Испорченные дети - Эриа Филипп

Нельзя было до бесконечности стоять в этой неудобной позе, которая к тому же, возможно, стесняла Ксавье. Я повернула ручку двери. Выпустив плечо Ксавье, я выпрямилась. Темный силуэт шагнул за порог погруженного во мрак зимнего сада, потом повернулся ко мне... И с невидимых губ сорвались непонятные слова:

- Grazcha fich per il gradevol moment!

- Что? Что? - невольно воскликнула я,

- Grazcha fich per il gradevol moment!

- Но что это значит?

- Это значит: спасибо за приятную минуту. Так говорят в Граубюндене.

Он тихо рассмеялся. Я увидела, как он идет по дорожке. Шагов его не было слышно.

Этим вечером я столкнулась с Ксавье, только когда стали разъезжаться родственники. Ужинал он за одним столом с Анной-Мари Мортье, с крестной, с дочкой старшины адвокатского сословия и с первым секретарем бельгийского посольства - словом, здесь собрались самые почетные гости.

Наконец уехал последний гость, и тогда почти все Буссардели, жившие на стороне, которые стойко выдержали до конца свою роль необходимых для представительства статистов, стали прощаться с Буссарделями, жившими на авеню Ван-Дейка. Это прощание происходило в передней. Уходя, каждый прикладывался к тете Эмме, поздравляя ее с успехом. А она ликовала; ей с трудом удавалось скрыть свое торжество.

- Да! - гудела она.- Могу сказать, все на славу! Правда, я боялась, что не дожарят гусиную печенку, но нет!.. А главное, ни одна пробка не перегорела.

- Ничего удивительного, дорогая Эмма, - заметила мама, - ты ведь сама за всем смотришь.

- Пардон! - возразила тётя.- Справедливость требует отметить, что мне помогали. И в первую очередь ты, Мари... да, да! Потом обе твои невестки... Да, и вы, Жанетта, несмотря на свое положение. И Луиза тоже, хотя она не привыкла к светской жизни. Бедная моя Луиза, я тебя не держу, беги скорей домой и сразу в постель. Жюльена тоже выказала себя с лучшей стороны.

Я отнюдь не страдала от того, что меня не внесли в список лиц, достойных похвалы. Впрочем, и мне также довелось выслушать оценку своего поведения, ибо тетя Эмма добавила:

- Я не говорю о тех, которые только и делали, что танцевали; это весьма приятный род самопожертвования... О, я никого не собираюсь упрекать, не хочу омрачать праздника!

- Прими и мои поздравления, Эмма, - сказала, прощаясь, одна из наших кузин.- У тебя во всем такой размах.

- Не говори этого, милочка, ты меня в краску вгонишь...

И она поцеловала родственницу чисто буссарделевским поцелуем - "чмок", "чмок" в воздух, не касаясь щеки.

- Кстати, а где Ксавье? - спохватилась тетя.

- Он здесь! - отозвался из галереи Симон. - Мы курим.

- Иди сюда, детка! - крикнула тетя Эмма.

Ксавье покорно явился на зов. Названая мать обняла его перед всем семейным строем, перед родственниками и родственницами, успевшими одеться и явно терзаемыми завистью.

- Герой бала! - воскликнула тетя. - Надеюсь, ты доволен? Если уж это не блистательное начало светской жизни, тогда я складываю оружие.

Наконец ушли последние гости, В вестибюле осталась только триумфаторша тетя Эмма, мама, Дядя, папа, Ксавье и я.

- Ну, а теперь спать! - скомандовала тетя Эмма. - Мы вполне заслужили отдых. Сейчас, Агнесса, я подымусь и спущу тебе лифт.

- Спасибо, - отозвалась я. - Мы подымимся пешком. Верно, Ксавье?

Но за Ксавье ответила тетя:

- Что за странная мысль! Можно подумать, что ты не устала!

