Джихад. Экспансия и закат исламизма - Кепель Жиль

До сих пор остается невыясненной первопричина начала октябрьских событий: по слухам, они явились результатом внутренних распрей в правительственном аппарате. Некоторые полагают, что волнения были спровоцированы специально подосланными агентами, чтобы дестабилизировать позиции президента Шадли, политические и экономические планы которого в условиях переживавшегося страной социального кризиса ставились под сомнение.[169] Что бы ни послужило причиной пожара, он охватил «хиттистов» и молодежь в целом с невероятной быстротой. В обстановке повальных грабежей в столице исламистские лидеры создали «кризисный комитет». Восьмидесятиоднолетний шейх Сахнун, бывший член Ассоциации улемов, непримиримый противник правившего режима, вечером 6 октября выступил с «призывом к спокойствию». Его обращение осталось без внимания, однако оно поставило исламистскую интеллигенцию в положение посредника между властями и взбунтовавшимся народом. 10 октября, после шествия, проведенного Али Бенхаджем и начавшегося у мечети Кабул (построенной в квартале Белькур бывшими афганскими джихадистами), прозвучавший выстрел вызвал панику в огромной толпе людей. В результате давки погибли десятки людей. Из уст Бенхаджа прозвучал клич, который перевел народные требования на язык политического исламизма и превратил интеллектуалов-исламистов в представителей неимущей городской молодежи. Спустя несколько месяцев, в марте 1989 года, этот союз будет скреплен созданием Исламского фронта спасения.[170]

Вечером 10 октября президент Шадли, объявивший о начале реформ, принял Сахнуна, Бенхаджа и Махфуда Нахнаха, представлявшего в Алжире «Братьев-мусульман»,[171] и провел с ними переговоры. Волнения пошли на убыль. В декабре, отправив в отставку нескольких высших чиновников, Шадли вновь был избран главой государства. В феврале 1989 года была принята новая Конституция, предусматривавшая многопартийную систему. Этим президент надеялся обеспечить себе крепкую опору во власти, которая позволила бы ему по собственному усмотрению создавать различные межпартийные коалиции (из представителей националистов, исламистов, марксистов, берберов и т. д.), чтобы сохранить основы системы, созданной в 1962 году. Однако президент не понимал динамики процесса, которому исламисты дали толчок в октябре. Это ускорило наступление кризиса режима, а впоследствии ввергло страну в пучину гражданской войны.

Десятого марта 1989 года в столичной мечети Бен Бадиса было провозглашено создание ИФС. Пятнадцать его основателей представляли различные течения: от сторонников вооруженной борьбы и соратников Буяли, таких как Али Бенхадж, до бывших членов ФНО, таких как Аббаси Мадани, намеревавшихся исламизировать режим, не меняя при этом основ социального устройства. Однако здесь были представлены не все движения. Межличностные разногласия и споры привели к изгнанию из партии представителя «Братьев-мусульман» Нахнаха, исламиста из Константины Абдаллаха Джабаллаха,[172] престарелого шейха Сахнуна и лидера «джазаристов»[173] Мухаммада Сайда. Впоследствии властям удастся использовать некоторых из них для противодействия растущему влиянию ИФС. Но с первых дней своего существования Фронт получил стремительное развитие и стал притягивать к себе различные социальные группы — в соответствии с той же логикой и в том же ритме, что и события 1978 года в Тегеране.

Так, по аналогии с иранскими событиями, многочисленные демонстрации, устраивавшиеся исламистами, позволяли поддерживать атмосферу перманентной мобилизации, в которой неимущая молодежь не только выражала ярость против режима, но и впервые заявила о своей приверженности революционному социальному идеалу, казавшемуся достижимым чуть ли не завтра — после четверти века застоя. С 1989 года проект социального переустройства общества облекся в форму концепции даула исламийя, которую превозносила в своих зажигательных проповедях интеллигенция из ИФС. Благодаря плюрализму возникло около полусотни различных политических организаций и партийных группировок, но из них только ИФС располагал сетью проповедников и мечетей по всей стране, позволявшей ему создавать массовое движение, отвергавшее государство — ФНО. Бывшей единственной партии удавалось выживать лишь благодаря своему аппарату и кадровому составу. Что же касается «демократических» партий, заявлявших о своей нерелигиозной политической ориентации, но не признававших ФНО, то они имели регионально-этническую основу (например, для Фронта социалистических сил Аита Ахмада эту роль выполняла Кабилия) или опирались на узкую прослойку в лице франкоязычных средних классов, как это делало Объединение за культуру и демократию (ОКД) доктора Саади.

