни разу не пожаловался.

— Он не остался, — наконец шепчу я, мои слова пусты.

Чейз губами касается моего лба и, сжав руки, ближе притягивает меня к себе.

Мой голос звучит чуть громче шепота.

— Никто никогда не остаётся.

Единственная слеза срывается с моего века и капает на его обнаженную грудь. Он вздрагивает, когда чувствует это, как будто пуля попала ему в грудь вместо единственной капли влаги. Как будто эта крошечная слеза причиняет ему физическую боль.

Я больше не позволяю ни одной слезинки ускользнуть, а он ничего не говорит.

Он просто держит меня в темноте, его руки так крепки, что почти причиняют боль, но дают мне его силу.

Только позже, гораздо позже, когда моё дыхание замедлилось, и я почти задремала, я чувствую, как губы касаются раковины моего уха, и слышу эхо тихих хриплых слов, таких далёких, что я не могу сказать, реальны ли они или фрагмент сна.

— Я останусь, солнышко. Ради тебя я останусь.

ГЛАВА 24

ВОСПЫЛАТЬ

Я просыпаюсь утром, а Чейза уже нет. Я замечаю отсутствие его, его тепла, его запаха, успокаивающего стука его сердца, ещё до того, как полностью прихожу в сознание. Разочарование разливается по моим венам, когда я открываю глаза, моргая, и мгновенно фиксируюсь на пустом месте, где он был раньше. Заметив лист бумаги, лежащий на его подушке, покрытый аккуратными линиями элегантного мужского почерка, я вскакиваю и жадно подтягиваю его поближе, чтобы разобрать его слова.

Джемма,

Ты выглядела слишком умиротворенной, чтобы проснуться, как бы мне ни хотелось поцеловать тебя на прощание.

Вместо этого я буду надеяться, что ты мечтаешь обо мне.

Сегодня утром у меня деловая встреча в другом конце города, так что меня не будет несколько часов. Чувствуй себя как дома. Эван внизу, в вестибюле, если тебе что-нибудь понадобится, и ты не сможешь со мной связаться, он позаботится о тебе.

Я сделал несколько звонков, и пресса согласилась, пока отложить в стол эту историю. Злить Крофтов вредно для бизнеса, и когда я сказал им, как сильно разозлюсь, если они расстроят мою девушку, они отступили. Очень быстро.

Знаю, вчера было тяжело. Но сегодняшний день будет лучше, солнышко. Я в этом уверен. В конце концов, ни один день, который начинается с тебя в моих объятиях, не может оказаться чем-то иным, кроме как прекрасным. Скоро увидимся.

Твой, Чейз

PS: Если тебе станет скучно, загляни в мой кабинет.

Моё сердце бешено колотится в груди, а улыбка, расплывающаяся на лице, такая большая, что у меня болят щёки. Как маленький ребёнок с запиской от зубной феи, я прижимаю бумагу к груди, чувствуя себя по-идиотски счастливой, когда его слова тают во мне, согревая меня изнутри.

Даже не знаю, что лучше: тот факт, что он сотворил чудо и остановил историю, или тот факт, что он впервые назвал меня своей девушкой в долбаной записке, как будто, он думал, что если случайно упомянет это, у меня не возникнет тахикардии.

Боже, он бесючий.

Как бы. Вроде.

Ладно, ладно, он совсем не бесит.

Я сбрасываю одеяло, вскакиваю с кровати и бегу к двери в дальней стене, которая, как я знаю, ведёт в его кабинет. Я едва успеваю открыть дверь, едва осматриваю пространство, как на глаза наворачиваются слёзы.

Это элегантная комната с множеством окон, внушительным дубовым столом и великолепным видом на центр города, но я почти не обращаю на неё внимания. Мои остекленевшие глаза прикованы к дальнему углу, где в солнечном уголке у окна установлен потрясающий старинный деревянный мольберт. На нём лежит чистый холст, ожидающий превращения в произведение искусства. Совершенно новый набор масел лежит наготове рядом с большой бутылкой скипидара, контейнером с гессо, несколькими кистями и новой деревянной палитрой. Все материалы, которые мне когда-либо понадобятся, включая те, которые я никогда не могла позволить себе в дорогих художественных магазинах, находятся там, умоляя меня использовать их.

Он всё продумал.

Это лучший подарок, который я когда-либо получала от кого-либо. Когда-либо. Нет никакого способа отплатить ему, я знаю из многих лет экономии, сколько всё это стоит. Вряд ли бы он позволил мне отплатить, даже если бы я попыталась.

Я потрясена, чувствуя, как влага стекает по моему лицу, непрерывный поток слёз. Это ощущение настолько чуждо, что мне требуется мгновение, чтобы понять, что я плачу.

Я, Джемма Саммерс.

Плачу, как маленькая слабенькая девочка, впервые за всё время, сколько я себя помню.

Я вытираю влагу со щёк и иду вперёд, мои руки дрожат, перебирая материалы, которые он оставил мне. Мои тихие слёзы превращаются в громкие всхлипывания, когда я подхожу достаточно близко, чтобы увидеть, аккуратно сложенные у стены, более дюжины чистых холстов разных размеров. Мне понадобятся месяцы, чтобы заполнить их все. Что может означать только…