- Ox, ox, ox, ox! Вот она молодость, - заохал довольно некстати дядя Теодор. - Я тоже в их годы не знал, что такое усталость! Бывало, простоишь целую ночь на тяге, но если попадется приятный компаньон, то...

Конца мы не расслышали. Дверцы лифта с грохотом за хлопнулись за четырьмя Буссарделями. И вдруг в этой застекленной кабинке, которая медленно поползла вверх, тетя Эмма как-то сразу лишилась своего престижа: тут среди моих родных восстановилась истинная иерархия. Ибо рядом с папой и дядей, одетыми в черные фраки, и рядом с тетей, совсем уж безнадежно черной в своих крепах, мама в пурпурном одеянии была похожа на кардинала, окруженного своими коадъюторами.

Лифт исчез со своим грузом.

А мы тем временем не спеша подымались наверх. Когда мы дошли до площадки третьего этажа, наши родичи уже водворились в своих апартаментах; лифт спустился. Кто-то, должно быть лакей, потушил огни в нижнем этажей Особняк погрузился в тишину.

Мне осталось только попрощаться с Ксавье, чья комната помещалась на третьем этаже. Мне же предстояло подняться на четвертый. Я на минуту прислонилась к перилам. Ноги у меня гудели; слишком я натанцевалась. Однако сегодняшний вечер не разочаровал меня, и я пыталась его продлить, преодолевая усталость.

Ломота во всем теле и сознание победы, смутная надежда на лучшее будущее - в таком точно состоянии возвращалась я некогда с бала, если, конечно, меня не сопровождала мама.

4

Молоденькая Мортье безапелляционным тоном потребовала, чтобы нас провели в салон, где никто не помешает нашей беседе, что отвечало моим замыслам. Впрочем, было довольно раннее утро, так что в прославленной модной фирме Эрмины Легран можно было не опасаться чрезмерного наплыва заказчиц.

Дочка нотариуса всерьез приняла роль моей покровительницы и советчицы. После знаменитого раута у тети Эммы мне пришлось пойти с Анной-Мари на концерт, ибо она выдавала себя за страстную поклонницу Баха, а после концерта мы отправились в мрачное кафе при магазине, где подавали настоящий китайский чай и где, по словам моей спутницы, можно быть спокойной, что встретишь дам только нашего круга.

Более близкие отношения, если тут уместно это выражение, установились между нами за три дня до встречи у портнихи. Семейство Мортье пригласило на торжественный обед членов семейства Буссардель с авеню Ван-Дейка, за исключением, понятно, бабуси, но включая Ксавье и меня.

Обед проходил ужасно тоскливо, но мне было забавно наблюдать за циклопическими усилиями хозяев обольстить гостей. Наши друзья занимали огромную квартиру в угловом доме, выходившем окнами на улицы Франциска I и Ля Тремуй. Это помещение, казавшееся темным из-за пушистых портьер вяло-красного цвета, загроможденное безобразнейшей мебелью, картинами и бронзой, ничем не напоминало наш фамильный особняк, обставленный, должна признаться, с большим вкусом. И однако же в этом доме я могла наблюдать тот же самый образ жизни и те же самые мысли, те же манеры, те же традиции, что и у нас. Родители Мортье - и отец и мать - выставляли эти преимущества напоказ с напускной непринужденностью, плохо скрывавшей их торопливые потуги ослепить нас: "У нас принято, чтобы... Единственно, о чем мы заботимся... Вот в этом наша Анна-Мари не имеет соперниц..." И все, что выражалось этими словами, было до неправдоподобия схоже с тем, что любила наша семья. Я окончательно перестала удивляться тому, что мои родные уже давно остановили свой выбор на этом соседнем племени. И особенно меня раздражало, особенно побуждало расстроить затеваемый маневр не так то обстоятельство, что наши отдают Ксавье на съедение этим самым Мортье, как то, что эти самые Мортье, которым отдают Ксавье, так похожи на Буссарделей.