Триумфальное шествие ИФС, о котором ярко свидетельствовали победы, одержанные им на двух первых после завоевания независимости свободных выборах в июне 1990 и декабре 1991 года, объяснялось его способностью сделать то, что десятилетием раньше сделал Хомейни, — сплотить в союз неимущую городскую молодежь и набожную буржуазию. Связующим звеном между этими двумя движущими силами революционного процесса выступила исламистская интеллигенция, умевшая находить нужные слова для каждой социальной составляющей движения. Ей удалось даже перехватить часть националистических лозунгов из арсенала ФНО. На первой стадии своего развития, широчайший размах которого застиг правивший режим врасплох и от которого власти не могли оправиться вплоть до «повстанческой забастовки» в июне 1991 года, движение было обязано своим успехом «двуглавому» характеру партии. Али Бенхадж, скромный учитель (и бывший компаньон джихадиста Буяли), которому в 1989 году исполнилось только 33 года, разъезжал по городу на мопеде и «наэлектризовывал» толпы «хиттистов». Он заставлял их то плакать, то смеяться, мог разжечь в них фанатизм и, наоборот, остудить пыл благодаря таланту оратора, владевшего арабским языком мечетей так же, как и алжирским диалектом.[174] Бывший член ФНО Аббаси Мадани, преподаватель университета и искушенный политик, был на четверть века старше своего соперника. Он питал слабость к шикарным «мерседесам» (по слухам, подаренным ему монархами Аравийского полуострова) и умел говорить с лавочниками и торговцами, а также с «военными предпринимателями»,[175] которых отделял от режима и убеждал, что, вложив деньги в ИФС, они получат гарантии для своего бизнеса. Однако этот кумулятивный эффект превратился в свою противоположность, когда после провала июньской забастовки 1991 года режим перешел к репрессиям против партии. Коммерсанты и предприниматели, соблазненные обещанными ИФС переменами, начали сомневаться в его истинных целях и тревожиться по поводу соотношения сил в его рядах. Их пугал всё более радикальный тон выступлений Бенхаджа: за ним им виделся призрак неконтролируемого социального реванш «хиттистов», жертвами которого бизнесмены боялись оказаться. «Двоевластие» во главе партии превращалось в ее недостаток; напротив, в Иране Хомейни смог до конца оставаться единственным лидером, вызывавшим восторг у обездоленных масс и одновременно придававшим чувство уверенности торговцам базара. Алжирскому исламистскому движению не удастся сохранить союз между бедной городской молодежью и религиозной буржуазией. Это покажут дальнейшие события: во время гражданской войны партия расколется на непримиримые фракции — ВИГ и ИАС, выразителей взглядов обеих составных частей движения.

В первые же месяцы своего легального существования (с сентября 1989 года) ИФС постоянно демонстрировал силу. В пилотном же номере еженедельника «Аль-Мункиз» («Спаситель»), вышедшем тиражом в 200 тысяч экземпляров, содержалось требование об освобождении бывших членов группы Буяли, брошенных в застенки «безбожной» юстицией: планка сразу же была поставлена самая высокая. В конце месяца в департаменте Типаса произошло страшное землетрясение: нерасторопности государственных служб ИФС были противопоставлены эффективность и самоотверженность врачей, санитаров и спасателей, приезжавших на машинах «скорой помощи» с эмблемой партии.[176] Спустя месяц после своего создания ИФС уже демонстрировал готовность принять эстафету из рук разваливавшегося и коррумпированного государства и проявлял рахма («милосердие»), которое производило впечатление на население и создавало партии добрую репутацию не только среди его традиционной клиентуры. В течение первой половины 1990 года ИФС устраивал новые марши и митинги, оказывая непрерывное давление на власть, от которой он добивался обещания провести досрочные парламентские выборы. 12 июня ИФС одержал победу на муниципальных и региональных выборах. Его активисты взяли под контроль большинство коммун по всей стране. Бедная городская молодежь в массовом порядке пошла к урнам, избрав первое поколение чиновников — членов ИФС. Новыми мэрами и муниципальными советниками стали, разумеется, представители исламистской интеллигенции, давшей партии ее кадры: прежде всего это были преподаватели, но также — учитывая большое количество вакантных мест — представители набожных средних классов. За исключением перебежчиков из числа бывших членов ФНО, коммерсанты, мелкие предприниматели, приобретшие некоторую известность и собственную клиентуру, впервые получили доступ в политические сферы, ранее открытые только для трубадуров режима, кооптировавшихся партийным аппаратом ФНО. С чисто социальной точки зрения победа ИФС на муниципальных выборах в июне 1990 года «модернизировала» алжирскую политическую систему, так как эта победа приближала «реальную страну» к «юридической стране». В политическом отношении победа ИФС скрепила союз между тремя составляющими исламистского движения. Придя к власти, исламисты увеличили размеры пособий нуждающимся из бюджетов «исламских муниципалитетов» («баладиятисламийя»), что позволило ИФС развернуть широкомасштабную благотворительную помощь, дабы пробудить у неимущей городской молодежи вкус к будущему исламскому государству и мобилизовать ее для достижения этой цели. В атмосфере эйфории, охватившей сторонников движения, избранники от ИФС часто являли примеры справедливости, компетентности и честности — по контрасту с коррупцией, неразберихой, авторитаризмом и бесхозяйственностью, царившими прежде.[177] Эти добродетели приписывались религиозной справедливости, основанной на строгом соблюдении предписаний шариата, и проявлялись в реализации «исламской морали»: женщины, служащие муниципалитетов, были обязаны носить платок. Владельцев питейных заведений, видеосалонов и других «аморальных» коммерческих предприятий настойчиво убеждали закрыть двери для посетителей; женщины легкого поведения (или те, кого считали таковыми)[178] подвергались травле. Муниципалитеты прибрежных городов организовывали разделение мест для купания, запрещали «непристойные» купальные костюмы и т. д. Как и в других странах, где происходил всплеск исламистских движений, распространение моральных запретов, на всеобщее осуждение были выставлены прежде всего европеизированные средние классы, свободные от традиционных табу, что лишало их легитимности как носителей современных ценностей, дабы заменить их в этом качестве набожной буржуазией. Происходившее позволяло также превратить неимущих, униженных молодых людей, принуждаемых в силу отсутствия нормальных бытовых условий к воздержанию или нерегулярной половой жизни, в ревнителей добродетели, преследовавших как порок всё то, чего они были лишены.